Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия

"О, дитя, ради всего святого, успокойся и прекрати задавать эти глупые вопросы!"

И оставалось только думать, и думать, и думать, пытаясь как-то всё объяснить самой себе и разгадать эти новые, сбивающие с толку загадки.

"Что такое поезд? Как он едет, и почему одни люди называют его 'чух-чух', тогда как другие – 'пуф-пуф'? Что такое свистки и почему они свистят? Из чего сделан пар? Откуда все эти люди? Являются ли они родственниками или друзьями, и если да, то почему с ними нельзя поговорить? Куда они направляются? Что такое гостиница? И что такое, в конце концов, иностранный язык?" – ох, как же много вопросов требовало ответов и разъяснений!

"Неудивительно, что у ребёнка бывают мигрени. Одни только вопросы, вопросы, вопросы весь день напролёт" – ворчала Нана, делясь с Шелли.

Ирина Скарятина – от первого лица

Моим первым впечатлением от поездки было чувство удовлетворения от того, что все близкие мне люди постоянно находились вместе в железнодорожном вагоне. Это очень успокаивало – знать, что они так и будут там, а не улизнут куда-то внезапно, как это частенько случалось дома, не оставляя мне возможности уследить за кем-либо, кроме Наны. Я прекрасно помню свои пробежки из конца в конец вагонного коридора и заглядывание во все купе, чтобы затем оповестить Нану, громко крикнув: "Все на месте!" Помимо этого, ничего существенного не отложилось в памяти до момента приезда в берлинский отель, где меня необычайно впечатлила гроздь электрических цветов в люстре моего номера – наверняка, нечто абсолютно безвкусное, но тогда показавшееся невероятно прекрасным и заставившее меня позже горько рыдать из-за невозможности забрать это с собой. Ещё я была очарована толстым хозяином отеля, который часто кланялся, потирал руки и произносил таинственные слова, звучавшие похоже на "би?тти"[8 - Немецкое "Bitte!" – "Пожалуйста!"] и "ви?ссензи"[9 - Немецкое "Wissen Sie?" – "Вы знаете?" (короткая форма вопроса "Вы уже выбрали, что будете заказывать?")]. В искреннем восхищении этим человеком, я торжественно повторяла про себя его слова, кланяясь, потирая руки и гадая, что же они могут значить. Однажды я была очень заинтригована и обескуражена, услышав, как Нана попросила местную горничную принести "ледяной"[10 - Немецкое "Hei?" ("Хайс") – "Горячий" звучит очень похоже на английское "Ice" ("Айс") – "Ледяной"] воды, тогда как ей хотелось горячей, и в результате получила желаемое. Но задав вопрос, как у неё это вышло, я довольствовалась лишь высокомерным: "Это немецкий, моя дорогая", – что совершенно не добавило ясности.

После этого всё опять, как в тумане, до нашего прибытия в Мюнстер-ам-Штайн близ Кройцнаха, где мои впечатления снова становятся чрезвычайно яркими. В Мюнстере я принимаю минеральные и радоновые ванны и хожу с Докой на прогулки по соляным источникам. Но вскоре я устаю от этих прогулок, и он, жалея меня, часто водит вместо этого к железнодорожному переезду понаблюдать за проходящими поездами. Этот переезд настолько неизгладимо запечатлелся в моей памяти, что двадцать лет спустя я, проезжая через него в поезде и не подозревая, где нахожусь, мгновенно узнала знакомую сцену, промелькнувшую перед глазами и вызвавшую лёгкий укол боли от того, что там не хватало только высокого Доки и его маленькой подруги. Я бросилась к кондуктору, дрожа от волнения и крича: "Где мы, скажите, где мы?" – тогда как он, удивленно глядя на меня, коротко ответил: "Ну, в Мюнстере-ам-Штайн, разумеется". В отчаянии я высунула голову в окно, надеясь ещё раз увидеть то место, но поворот дороги уже скрыл его, и я упала на сиденье совершенно расстроенная, но в следующую секунду осознавшая, что в этой вспышке узнавания прошедшие годы внезапно волшебным образом откатились назад, и на несколько кратких мгновений мне выпала честь заглянуть в своё детство не только в памяти, но и в реальной жизни!

К сожалению, в том далёком году выяснилось, что Мюнстер-ам-Штайн мне не подходит – я худела, бледнела и слабела как никогда, – и Дока вынес вердикт, что меня следует увезти как можно скорее. Итак, огромные сундуки были снова собраны, и мы отправились во Францию, на побережье Атлантического океана.

Ирина Скарятина – о маленькой Эре

В конце концов они добрались до побережья, и всё снова стало хорошо.

"Готовься, Пташка, мы идём на пляж", – сказала Нана, застёгивая сарафан маленькой Эры и завязывая ленты её шляпки. "Пляж? А что это?" – тут же спросила Эра, но на этот раз Нана не стала ворчать, а только рассмеялась и произнесла: "Потерпи и увидишь, Мисс Любопытство".

Итак, они вышли из Виллы Прима, превратившейся в их дом на долгий срок, и, взявшись за руки, очень старая женщина и очень маленькая девочка, пошли по тропинке, ведущей прямо к пляжу.

"Смотри, – счастливо воскликнула Нана. – Разве это не прекрасно?" И, присев на край скалы и посадив маленькую Эру на колени, указала на открывшуюся перед ними панораму.

И Эра увидела странные багровые скалы, похожие на притаившихся монстров, готовых в любую минуту к прыжку; и необозримое пространство песка, мягкого и золотистого там, где он был сух, и тёмного, словно отполированного, там, где его омыл прилив, оставив неровную линию водорослей, раковин и медуз; и маленькие лужицы, сверкающие от солнечных лучей; и ярко раскрашенные зонтики и тенты, торчащие из песка будто огромные цветы; и людей, людей повсюду в яркой одежде и больших широкополых шляпах, защищающих от палящего солнца. А дальше, за всем этим, был только бесконечный океанский простор, окаймлённый грохочущим прибоем, взметавшимся высоко в воздух и грозно надвигавшимся, поднимаясь гребнем то тут, то там, перекатываясь и плескаясь, – только для того, чтобы разбиться на мелкие волны и тысячи брызг и снова отступить с удивительным сосущим звуком.

"Ну, что? – сказала Нана торжествующе. – Это ли не великолепно, дитя моё? Тебе здесь нравится?" Но маленькая Эра, ошарашенная и внезапно почувствовавшая головокружение от непривычного света, блеска и шума, обхватила Нану за шею, умоляя: "Ой, давай пойдём домой, давай пойдём домой", – с таким отчаянием в голосе, что Нана, совершенно перепугавшись, взяла её на свои трясущиеся старые руки и понесла обратно.

"Ничего, Мизженигс, просто дайте ей немного побыть в тишине", – успокаивающе прошептал Доктор, опуская шторы в детской и помогая Нане уложить маленькую Эру в постель. "Это бодрящий морской воздух, и покачивание моря, и шум волн вызвали у неё лёгкое головокружение, – продолжил он. – Но скоро с ней всё будет в порядке". И он сидел у кровати маленькой Эры, смачивая ей лоб, держа за руку и тихо рассказывая, как пре-красно строить замки из песка, охотиться на морских звёзд, собирать ракушки и даже (что, по его мнению, было лучше всего) шлёпать босиком по тёплому мелководью.

"А чуть позже, – пообещал он. – В один из дней ты сама захочешь зайти в воду по шею, как делают все остальные, и я помогу тебе, и мы будем держаться за руки, высоко прыгать и танцевать, а волны будут биться о нас, покрывая пеной. Это будет очень весело!"

И маленькая Эра, пробормотав вслед за ним "весело", мгновенно заснула.

Тем же полуднем, как и предсказывал Дока, она, поднявшись с постели, опять была здорова и горела желанием отправиться на пляж.

Поэтому Нана снова надела на неё сарафан и шляпку, и они пошли по той же тропинке к океану, но на этот раз Дока сопровождал их и объяснял маленькой Эре всё, что она хотела знать. Придя на берег, они устроились подальше от воды на сухой части песка под ярко-жёлтым зонтом с широким полотнищем сзади, похожим на длинный шлейф дамского бального платья и прикреплённым колышками к песку, дабы не развеваться на сильном ветру.

"Это должно защитить нас от сквозняка и создать тепло и уют, как в маленьком домике", – пояснил Дока, и Эра, которая была еще малышкой и говорила много глупостей, удовлетворённо пробормотав себе под нос: "Домик-избушка, мышка-норушка, есть сливовый торт и молока кружка", – что, разумеется, было ужасной чепухой, начала строить свой первый песочный замок.

Вскоре появился мальчик, кричавший во весь голос: "Сюкредо?рж"[11 - Французское "Sucre d'orge" – "Ячменный сахар"], – предлагая свой товар, оказавшийся разноцветными леденцовыми палочками, красиво уложенными порядно, в соответствии с их цветом, на лотке, висевшем на кожаным ремне на шее мальчика. И Нана купила маленькой Эре прелестную зелёную палочку, похожую на прозрачное стекло и мятную на вкус.

Затем прошествовал еще один мальчуган, громко распевавший: "Ву?ае либе?лль тартопру?н, опру?н, опру?н!" – что, по словам Маззи, присоединившейся к ним под зонтом, означало: "Посмотрите на чудесные пирожки с черносливом". Но ещё она сказала, что такие пирожки не годятся для очень маленьких девочек, поэтому торговца не остановили, когда он проходил мимо жёлтого зонта.

После пришёл старик в тёмно-синей майке и берете, продававший горячие вафли, называя их "Гофрэ?" и убеждая, что это – наилучшее лакомство на свете для маленьких детей. В результате Эре дали одну вафлю.

Следом за стариком появилась женщина, продававшая пляжные игрушки: ведёрки, лопатки, ветряные вертушки и всевозможные шкатулочки из розовых ракушек. И Эре приобрели ярко-синее ведёрко с лопаткой, и ветряную вертушку, чтобы воткнуть её в шпиль первого песочного замка, и большую шкатулку из ракушек, в которой следовало в будущем хранить все сокровища, найденные на пляже.

Позже откуда-то возникла странного вида девочка лет четырнадцати, одетая в поношенное чёрное платье, чёрные чулки и чёрные туфли, без какого-либо головного убора на коротких чёрных кудряшках, которая медленно ходила туда-сюда среди весёлых зонтиков и тентов и пела высоким надтреснутым голосом, звучавшим так, будто она вот-вот заплачет, песню про "Ля пёти?т фи дэ Мадагаскар", что Маззи снова перевела им как "Маленькая девочка с Мадагаскара". Было что-то такое в необычной внешности и одежде девушки, а также её голосе, что вызвало у маленькой Эры странное ощущение комка в горле.

"Может, мне отдать ей моё новое ведёрко и лопатку?" – прошептала она Доке, но тот покачал головой и вместо этого, подойдя к девушке, дал ей монету.

И тут к их временному пристанищу приблизилась маленькая девочка-француженка и с интересом уставилась на Эру.

"Киэтю? эке?с кётюфэ??"[12 - Французское "Qui es-tu et qu'est ce que tu fais?" – "Кто ты и чем занимаешься?"] – наконец спросила она и радостно хихикнула, когда Эра серьезно ответила ей по-английски: "Хаудуюду??"[13 - Английское "How do you do?" – "Как поживаете?"]

"Ходоюдо? – кесесе?т кёса??"[14 - Французское "Qu'est ce c'est que ca?" – "Что это?"] – вскричала француженка, и они обе расхохотались, сели рядышком на песок и поиграли с новым ведёрком, лопаткой и вертушкой, позже разделив леденцовую палочку и вафлю Эры. Вот так маленькая Эра встретила свою первую французскую подружку, которую звали Жаклин Пикар, и хотя поначалу она ничего не могла понять из того, что та щебетала, но скоро, очень скоро стала учиться новым словам и, прежде чем кто-либо смог осознать, уже тараторила по-французски не менее резво, чем сама Жаклин.

А Жаклин показала ей, как строить замки из песка, окружённые рвами, и научила её ходить по мелководью и бултыхаться в море, и привела с со-бой других маленьких француженок, так что вскоре у Эры появилось довольно много друзей.

Бо?льшую часть времени они играли в песке, но иногда ходили к миниатюрным бассейнам с морской водой, образующимся в выемках скал, и пальцами ловили крошечных морских существ размером не больше насекомых. А однажды они всей гурьбой (вместе со своими матерями и нянями, разумеется) направились в Рыбацкую Часовню, стоявшую на могучей скале над океаном, там, где волны вздымались намного выше и гремели гораздо громче, чем на пляже, насыщая воздух мелкой морской пылью. На стене часовни у входной двери была закреплена огромная раковина, наполненная чистой водой.

"Это святая вода, и тебе нужно окунуть в неё пальцы и перекреститься – вот так", – прошептала Жаклин Эре, показав, как это делается. Затем они вошли внутрь часовни, оказавшейся маленькой, простой и незамысловатой наподобие лодки. Сперва они решили, что там пусто, но вскоре расслышали тихие звуки плача и разглядели в дальнем углу женщину, стоявшую на коленях и закрывавшую лицо руками.

"Я её знаю, она жена рыбака, пропавшего в море", – прошептала мать Жаклин Нане, а Эра, услышав это, тут же задалась вопросом, что значит "пропасть в море".

"Неужто он никогда не вернётся?" – спросила она дрожащим голосом. А когда мадам Пикар печально ответила: "Нет, дитя моё, боюсь, что нет", – то разрыдалась и, прежде чем Нана смогла её остановить, подбежала к стоящей на коленях женщине, обхватив ту за шею. Женщина подняла заплаканное лицо и на мгновение удивлённо уставилась на маленькую Эру. Затем она протянула руки и, крепко обняв и покачивая девочку из стороны в сторону, простонала по-французски: "Она понимает. Хоть и малышка, а понимает". Но тут подбежала Нана и, бросив женщине: "Пардон", – подхватила Эру и вынесла её наружу. К этому времени уже все дети плакали, и даже их матери вытирали глаза. Но Нана, встряхнув маленькую Эру и проворчав возмущённо: "Возвращаешься на пляж и остаёшься там – я больше не потерплю таких выходок", – пошагала в сторону дома, заставляя маленькую Эру бежать впереди неё так быстро, как только позволяли её короткие ножки.

Ирина Скарятина – от первого лица

Мы останавливаемся в Руайане и Понтайяке, проводя год в обоих местах и снимая виллы целиком везде, куда бы мы ни отправились, поскольку семья слишком многочисленна, чтобы жить по-другому. Я провожу свои дни на пляже, и всё, что я годы спустя могу вспомнить, – это океан, кажущийся мне высоченным, когда я зачарованно смотрю на огромные буруны прибоя; песок с прекрасными замками, которые я строю; лужицы, остающиеся после отлива, полные морских звёзд и водорослей; и многочисленные маленькие французские девочки, с которыми я играю. Я ловлю свою первую креветку, и та подаётся моей Матери на обед, сама по себе на пустом блюде, под насмешливые вопли брата с сестрой. Я хороню мёртвых креветок в песке, в милых маленьких могилках с крестами из водорослей, и пою над ними молитвы, пока Отец не замечает мою игру и, объявив её кощунственной, сметает могилы одним ударом ноги. Я ем гофрэ? на пляже. Я хожу купаться с огромным мужчиной по имени Бодард, чья работа – периодически носить всех маленьких детей в море. Он одет в красный плавательный костюм, и я так им восхищаюсь, что спрашиваю Маму, могу ли я выйти за него замуж … Как-то я вижу едва не утонувшего человека, которого вытаскивают из моря всего распухшего и посиневшего, и я так напугана, что рыдаю от ужаса … Ещё я наблюдаю за прибытием Большого Флота и никак не могу заснуть в ту ночь, потому что лучи прожекторов мечутся по потолку над моей кроватью … Меня везут осмотреть большой старинный маяк, называемый, если я не ошибаюсь, "Кордуанским", и дарят в качестве сувенира миниатюрный маячок, сделанный из ракушек, который я потом храню долгие годы! Однажды мы всей семьёй переезжаем из Руайана в Понтайяк на местном паровом прогулочном поезде, заняв все места до единого и не оставив другим пассажирам возможности попасть внутрь. Растерянные, они стоят на платформе, в то время как проводник иронически напевает: "Поезд наш заполнен весь! Русская семья вся здесь!" Это становится любимой шуткой, и я потом слышу её постоянно.

В тот год моя сестра Мэри вышла замуж в Дрездене, но я ничего не помню об этом событии, так как меня не взяли на свадьбу, оставив с Наной, Докой и Шелли.

Ирина Скарятина – о маленькой Эре

Так пролетели дни, и месяцы, и целый год. Рука маленькой Эры неуклонно поправлялась, перестав опухать и болеть, но всё ещё оставаясь слегка скрюченной. И вскоре вся семья (за исключением Мэри, вышедшей замуж и уехавшей) попрощалась с Атлантическим океаном и Виллой Прима, которую все очень полюбили, и, следуя советам французских врачей – больших специалистов, посчитавших, что так будет лучше для здоровья Эры, переехала на зиму на Юг, в средиземноморские Канны. Как всем хорошо известно, Средиземное море славится своим неповторимым насыщенным синим цветом и прекрасным, живописнейшим побережьем, известным как "Лазурный берег"; но почему-то после серо-зелёной, бурлящей и грохочущей Атлантики с её приливами, и штормами, и огромными свирепыми скалами прозрачное синее Средиземное море в окружении зелёных деревьев и цветов казалось малость приторным и плосковатым – особенно Доке, любившему суровую красоту дикого океана.

"Взгляните, – ворчал он. – Просто взгляните вокруг: лазурная вода, лазурное небо, душистые цветы, слащавые запахи, прелестные виллы, прелестные женщины, прелестная одежда! Фу! Будто картинка из иллюстрированного каталога". И он, презрительно фыркнув, возвращался к своим медицинским книгам и занятиям.

Генералу и Профессору всё это тоже не особо нравилось, но дамы нашли место чудесным.

"Цвет этого моря как бирюза, и оно спокойное, словно зеркало! А что до цветов – так может показаться, что мы попали в Рай", – говорила Шелли Нане, и та с энтузиазмом соглашалась.

Им нравилось облачаться в свои лучшие одежды и совершать променад вверх и вниз по знаменитой набережной Круазетт, тянущейся вдоль моря и всегда полной другими прогуливающимися нянями и гувернантками, присматривающими за нарядно одетыми детьми.

"Ужасно! – заключил Дока после первой же совместной прогулки по Круазетт. – Вы даже не можете вывести Эру в её обычном сарафане и шляпке, как делали в Понтайяке, а обряжаете как куклу! Что может быть абсурднее этой шляпищи, которая на ней сейчас? Девочка в маскарадных перьях … это делает её похожей на клоуна. Нелепо!" И он больше никогда не ходил с ними.

Но у самой Эры было много интересных впечатлений от Канн.

Во-первых, она познакомилась с маленькой принцессой Цецилией Мекленбург-Шверинской (будущей кронпринцессой Германии и дочерью великой княжны Анастасии, которую Маззи очень хорошо знала). И две маленькие девочки каждый день играли вместе, пока их няни – Нана и мисс Прайс – часами вели беседу тихими таинственными голосами.

Однажды все они отправились на лодке на остров Святой Маргариты, и плаванье очень понравилось маленькой Эре, потому что море было спокойным и гладким, а лодка скользила так быстро и плавно, что казалось, будто она стоит на месте. Но после пикника, на обратном пути поднялся сильный бриз, море стало тёмным, покрытым рябью, и лодка закачалась вверх-вниз, подобно знакомому старому возку, преодолевающему высокие снежные сугробы. Эру тут же укачало, она испугалась и проплакала почти всю дорогу назад, тогда как Цецилия, будучи уже опытным моряком, смеялась и подшучивала над ней до тех пор, пока мисс Прайс не одёрнула её, указав на неподобающее поведение в ситуации, когда бедняжке Эре настолько плохо. И Цецилия, которая была старше и на самом деле обладала добрым сердцем, перестав поддразнивать, подойдя и сев рядом с Эрой, взяла её за руку и поведала множество занимательных историй, заставляющих отвлечься и забыть о бурном море. А ещё показала волшебную палочку с маленькими отверстиями по бокам, в которых, если поднести глаз достаточно близко, можно было рассмотреть довольно крупные картинки, приближенные спрятанными в отверстиях увеличительными стёклами.

"Посмотри, какие крошечные дырочки и какие большие картинки, – сказала Цецилия. – Знаешь, это магия, которую я вызываю, произнося особые слова".

И маленькая Эра поверила ей, а эта волшебная палочка помогла ей больше чего бы то ни было забыть о качке.