Собрание сочинений. Том 3

Я среди надгробий миражом блуждаю.

Я – стужа лютая.

Я упиваюсь стенаниями вдов и отцов, чьи сыновья моими трофеями стали.

Мое ложе – дно могилы.

Иногда в крепости к спящим я мороком прокрадываюсь.

Я – болезнь, от которой нет исцеления.

В своих проклятых садах я аплодирую усопшим.

Я – палач.

Я есть смерть!

Песня жизни

Я – единое и вечное для всех истоков начало.

Я бываю мига короче, но пылаю ярче, чем тысяча солнц.

Я – феникс, возрождающийся из пепла.

Я – ветреная царица противоречий бытия.

Я заполняю собой каждую крупицу Вселенной.

Я и смерть – две стороны медали единой.

Я – чистый свет, что разрывает на части кромешную тьму.

Я – песня этого мира, что звучит в сердцах людей.

Меня легко отнять, но трудно даровать.

Я – редчайшее из всех посланных богом сокровищ.

Я, как вода, могу из бренной плоти утечь.

Я врываюсь в этот мир в разных обличьях, но меня всегда узнают и общим для всех именем нарекают: жизнь!

На кладбище

Кладбище – это особенное место. Здесь не слышен жуткий шорох холодных крыльев смерти, и каждой частичкой существа не улавливается тяжесть ауры распада и тлена. Над ровными рядами надгробий мягко реет умиротворяющее и завораживающее безмолвие, мягкая мистическая тишина, наводящая на размышления о тленности мира, зыбкости людского бытия. Свет радости и флюиды счастья никогда не появляются в пределах кладбища, не тревожат недвижный покой, что незримым куполом накрывает его, и не иссушают потоки скорби и печали, текущие по переплетающимся у могил дорожкам и тропинкам. Кажется, что даже само время на погосте перестает бежать куда-то сломя голову. В других местах жизнь ни на секунду не прерывает своего жаркого торжества, поет на разные голоса и мотивы, шумит и грохочет, зато тут, в последнем пристанище мертвых всё погружено в вечный сон, и никакая птица или зверь не смеют нарушать его. Каждый новый день здесь похож на предыдущий.

Темная комната

Наверное, нет ничего страшнее, чем оказаться в абсолютно темной комнате. Ты не видишь ее стен и потолка, а только чувствуешь пол, на котором стоишь. Ты не представляешь размеров этой комнаты: может, она чуть меньше чулана или, наоборот, больше любого из известных тебе помещений. Внезапно ты понимаешь, что здесь присутствует еще кто-то. От этой догадки по коже бегут мурашки, а в душе разгорается пламя тревоги. Некто стоит за спиной и дышит тебе в затылок. От него веет кладбищенским холодом и пахнет тленом. Некуда бежать и негде спрятаться: окружающая тьма – его союзник!

Говорят, что из всякого затруднительного положения, тупиковой ситуации или гиблого места есть выход; у этой темной комнаты тоже есть выход, да только проблема в том, что глаза его вряд ли найдут.

Моя обида

Горбатой запятой слезы
От глаза к подбородку моему
Тоска выводит дуговидный штрих.
И никаким кружевным сказом утешенья
Не стесать и за века
Хотя бы одной ее занозы.

Место моей работы

Я работаю в магазине, который торгует бытовой техникой: разными чайниками, стиральными машинками, телевизорами и прочим. Я не продавец-консультант и не обслуживаю посетителей, даже в беседу с ними не вступаю – я занимаюсь ремонтом бытовой техники. С утра до вечера все пять дней в неделю я сижу в своей мастерской и копаюсь в шестеренках и микросхемах.

Магазин занимает три зала длинного здания, по фасаду которого идет ряд одинаковых квадратных окон.

В первом зале – маленьком, с несколькими выходами, ведущими в разные подсобные помещения, – работаю я и еще человек десять. Второй зал – по размерам самый большой – разделен на секции стеллажами со всевозможными товарами. А в третьем зале – гораздо меньше второго, но чуть больше первого – сидят начальники, их помощники и секретари.

Зал, в котором я работаю, всегда чем-то заставлен, забит до отказа, захламлен, иной раз от количества вещей, которые уже починены, о тех, что стоят в очереди на ремонт, не протолкнуться и не пройти так, чтобы не споткнуться или не задеть что-нибудь.

Куда ни глянь, всюду на столах валяются какие-то запчасти, странной и интересной формы детали, винты, куски проволоки и другая ремонтная мелочь.

Да, здесь у нас всегда хаос, бедлам и бардак. С улицы нельзя увидеть, в каких условиях мы работаем, так как первые пять окон нашего здания завешены шторами и вдобавок доверху заставлены коробками, ящиками, завалены свертками.

Окна второго зала – их, кстати, семь – чистые и блестящие, ничем не занавешены и не заклеены, так что любой желающий может увидеть сквозь них товары, продающиеся в магазине. Второй зал чистый и ухоженный, в нём порядок, все товары на полках и сами полки пропорциональны и симметричны.

А вот три окна последнего зала темны днем и освещены ночью. При свете солнца за ними открывается один вид, а в темноте или в свете разных источников внутри зала – совершенно иной. В третьем зале сочетаются комфорт и роскошь со строгостью и практичностью, царит атмосфера богатства и привилегированности. Так мне, по крайней мере, рассказывал мой товарищ, которому довелось побывать там раз или два.

Иногда, оторвавшись ненадолго от работы, я подхожу к проходу во второй зал и устремляю взгляд через его огромное помещение в сторону третьего.

Люди переходят из одного зала в другой. Появляются из дверей третьего и тут же теряются меж стеллажей второго. Или наоборот, суетятся в глубине торгового зала, а затем один за другим пробегают в административный.

Мы все пытаемся быть ближе к начальству, стремимся стать частью правящей элиты.

***

Помаркой по листам тетради

Скачет музы тощей рифма

Так дай же Бог хотя бы на мгновение

Цепями букв сковать ей ноги.

Детские площадки