Семибоярские

Толпа, увидев два ружейных ствола, качнулась и загалдела, но не уходила от амбара. Кудрявый, громко охнув всей грудью, опять замахнулся ломом. Со скрежетом пал сбитый замок. Ударом ноги широко распахнул кудрявый дверь амбара и сказал в толпу:

– Не смеет он ослушаться золотой грамоты. Ружье у них для одной видимости.

А Семибоярский увидел тут в галдевшей толпе мужика, сразу же показавшегося ему донельзя странным. С гордым молодым станом и седой бородой, росшей чуть не от самых глаз, он казался ему загримированными Семиборский уставился глазами в его лицо, но тот увидев на себе его пристальный взгляд, тотчас же смешался в толпе, ушел за телеги, шепотом сообщая о чем то мужикам, почтительно его выслушивавшим.

– Не может быть, – медленно прошло в сознании Семибоярского. – Не может быть!

Толпа опять шумно загалдела, теснясь к амбару.

– Волков бояться, в лес не ходить! – крикнул кто-то.

– Двух смертей не бывать, одной не миновать!

– Будя мучиться, хотим довольствия!

– Гуляй-гуляй Маша, поколь воля наша, – пронесся раскатистый смешок. Кудрявый первый вынес из амбара меру гороху и высыпал в свою телегу.

Тот седобородый, похожий на загримированная подошел к нему и одобрительно потрогал его плечо.

– А-а, – простонал Семибоярский от задушившей его ненависти.

Кучками, тесня друг друга бросились к сусекам.

– Разбойники! – совсем задохнулся Семибоярский.

И приложив ружье к плечу.

– Р-рах – словно кто-то гулко выкрикнул под крышей амбара.

Сизым дымком застлало на мгновение окно. Кудрявый в гарусном шарфе выронил меру и упал. Но тотчас же снова поднялся на ноги.

Толпа сразу же смолкла и зашаталась как под прибоем.

– Батюшки! Батюшки! – закричал неистово кудрявый, опять припадая к земле.

– Кто еще стрелял? – спросил Семибоярский, – я в крышу амбара целил.

– Это я, – лениво отозвался Карпуха, я под колени ему на цель взял. Правильно дошло!

Весь выбросившись через окно, снова дважды выстрелил Семибоярский. Толпа с воплями бросилась от амбаров в ворота. Запрыгали лошади в оглоблях неистово нахлястываемыя вожжами. Затараторили колеса. Гулко затопали ноги. Низенький с острым носом, изо всех сил настегивая лошадь и стоя во весь рост в телеге, визгляво крикнул Семибоярскому:

– Засудят теперь тебя, вот увидишь!

В гарусном шарфе, катаясь на земле, вопил:

– Батюшки, милостивцы…

– Не уйдет энтот, – сказал Карпуха.

Передние ряды бежавших вдруг остановились, задние набежали, сталкиваясь, цепляясь колесами за колеса. Дважды, но уже в воздух выстрелил Семибоярский. Дважды ботнул в землю Карпуха. Всё, давя друг друга, с криками и причитаньями, бросилось черным потоком по дороге. С расширенными зрачками стоял подле отца Гурочка и дрожал.

– Буркало… шнурок…Валерьян, – носилось в его мозгу путано, сбивчиво и тоскливо.

Семибоярский и Карпуха, сбежав с чердака ринулись за толпой, стреляя воздух. Еле передвигая подкашивающиеся ноги последовал за нити и Гурочка.

– Мама! – закричал он пронзительно, качая станом.

С песчаного берега речки Семибоярский увидел: двигаясь на встречу к шумно убегавшей толпе, но еще далеко от их, показались из-за бугров казаки.

– Перехватят! – отрывисто крикнул Семибоярский, указывая Карпухе вдаль.

Видимо в толпе тоже увидели казаков, и толпа, будто наскочив на препятствие, зашаталась на одном месте, как дерево, одолеваемое бурей.

– Ага, – сказал также отрывисто Семибоярский.

И тут он увидел: тот странного вида, похожий на загримированного, очевидно спасаясь от казаков, с острой находчивостью долго травимого зверя, сбросился под кручу к берегу речки и ринулся по дощатому переходу, желая уйти, видимо на тот берег. Пробежав первое звено, он тотчас же на мгновение остановился и раскидал за собой доски перехода, столкнув их в воду, опасаясь погони.

Будто клубок веками накапливаемой ненависти подступил к горлу Семибоярского.

– А этот уйдет, запевало-то ихний, – выговорил он удушливо, крутя побагровевшей шеей.

– Я ведь не знаю наверное, он это или нет? – подумал он.

Между тем бежавший по переходу, миновав второе звено, раскидал точно также и его. И вдруг сорвав свою седую бороду, он бросил ее в реку, видимо сочтя за лучшее сейчас разгримироваться. Все-таки его лица нельзя было хорошо разглядеть и теперь, но Гурочка вдруг громко заплакал и сказал:

– Буркало!

Клубок непримиримой ненависти снова зажегся в груди Семибоярского.

– И теперь, наверное не знаю, кто он, – подумал он. Глаза его беспокойно забегали.

– Уйдет запевало, – выговорил он совсем сипло морща брови.

– Разве урезонить его? – спросил Карпуха. – Ась?

Семибоярский промолчал и только закрутил шеей, точно давясь. Карпуха кокетливо оглянулся: не любуются ли на него бабы? И не спеша приложил ружье к плечу. Отдавшись за буграми, хлопнул выстрел. Бежавшего по переходу точно смыло с досок. Через мгновение только его макушка заколебалась среди волн.

– Вот – сказал Карпуха. – Как целил так и дошло – под сердце!

Семибоярский все также крутил шеей.

– Окаянные – истерично завизжал Гурочка и толкнул в живот Карпухи ружейным прикладом. Из-за бугров донеслись неистовые вопли. Толпа встретилась с казаками.