Собрание сочинений. Том 1. Рассказы, миниатюры, стихи

– Я поломка и для себя я идеальна и замечательна.

– А я инструмент, который исправляет тебя. Я в восторге от себя!

Отношения между инструментом, с помощью которого чинят поломки, и самой поломкой – это спор, и выгоду от него получает лишь тот, кто ищет ее и потом, добившись, пускает на создание новых инструментов, годных для починки новых поломок.

Я говорю, например, уже неисправным механизмам:

«Разве я не позволяю вам хотя бы на миг отдохнуть от собственной исправной работы и побыть в гармонии только со своим материалом, из которого вас сделали, и своими изящными формами и возможностями?»

«Разве я не жалею ваши материал и мелкие детали, усложняющие вашу суть?»

«Разве вы не хотите меня поблагодарить за всё?»

Однако все мои вопросы разбиваются об их непреступные цитадели молчаливого созерцания размеров своих неполадок, способов моего устранения и – почему бы не представить? – улучшения себя.

Ура, кажется, где-то в мире еще один механизм пришел в негодность!

Крематории

Нам нужны крематории. Зачем, разве мы не привыкли предавать тела усопших земле? Раньше мы вообще не заботились о том, как именно избавляться от мертвецов, не спрашивали себя: а только ли таким образом надо поступать? Сейчас же всё изменилось – некоторые из нас запятнали себя и свою нацию позором преступления. А ведь преступление – грех, тяжкое зло. Так какое же преступление они совершили? Предательство. И предали они наш дух, национальную честь и народное благочестие. Мы не знаем, как им это простить.

Большинство из нас не хочет хоронить предателей. Нам нужны крематории, чтобы уничтожить тела предателей так, чтобы от них остался лишь пепел. Мы не хотим, чтобы у предателей были могилы с надгробиями, мы не желаем совершать для них какие-либо ритуалы погребения.

Но позвольте, сам факт предательства тех людей разве не будет напоминанием о том, что они когда-то жили? Да и сами крематории разве не превратятся в напоминание о тех, чьи тела в них сжигали?

Конечно, это всё останется. Однако здесь нет проблемы. Со временем мы скажем, что крематории хоть и были построены, но их запускали только однажды – чтобы проверить, исправно ли они работают. С воспоминаниями сложнее. Впрочем, и с ними можно кое-что сделать.

И как же мы поступим с воспоминаниями о предателях? Мы их тоже уничтожим в крематориях, а после в очередной раз объявим, что проверяли их работоспособность.

Мой остров

Есть ли что-то, за что мы беспокоимся? Да! Наше беспокойство связано с морем, с открытой водой, в которой кто-нибудь из нас может оказаться вдали от суши.

Или не видеть друг друга. Может ли что-то заставить нас беспокоиться сильнее, чем страх оказаться посреди моря без каких-либо средств к спасению? Только черная бездна под нами, от которой никуда не деться, и которая дожидается, когда силы покинут нас и мы начнем тонуть.

Бездна примет наше тело. А сможет ли наша душа вырваться из ее липкой и вязкой черноты? Может быть, она вместе с нашими останками упокоится в черном, холодном чреве моря?

А еще нас заставляет беспокоиться осознание того, что если мы окажемся в открытом море, то не сможем дотянуться друг до друга. Вспыльчивый нрав моря не позволит нашим рукам соединиться, мы не сможем даже подплыть друг другу – волны не дадут этого сделать, расстояние между нами будет только расти. Быть единым целым, иметь сподвижника, вторую половинку – вот что мы считаем богатством, и вот что для нас – главный жизненный постулат.

Беспокоимся ли мы еще о чём-то или о ком-то?

Да, мы беспокоимся о многом.

Нас беспокоит, например, мысль о потере своего острова.

Нас беспокоит не только возможность утратить свой остров, но и перспектива самим исчезнуть, вернее, мы беспокоимся, что после нас останется голое пространство, что его потом никто не освоит и не заселит.

Мы беспокоимся, что нам придется покинуть свой дом, к которому привыкли мы сами, наши дети, где жили наши предки, и переселиться на большую землю.

Наверное, можно спросить: «Разве это плохо?» Я отвечу: «Может быть, нет». Но сможем ли мы там не потерять себя, сохранить в себе дух островной жизни?

В любом случае это всё только беспочвенные беспокойства. Мы прекрасно научились справляться с беспокойством о море. Чтобы оказаться в нём без ничего, надо для начала потерпеть кораблекрушение, пережить переломный момент, а ведь всякая катастрофа – это ситуация, делящая жизнь на череду старых и новых обстоятельств и событий.

Чтобы начать беспокоиться – надо придумать себе такие обстоятельства, из-за которых в душе зародится это самое беспокойство.

Честно сказать, нам от моря ничего не нужно, всё необходимое мы получаем с большой земли – благо мы с ней связаны широким мостом. Морем мы только любуемся – для чего еще оно необходимо при наших-то возможностях и обстоятельствах?

Мы умеем справляться с нашим беспокойством, трезво и скрупулезно оценивания ситуацию.

Мы научились преодолевать и беспокойство о том, что однажды наш остров вдруг останется без нас. Как такое могло бы произойти? Никто из нас не собирается перебираться на большую землю, нет таких бедствий или стихий, которые смели? бы нас и наш остров с лица земли. Землетрясений в наших краях не бывает, не случается даже разрушительных бурь и штормов.

Впрочем, нет! Иногда случаются штормы и бури, но они ничтожны в своей ярости и так непродолжительны, что мы не воспринимаем их всерьез. Немного подует сильный ветер, блеснет с десяток молний, погремит гром, запенятся и заволнуются морские волны, но вскоре всё стихает. Небо сбрасывает облачные доспехи, появляется солнце.

Мы не истребляем друг друга, мы одно сплоченное общество, а значит, с нами ничего не случится.

Если всё так легко и просто для нас, почему же мы всё равно о чём-то беспокоимся?

Я и семья

Пропускать через себя дух семьи и одновременно ни как не контактировать со всем, что является ее частью, – вот моя судьба. Я существую со своими родственниками в одном пространстве и времени, терплю их проблемы; надежды, обернувшиеся разочарованиями; мечты, так и оставшиеся несбыточными. По идее всё это должно меня волновать, поскольку я связан с ними и кровью, и плотью, и тем не менее я часто остаюсь равнодушным.

Семейная идиллия меня не привлекает. Я бесчувственный и жестокий? Возможно, но маловероятно!

Впрочем, я сразу же забываю обо всем, когда запираюсь в собственной квартире. Я уже давно живу отдельно от родственников. Моя уединенность и желание одиночества – единственная защита и оберег от них самих и их негатива.

Когда я встречаюсь с членами своей семьи на каком-нибудь семейном сборе, их взгляды всегда обращены на меня, даже когда они делают вид, будто смотрят в другую сторону или разговаривают. Что между нами общего? Человеческое молчание и человеческая отстраненность под глухой и кажущейся крепкой крышей дома – вот всё, что нас по-настоящему сближает. Мы бы могли поговорить друг с другом, но уверены, что каждый из нас не найдет именно таких тем, которые были бы действительно достойны обсуждения.

В дни осени все люди блеклы, с бесцветными глазами, выражающими безразличие, но может быть, безразличие действительно во мне – просто я делаю вид, что мне тягостно и грустно от людских бед и трудностей, но разве осень не время печалиться? Печалиться о серости мира, вытравливающей из души надежду на преодоление кризисов в жизни и собственных взглядов. А нужен ли я кому бы то ни было вообще?

Что же добавить?

Наши ангелы

(о противоречии)

Когда ангел прилетает к человеку, то задает ему один и тот же вопрос: «Хочешь ли ты, человек, чтобы я – ангел – стал твоим защитником, верным и преданным другом?»

Человек всегда без промедления и раздумий отвечает: «Да, конечно!».

Они обнимаются, а потом ангел становится невидимым. О его присутствии напоминает легкое колыхание лепестков на цветах в безветренную погоду или солнечным блик на стекле. Если же человек попадает в беду, ангел непременно откликается на его зов.

У меня с моим ангелом было так же. Мой ангел был красивым и статным.

Я относился к нему как к брату. Мы с ним бродили по земле. Находили приют в разных городах и странах. Однако всегда возвращались в мои родные края. В ночной темноте я освещал перед ним своей любовью, дружбой и преданностью весь мир. Днем я следовал за ним – тенью его больших белоснежных крыльев. Он указывал путь к тому, что делало меня добрым и благочестивым.

Иногда случалось так, что моя душа и человеческая сущность рассыпались на части. Так всегда бывает с людьми, когда они не знают, как поступить: много вариантов – и много исходов. Мы вместе находили правильное решение, и я вновь становился целым – самим собой. К слову, мой ангел также не раз находился на распутье.

Я брал его за руку. Он обнимал меня своим крылом.