ОТЧИНА. Книга первая. Дед

ОТЧИНА. Книга первая. Дед
Алексей Болотников

«…История русского народа еще не написана. И если мы хотим понять, кто мы, откуда и как мы такие появились, то ее нужно написать. Обязательно». С. Кочевых. Эта книга – семейная история рода – одно из исследований в этом ряду. Судьбы отдельных личностей, вписанные в отечественную хронику, побудят вас записать ваши личные семейные легенды – для потомков. Читается легко и захватывающе.

ОТЧИНА

Книга первая. Дед

Алексей Болотников

© Алексей Болотников, 2018

ISBN 978-5-4490-3742-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сердечно, искренно и бесконечно благодарен историкам, краеведам, исследователям, родным, близким и друзьям – всем, кто своим трудом, помыслом и промыслом, в большей, или меньшей мере, поспешествовал замыслу, рождению и выходу в свет этой книги. Честь им и хвала!

«ОТЧИНА – наследие от отца» В. Даль

Болотниковы… Филатовы… Жигаревы… Михеевы… Сысоевы… Борзенко… Темеровы… Головченко… Громовы… Байковы… Злобины… Шаметько… Сергеевы… И другие.

Предисловие

«Если мы хотим понять наш народ, то чтение школьного учебника по истории не дает ровно ничего. Это учебник по истории русского государства и его недальновидной, склочной „элиты“. Эта история ничего нам про нас не объясняет. А история русского народа еще не написана. И если мы хотим понять, кто мы, откуда и как мы такие появились, то ее нужно написать. Обязательно». С. В. Кочевых

«…Данные официальных источников и архивных массивов не способны отразить всю многогранность исторического процесса, а зачастую вольно или невольно искажают ее. Важнейшим проводником в эпоху, одним из ценнейших инструментов оживления истории и важным каналом сохранения исторической памяти являются свидетельства «безмолвствующего большинства», о которых следует сказать подробнее. Они позволяют не только полнее реконструировать прошлое, но и изучать особенности самой социальной памяти, идентичности, ментальности. В этой связи трудно переоценить значение народных мемуаров, т. е. воспоминаний простых, обычных людей о былом. В одной из своих статей мы отмечали специфические особенности данных источников: потенциально высокую информативность, одновременную уникальность и массовость, «субъективную объективность», известную «провоцированность» и проч[1 - Рафикова С. А. Народные мемуары как источник по истории советской повседневности // Гуманитарные науки в Сибири. Серия: Отечественная история. – 2009. – №2. – С. 74—78.].

Проблема заключается в том, что, по справедливому утверждению Александра Солженицына, «простой народ мемуаров не пишет», хотя у многих существует потребность поделиться воспоминаниями о прожитом и прочувствованном, оставить след в памяти потомков. На сегодняшний день гипотетически это можно сделать: путем непосредственной (устной, письменной, визуальной) передачи ближайшим родственникам. Однако, как правило, лишь немногие занимаются этим целенаправленно и системно. В подавляющем большинстве случаев передача информации происходит в устной форме и фрагментарно, что делает ее недолговечной. К тому же эти рассказы остаются достоянием отдельных семей, а многим представителям старшего поколения оказывается просто некому оставить в наследство воспоминания о своей жизни и рассказы о фамильной истории. Печально, но факт: нередко среди выброшенного хлама можно видеть пожелтевшие от времени письма, грамоты, фотографии и целые альбомы; через публикацию мемуаров, что случается чрезвычайно редко. Несмотря на возросший интерес к изучению собственных корней, активизацию архивных изысканий генеалогов-любителей и проч., лишь единицы из числа обычных людей доводят этот процесс до издания книг или брошюр, к тому же мизерными тиражами, что минимизирует круг потенциальных читателей и не решает проблему сохранения «памяти сердца»…

…………………………………………………………………………

История подлинна, ценна и интересна, только когда она ЖИВАЯ. Ее важно не просто формально описать, статистически измерить, объяснить причинно-следственными связями, но и понять, согреть человеческим теплом, эмоционально окрасить. А для этого как раз и необходимы научные, творческие, батальные реконструкции прошлого; интерактивные музейные пространства; новые методы исследования и преподавания; написание фамильных историй и воспоминаний. Все это способствует сохранению исторической памяти, без которой любой народ и человек лишен будущего. Только из множества субъективных кирпичиков можно построить объективное знание об исторической эпохе, а из микро- и локально интересных материалов получить научно значимые выводы. Хочется надеяться, что проекты сохранения исторической памяти будут прирастать Сибирью!» С. Рафикова.

«Были люди до нас… Куда ушли они? Будут и после нас… Когда придут они? Двигаясь вперед – от жизни к смерти, из года в год, от эпохи в иную эпоху, – мы иногда невольно озираемся назад. Люди до нас не были бездушны и бесплотны. Они также мечтали, ссорились, ревновали, ошибались, падали, снова вставали, куда-то шли, страдали от любви неразделенной, получали ее сполна и пили, закрыв глаза от счастья. В. Пикуль «Звезды над болотом»

Зачин

Уверен, что выстою. Доведу до логического завершения сумбурный строй мыслей, не дающий покоя. Строй – не строй, поток – не поток, но неохватный разумом хаос обрывочных сведений: массивов дат, имен, впечатлений, знаний… Те – нестройные шеренги бойцов, бредущие бодро и одержимо к месту своей дислокации. Другие – герои не менее одержимые, воодушевленные, жертвенные, однако обезглавленные бессмысленностью баталии. Третьи… пятые… Тьмы и тьмы одиночек или армий, штурмующих осажденную крепость книжного сюжета. И я – один из них, державная особа, рядовой боец и (или) командующий битвами, – самозабвенно растрачиваю порох и штык. Уверен в пафосе доставшейся мне фабулы. Вдохновлен им и воодушевлен. Он, пафос, как никто другой, толкает меня в грудь и спину, побуждая подниматься над хаосом. И унижаться, и возвышаться. Уверен, что выстою и выйду в свет и тираж.

Ибо – есть фабула, захватившая мое эго за шкирку и подталкивающая и толкающая, и выталкивающая на фронтальные поля замышленного сюжета. Ибо есть самодурство долга.

Фабула книги – история моего рода, прерванная в третьем колене косностью и тщедушностью нравов прошлого века. История во всей её драматичности и страсти. Ах, какая интригующая сила! Какая запальчивость поисков и расследований… И, конечно, же – долг. Должен я, должен найти и предъявить – прежде всего себе самому – себя самого. От основания до остроты вектора. Как картину осмысленную и оживленную. Завершенную. Полнокровную фабулу жизни.

Отчина не досталась

Земельная, имущественная, легендарная, плодами которой питалась бы наша ветвь родового древа, не досталась. Ни старинный замок с привидениями и художественными портретами достославных родичей, ни сундуки с кованными петлями и замками, набитые ветхозаветным барахлом, ни рукописные завещания, ни наперстные кольца и бриллианты… Отчина не досталась не потому, что обошли завещанием, а – не была писана. И не за отсутствием стряпчих не была писана, но лишь потому, что нечего было наследовать. Не досталась от отца, а ему от дедов, вынужденных переселиться в начале XX века на сибирские просторы. Деды по отцовской ветви древа выехали из малоземелья отчих краев Белоруссии (Могилевская губерния) в Сибирь, в дремучие малообжитые края, по устоявшейся легенде представлявшиеся богатыми, не паханными и плодородными землями. Сулящими, как минимум, сытную и вольную жизнь.

Не досталась отчина от дедов по матери, унаследовавших от своих родителей лишь вековечную нужду да зыбкую мечту о лучшей доле. Предки этой ветви древа покинули в начале XX века Пензенскую губернию. Переселились в ту же заманчивую Сибирь, на землю урожайную, в просторы вольные, необозримые.

Дед по отцу, Борис Дмитриевич Болотников, с женой Ольгой Ильиничной, – белорусские крестьяне, наивно-верящие в лучшую долю, напитавшиеся баснословными слухами о богатеющей Сибири, вывезли из Могилевщины семью с четырьмя малолетними детьми. Вывезли во мглу неизвестности, в не обетованные края, в несусветное «авось» – в поисках своей лучшей доли. Земледелец, бондарь и бортник, дед Борис мечтал на новых землях обрести более счастливую жизнь, обеспечить таковой и наследников своих.

И окромя узлов с нательным хламом да проходного переселенческого свидетельства, являвшегося актом последней связи с вотчиной, никакого имущества на новое обзаведение не получил. Отчины от отца своего не наследовал. Ничего не обрел в Сибири, но лишь рассеял по извечной русской круговерти остатнее – семейное гнездо, птенцы которого разлетелись по городам и весям – не по их воле, не в исполнение семейных надежд.

Дед по матери, Федор Филиппович Филатов, с женой Марией Ивановной и четырьмя же малолетками, в таком же звании расейских крестьян, обманутых мифическими проектами столыпинщины, воцарились в сибирских просторах, нимало помыкавшись по географическим пунктам. Обжились на тесинской земле, приноровились к её правилам и людям. Здесь же, на промозглом погосте, мой дед по матери вкупе с женой своей и несколько детей их, сложили прах свой. Остатные дети их тоже не испытали счастья или обетованной свободы: и также рассеялись по городам и весям, не помня пути к родным могилкам.

У них, детей и дитятей детей, и мужнего и женского пола, на сибирских землях, или на расейских просторах тоже не нажилось отчины, сколько-нибудь годной для передачи в наследство многочисленному потомству. А если что и осталось – лишь многоликая и событийная история семейной жизни, тесно соединенная с историей многострадального отечества. Никем не записанная. Не запомненная. Следовательно – не существующая.

Недоставшаяся мне отчина не сокрушила. Чувство досады не грызло ни единый день. И тому нет объяснений… Впрочем, возможно, полное отсутствие горечи и утраты сопряжено с ментальностью бывшего советского человека. Как результат отчуждения последнего от частной собственности, в полном соответствии с идеологией социализма, под сенью которой родился, вырос, возмужал, состарился… Не успело привиться чувство собственника?.. Или напрочь успело выветриться из генетического кода? Или вытравили его в процессе построения «развитого социализма»?

Словом, отчина не мерещилась вчера, не жаждется здесь и сейчас, не блазнится в обозримой перспективе.

Отчина не досталась, но взамен в душе угнездилось новое состояние: гордость за подвижническую сущность моих дедов. Гордость и восхищение их натурами. Они умели мечтать! Несмотря на гнет и нужду в существующей яви, обрели душевную потребность менять пагубную традицию, строить новую архитектуру жизни.

Очевидно, натуры дедов были мятежными. Не мирившимися с доставшейся долей. Подверженными риску… Словом, доступные счастью.

Не эти ли чувства – гордость и восхищение – обуревают, потрясают воображение? Не они ли настойчиво воодушевляют меня на поиск жизненных путей моих дедов, на разыскание и осмысление всяческих сведений о их детях, внуках, правнуках…

Оказалось, я мало и неточно осведомлён, слабо информирован о судьбах своих пращуров. Не знаю многих дат, имен, подробностей семейных историй. Не имею в семейном архиве многих правоустанавливающих документов, возвеличивающих грамот и свидетельств, старинных фото… Не помню легенд и преданий. Все это – стыдно и обидно. Но – пытаюсь наверстать упущенное, крепко вцепившись в фабулу этой книги.

Советская идеология напрочь отринула понятия отчины, родословной истории. Мало кто из детей Советского Союза помнил историю своего рода до 4—5 колена… И вел разыскания, и составлял родовое древо. Зачем? Вживлялось сознание того, что разношерстное население стран СССР должно составить новую общность «советский народ», свободную от «пережитков прошлого». Родовые имения, наследование, сословные привилегии… – эти понятия должны отмереть вместе с частной собственностью. Человек советский, который «будет жить при коммунизме», покончит с категорией отчуждения.

Новый век возвращает нас к понятиям рода, родословия, родословного древа. Возвращение болезненно.

Переселенческие мытарства привели-таки Болотниковых в Сибирь, в обширные, студеные и малообжитые места. Здесь, в Канском уезде, в 1917-м родился мой отец Константин, а в 1918-м – его младший брат Алексей. И уже, прикипев к новому месту, завели кое-какое хозяйство. Старшие дети дедов – свои семьи. Вытерпели нелегкие годы коммунарской жизни и тяготы колхозного строительства. Выстояли, выжили. Обрели ли обетованное счастье? Всех не оставила худая участь…

Когда началась Великая Отечественная война, оставшееся семейство Болотниковых жило в с. Тесь Минусинского района Красноярского края. Старшие дети, обзаведясь семьями, покинули гнездо. В 1941 году, 24 ноября, умер дед Борис Дмитриевич. Старший сын деда – Аким Борисович – жил в Теси, в Минусинске, а умер в Красноярске по причине необъяснимого несчастного случая. В семье сохранился минимум сведений о нем и о его семье. Второй сын, Евмен Борисович, был призван на фронт Великой Отечественной войны новобранцем из Енисейска, по более правдоподобным слухам – из Северо-Енисейска. Хотя до того жил, по слухам же, в поселке №9 г. Черногорска (Хакасская АО). С началом войны ушел на передовую. Никаких сведений с фронта семья не получала. По домыслам (мол, «трактористом был») знали, что служил в танковых частях. Вести о его фронтовой эпопеи не дошли до родителей и братьев-сестер. И не совсем ясны по сегодняшний день. Евмен не вернулся с войны. Скупые поиски в советские годы ничего не дали. Семье не довелось познакомиться с его женой и родившейся дочерью Клавдией (?). И лишь в начале XXI века, в 2016-м году появилась новая легенда о его судьбе. Однако и эту версию ещё следует подтвердить документально.

Константин Борисович был пятым ребенком в семье переселенца. Учился в техникуме. Не обошла и его фронтовая участь. Уже женатого и имеющего дочь, после окончания Ачинского техникума Совторговли, командировали к месту работы, на о. Сахалин. А в 1943 год призвали на службу в Советскую армию. Здесь он быстро переучился и служил в подразделении связи телефонистом, а когда началась война с Японией (с 9 августа 1945 г. по 3 сентября 1945 г.) в составе 695 отдельного батальона связи участвовал в военных действиях. Имеет правительственные награды: медаль «За победу над Японией», орден Отечественной войны II степени. Позднее получал юбилейные награды.

Вероятно, родные ничего не знали бы о его военном прошлом, если бы Константин Борисович тщательно не записал свои фронтовые будни на страницах солдатского дневника. И не только дневниковые его записки унаследовала семья…

О его жизни мы поведаем отдельной книгой «ОТЕЦ».

Младший брат Алексей Борисович ушел на фронт добровольцем, приписав себе четыре года – для взрослости. Ещё летом 1939 года он женился на Анне Семеновне Михеевой, девушке из Малой Нички Минусинского уезда. Через год родился у них сын Виктор. В 1941 году Алексей Борисович появился в Минусинске, у брата Акима, а затем в Ачинске, у брата Константина. Константин проводил брата на станцию. Алексей уехал на запад навсегда. Он сообщил брату, что уезжает в армию добровольцем, будто бы парнем 1914 года рождения – так и записано в военкомате. В 1941-м Алексей Борисович был призван на переподготовку и сразу же направлен на фронт. И пропал без вести. Разнородные слухи – один нелепее другого – доносили, что попал в плен, бежал, воевал в партизанах… После войны мать Ольга Ильинична получала за него пенсию. Жена Анна Семеновна с сыном Виктором жили отдельно от Болотниковых. И поддерживали с тесинцами лишь редкую письменную связь.

Время и обстоятельства разрознили моих родственников по городам и весям… К ним ещё обратимся, всему свое время. А пока задумаемся о том, кто такие мы есть, Болотниковы? Какого рода-племени? Откуда появилось фамильное имя? Что стоит за именем тем?

Часть первая. Болотниковы в истории[2 - Компиляции из интернета]

Фамилия – Болотников

«Фамильное имя „Болотников“[3 - URL:https://www.gencentre.ru/ru/content/family_catalog/Bolotnikov/] хранит память об обычаях наречения наших предков – славянских язычников. Как и память о личном прозвище далёкого предка. Болотниковы – российский дворянский род, герб которого находился в „Общем гербовнике дворянских родов Российской империи“. Существует несколько версий происхождения фамилии. Но по одной из них, данное прозвище образовано на основе слова „болотник“ – житель болотистых мест. Существует и другая версия, по которой данное фамильное имя образовано от „болотник“ – злой дух, обитающий на болотах. Тогда Болотник – профилактическое имя – как Черт, Банник и др. Родственные фамилии – Болотин, Болотов. Такое прозвище или имя давалось ребенку как нецерковное „охранительное“ имя. Так называли детей, дабы защитить их от злых духов, и с надеждой на то, что они вырастут добрыми и красивыми. В словаре Владимира Даля – „болотник“ – м, долгоногий кулик, с горленку; охотник за болотной дичью».

XVI век

Рисунок 1. Оруженосцы московских великих князей и царей – рынды. Неизвестный художник

«…По родословным книгам предок рода Савлук Болотников выехал из Литвы в Россию (1530 г.) при великом князе Василии Ивановиче с сыновьями Федором и Иваном в начале XVI века и жалован был поместьями в Вяземском уезде. Внук Федора Савлуковича, Матвей Лобанович, находился рындой[4 - Рында – оруженосец-телохранитель при великих князьях и царях России XVI – XVII веков. Одевались в белое и носили при себе топорики. Рындами становились только юноши из знатных родов. Жалованья они не получали.] при Иоанне Грозном в 1572 г. Борис, Никита и Андрей Болотниковы, дети боярские Вяземского уезда, подписались в 1565 г. по боярине Иване Петровиче Яковле-Захарьине, Андрей в 50, Борис в 25, Никита в 20 рублях. Утеш Никитич находился рындой при царе, а Федор и Алексей Кауровичи – рындами при царевиче Иоанне Иоанновиче в 1572 г. Иван Болотников, дворцовый дьяк[5 - Дъяк – (от греч. diakonos служитель) начальник и письмоводитель канцелярии разных ведомств в России до 18 в. Руководили работой местных учреждений (съезжие избы) и приказов (начальник приказов или их помощники). С XV в. землевладельцы. Иван Иванович Болотников – дворцовый дьяк при царе Михаиле Фёдоровиче. Участвовал в избрании царя Михаила Фёдоровича в 1613 году. С 1612 по 1631 год был дьяком в приказе Большого дворца и судьёй в приказе Казанского дворца». «В 1626 году на свадьбе царя Михаила с Евдокией Стрешневой шёл около саней царевны. В 1627 году при встрече послов в государевой палате стоял на второй встрече среди больших сеней вместе с князем Голицыным. Во всё время своей службы Болотников пользовался большим почётом; его часто приглашали к царскому столу, на Святое Воскресенье «видеть государевы очи», на все приёмы – и при перечислении присутствующих дьяков его имя всегда упоминается первым». См. в Википедия.], участвовал в избрании царя Михаила Федоровича, потом был судьей в приказе Казанского дворца».