Короткие смешные рассказы о жизни

Зрители, не дослушав, дружно заорали: «Миллион алых роз». С математикой, в отличие от музыки, я всегда была «на ты», особенно с арифметикой. И сразу поняла, что небольшое количество – это точно не миллион. И, не мудрствуя лукаво, выкрикнула: «Три розы!»

– О, да вы крупный знаток музыки! – похвалил ведущий.

Я вновь бодро поднялась на эстраду. Но ведущий, вместо того чтобы, не затягивая удовольствие, вручить мне приз, протянул второй микрофон.

– А теперь вы споете нам ту самую песню «Три розы».

Петь я люблю. Правда, у меня нет ни голоса, ни слуха, я пою душой, ну почти как Клавдия Шульженко или Марк Бернес. Наверное, поэтому мое пение любят слушать дети. До определенного возраста, лет так до четырех. Потом они, видимо, становятся менее чуткими и душевными и, не желая наслаждаться моим пением, уходят или невежливо просят замолчать.

Но, услышав слова ведущего, я не вспомнила ни о своем сомнительном в вокальном отношении голосе, ни об отсутствии слуха. Все было гораздо серьезнее. Путем простейших математических рассуждений я правильно определила название песни. Но самой песни я не знала. Совсем. Ни мелодии. Ни одного слова. Судьба Остапа Бендера, изгнанного из клуба четырех коней, уже маячила перед моими глазами. Пережить позор разоблаченной самозванки одна я еще могла, но дочка, дочка! Ей-то за что такое?

И тут я поняла, что два слова из песни я все-таки знаю. А еще я вспомнила о системе Станиславского и его «предлагаемых обстоятельствах». Я встряхнула несуществующей гривой волос, уверенным жестом взяла из рук ведущего микрофон и четко… нет, не пропела, а проскандировала «Три розы…» А затем (и откуда что взялось) жестом звезды эстрады повернула микрофон в сторону зрителей.

Иногда не только храбрость, но и наглость города берет. Зрители с готовностью пропели про то, как белые-белые розы лягут на стол, а черные обжигают руки. На слове «любовь» ведущий, подпевая хору зрителей, вручил мне приз, а на слове «разлука» я, схватив за руку дочку, поспешила уйти подальше от музыкальной викторины. На этот раз призом оказалась не майка, а книга. Про цирк. И это правильно. Вся наша жизнь – театр. Но иногда – цирк.

Кстати, про цирк. Точнее, про спорт, любовь к которому у меня почти отбили уроки физкультуры, хотя я прекрасно плавала с раннего детства, увлеченно гоняла и до сих пор гоняю на велосипеде, играла в резиночку, классики, вышибалы. До сих пор считаю, что ругательство «козел» произошло не от смешного бородатого копытного, а от орудия пыток в спортзале, даже запрыгнуть на который (о «перепрыгнуть» я и не мечтала) было для меня подвигом. На канате моим высшим достижением был узел. Тот, что внизу. На нем я висела, пока сил хватало. Самое яркое воспоминание о беге – острая боль в правом боку. А сдача норм ГТО демонстрировала всем, что ни к труду, ни к обороне я не готова.

Во взрослой жизни мои попытки приобщиться к спорту, хотя бы к любительскому, оканчивались печально. Однажды в доме отдыха во времена студенчества я решила поиграть в настольный теннис. На беду, теннисный стол стоял в зале, где у стены приткнулось пианино. И посылаемый моей рукой шарик раз за разом улетал под музыкальный инструмент. Партнерша Маша доставала шарик из-под пианино, и игра (если это можно назвать игрой) продолжалась. До тех пор, пока пианино не упало на ногу Маше. В медицинской справке так и написали: причина травмы (трещина) – падение тяжести. В скобках – пианино.

Прошли годы. Мне – сорок лет, дочке – семь. Мы впервые отдыхаем в Турции. В тот день именно дочка притащила меня в зону бассейнов, где вот-вот должен был начаться матч по женскому водному поло. Увидев нас, аниматор-турок радостно засверкал белоснежными зубами и на весьма приблизительном русском принялся зазывать меня в команду. Мои знания о водном поло были еще более приблизительными, чем русский язык аниматора. Но и их хватило, чтобы понять, что с контактными линзами (миопия высокой степени) в эту игру ввязываться не стоит.

Если вы бывали в Турции, да и вообще на Востоке, то знаете, что на рынке вам могут запросто впарить любую ненужную вещь. Мне потомок янычаров «впарил» водное поло. Закатывая глаза, он тыкал в бассейн, где уже разминались немки (их набралось на целую команду) и француженки (им как раз не хватало одного человека), и взывал к моей доброте. Возможно, я отказалась бы, но тут он как-то мимоходом прошелся насчет того, что русские всегда казались ему храбрыми людьми. И даже припомнил наши с немцами старые счеты. Но добила меня дочь. Как назло, накануне вечером мы гуляли по опустевшему пляжу и распевали гимн Москве. Вот дочка и напомнила, мол, «и врагу никогда не добиться, чтоб склонилась…»

Отрезав себе пути к отступлению и запрыгнув в бассейн, я поняла, что наделала. Немки, все как на подбор высокие и мощные, и большинство француженок в некоторых частях бассейна доставали ногами до дна. Но не я. Первая же попытка внести свою лепту в игру и хотя бы дотронуться до мяча окончилась тем, что меня, как котенка, отбросила в сторону загорелая валькирия.

Игра шла, немки, несмотря на отчаянное сопротивление француженок, побеждали. Мое участие в матче сводилось к тому, что я перемещалась по бассейну за играющими, безрезультатно стараясь быть полезной, но при этом не потерять линзы. И вот у наших ворот в очередной раз в не по-женски ожесточенной борьбе сплелись две немки и три француженки. Но произошло чудо – мяч выскочил из кучи тел и оказался прямо под моим носом. Одного мига хватило, чтобы понять: это подарок судьбы. Однако, даже если я сейчас схвачу мяч, у меня нет ни единого шанса удержать его или передать партнершам по команде. Здоровые немки опять отбросят меня и отнимут мяч!

Но там, на бортике, стояла моя дочь. Которую я научила петь песню о золотой Москве. Не знаю, какие там правила, у этого водного поло. Я не думала о правилах. Я вообще ни о чем не думала, когда засунула скользкий, как большая круглая рыба, мяч под живот и как могла быстро поплыла к немецким воротам.

Исчезновение мяча обескуражило всех. Вот он был – и вот его нет. Я успела доплыть до ворот и, не встретив сопротивления не ожидавшей от меня атаки вратарши, забила мяч.

Что тут началось! В данном случае даже языки не надо было знать, чтобы понять происходящее. Оправившиеся от удивления француженки бурно ликовали, немки еще более бурно возмущались моим вероломством, взывали к судье-аниматору. Но над всем этим разноязычным гвалтом несся победный визг моей дочки.

Мой гол был признан законным. У нашей команды открылось второе дыхание, француженки забили еще два мяча, сначала сравняв счет, а потом и обогнав соперниц. Мы победили!

Геннадий Авласенко

Хотели, как лучше…

«Хотели, как лучше, а получилось, как всегда!»

С этой бессмертной фразы Виктора Степановича Черномырдина я решил начать свое повествование, ибо фраза оная самую его суть определяет. Повествование о двух жизненных историях, вроде бы совершенно между собой не связанных, но тем не менее к обеим им применимо это знаменитое высказывание.

Первую историю я услышал, еще учась в университете. Причем знакомый, который ее рассказывал, клятвенно меня заверял, что именно так все и происходило в бытность его студентом, и сам он тому свидетелем был.

А собственно, почему бы и нет?

В общем, был на их факультете преподаватель. Строгий, придирчивый, особенно во время приемки зачетов и экзаменов. Но был у препода этого один, скажем так, недостаток: уж очень любил он за воротник хорошенько закладывать. Выпивал, в общем.

Все студенты об этом хорошо осведомлены были.

И вот решили трое студентов это чрезмерное увлечение препода зеленым змием в свою пользу на предстоящем экзамене обратить. Предмет они знали неважно, а тут еще выяснилось, что с самого утра преподаватель этот в полном одиночестве будет экзамен принимать.

В общем, запаслись наши заговорщики двумя поллитровками и наполнили графин, в котором обычно воду на преподавательский стол ставят, зелием этим сорокоградусным. А сами, естественно, первыми в аудиторию вошли, билеты взяли, за столы после этого дружно уселись. Готовятся, одним словом, к ответам, а сами между тем исподтишка на преподавательский стол поглядывают. Ждут, когда же экзаменатора утренняя жажда одолевать станет…

А у преподавателя, наверное, и в самом деле в горле с утра пересохло, ибо нескольких минут не прошло, как набухал он себе полный стакан из графина и ко рту стакан этот рукой дрожащей поднес. Сделал глоток, потом второй… а потом с каким-то даже удивлением на стакан посмотрел. Принюхался к нему хорошенько, потом графин к себе пододвинул и его тоже понюхал. После этого на парней тех с явным подозрением уставился.

А те хоть бы хны. Даже вида не показывают, что замешаны в этом деле. На экзаменатора не смотрят, на листочках своих что-то быстренько записывают, потом записанное подчеркивают, далее писать продолжают. Готовятся, одним словом.

И тут преподаватель, ни слова не говоря, встает и решительным шагом покидает аудиторию. И кто его знает, куда он в данный момент направляется? А вдруг в деканат?

Ох, как перепугались парни от такого вот неожиданного поворота событий! Но, надо отдать им должное, не растерялись. В аудитории той водопроводный кран имелся с раковиной, так они мигом все содержимое стакана и графина в раковину опрокинули, потом, тщательно сполоснув посуду, простой водичкой ее наполнили. И вновь на преподавательский стол водрузили.

И что вы думали? Через некоторое время является вновь экзаменатор – веселый, довольный. В руках у него какая-то закуска, да еще и коллегу с собой приволок, тоже пьянтоса изрядного…

Что было дальше и что получили наши «герои» в тот день на экзамене, об этом вы и сами, наверное, смогли уже догадаться.

А теперь вторая жизненная история на эту же тему, но слышал я ее уже не от студента бывшего, а от колхозного механизатора. Время действия – то же, брежневская эпоха развитого социализма. Место действия – один из колхозов. Не передовой, не отстающий – так, средненькое по всем показателям хозяйство.

В общем, назначили в том районе нового первого секретаря райкома. А «новая метла», как говорится, и метет по-новому, особенно в первое время. Вот и секретарь этот…

В общем, повадился он в колхозы-совхозы подведомственные являться внезапно, безо всяких предварительных звонков или письменных извещений. Наверное, надеялся таким вот неординарным способом общую дисциплину в хозяйствах поднять, а вместе с ней, разумеется, надои, привесы, урожайность, ну и все такое прочее.

И вот в одно ничем не примечательное весеннее утро первый секретарь в средненькое это хозяйство решил нагрянуть. И опять-таки безо всякого предварительного уведомления.

Но мир, как говорится, не без добрых людей: не успела еще райкомовская «Волга» городские кварталы покинуть, как позвонили тайно из райкома в то хозяйство и предупредили его руководство о предстоящем высоком визите.

Всполошилось, разумеется, колхозное начальство, забегало, засуетилось. Председатель колхоза, его заместитель, главный агроном, зоотехник, тем более бригадиры, – никто, короче, без дела не остался.

Разумеется, за то короткое время, что отведено им было, не могло руководство колхозное все проблемы местные в правильном русле перерешать. Так, по мелочам старались: выпивших колхозников куда подальше запрятывали, технику исправную на поля срочно выводили, возле безнадежно испорченной сеялки видимость активного ремонта организовали. А потом председатель колхоза на свиноферму заглянул.

А там…

Почти у самого центрального входа – яма, по самые края наполненная… ну, вы поняли чем?.. В общем, весьма «ароматным» содержимым.

Увидел председатель яму эту, за голову схватился.

– Почему на поля вовремя не вывезли?! – накинулся он на завфермой. – Почему бардак развели, понимаешь?!

А завфермой лишь руками безнадежно разводит.

– Так погрузчик же в прошлом месяце сломался, – отвечает. – Я вам, Николай Трофимович, несколько раз об этом напоминал…

Повернулся председатель к заведующему ремонтной мастерской, благо тот рядом оказался.

– Почему вовремя не отремонтировали погрузчик?!

– Так деталей соответствующих никак отыскать не можем, – не моргнув глазом отрапортовал тот. – Я, кстати, вам на эту тему докладную недавно подавал, Николай Трофимович. Вспомните!