Штурмовик. Минута до цели

– Если конец кола острый, то он быстро проткнёт кишки и выйдет через грудину. И ты подохнешь часа через три. На тупом колу будешь корчиться не менее суток… вот чёрт!

Команду «к бою!» я, естественно, прошляпил. Когда спустя пару секунд перепрыгнул через стол и приготовился ловить ломанувшегося диверсанта, последний уже снова лежал на полу. Тупым концом кола Змей успел «зарядить» ему в левое ухо. Теперь парность была соблюдена. «Лопухи» ганса довольно похоже изображали включённые автомобильные «стопари». Разрезанные штаны скомковались ниже колен.

– Ну куда ты так торопишься? Вот уже и сам раздеваться начал… – Особист снова перешёл на мягкий упрекающий тон. – Для порядка продолжим упражнения с противогазом… Сейчас ребят позову, и приступим…

И снова резкое изменение тона. Как одновременный удар в грудь и солнечное сплетение.

– А после того как ты всё выложишь, – снова его сдавленный яростный хрип переходит в шипение, – мы тебя отвезём в деревню неподалёку. Её зимой сожгли такие же, как ты, ****** *********! А в центре виселица была… С которой я своими руками трёх девчонок снимал… Что?! Тебе же понравилось с ними развлекаться? Да?!

Немец, которого особист перед этим тряс, держа за глотку, отлетел к стенке как манекен. При том, что фриц был явно за метр восемьдесят ростом и за девяносто килограммов весом. Особист медленным шагом приближался к нему, похлопывая колом по ладони.

– На этом месте мы тебя и поставим… И охранять ещё будем. Чтобы те, кто в этой деревушке выжил, тебя не порвали голыми руками…

Малера (он подтвердил, что это его настоящее имя, и выложил все сведения, которые требовалось от него получить) уже утащили комендачи. Особист мрачно курил, стоя у открытой двери и поглядывая в серое, пасмурное небо. Как будто оценивал – будет дождь или нет. Я встал рядом и тоже выглянул на улицу. Не, не будет дождя. Вот и прояснения появились…

Змей продолжал курить.

Так вот в чём несостыковка… Я его крайне редко видел курящим.

– Это всё правда была?

Змей помолчал. Выпустил струю дыма. Снова посмотрел в небо…

– Правда, – ответил он через некоторое время. Потом скривил губы и добавил: – Вот только на кол никого сажать не собирался.

Снова усмехнулся с таким видом, что не собирался, а надо бы…

– Михайлин, давай следующего!

Вошедшего водителя, правое простреленное плечо которого было замотано свежим бинтом, особист встретил слегка ироничным приветствием:

– Ну, заходи, мил-человек. Вот, присаживайся, – Змей похлопал по лавке рядом с собой.

Водила мрачно посмотрел на него и, вняв приглашению, неторопливо присел возле него. Лейтенант снова достал «Герцеговину», смял мундштук, закурил от зажигалки, которую сразу же убрал в карман. Затем отдал зажжённую папиросу задержанному. Тот взял её целой левой рукой и затянулся. Все молчали.

Минуты через две особист задумчиво повернул голову к водиле.

– Ну, расскажи, за каким чёртом ты сменил свою родную сто шестьдесят пятую на пятьдесят восьмую? Или же родная была сто шестьдесят пятая, а фраер начал хвост поднимать, ты его пером и пуганул? Потянуло на сто шестьдесят седьмую[12 - Уголовный кодекс в редакции 1926 года с добавлениями до 1938 года включительно. Статья 165: «Грабёж». Статья 167: «Разбой». Статья 58 часть 1: «Контрреволюционные действия». В понимании того времени – антигосударственная деятельность.].

– Хуже, начальник… Пи… Звезда с ним была – верещать стала…

– А на фронт за каким попёрся? Это же не твоя масть.

– У хозяина пайку срезали, а норму накинули[13 - В трудовой колонии сократили количество выдаваемых продуктов и увеличили объём работ.]. Война, говорят. Мы это дело перетёрли, и выходило, что либо там сдохнуть, либо новый расклад прикинуть. Ещё по ушам проехали, дескать, кто «кровью искупит», с того всё разом спишут. Старый[14 - Здесь: опытный, авторитетный вор в законе, которому негласно подчиняются заключённые, пахан.] добро дал, потому как если война, то не западло. И самому… опять же, мысля дёрнулась: «А может, и правда, заново всё перепишу?» А то как по малолетке загремел, так и кантуюсь.

– А, ну да… Первая ходка за буханку хлеба, что с голодухи в булочной стырил?

– Веришь, начальник? Вот как на духу… Беспризорники – народ бедовый, а жрать-то все хочуть.

– Ты на жалость не дави, у меня там уже мозоль кровавая. У тебя седьмая глава УК на лбу написана[15 - Глава седьмая Уголовного кодекса: «Имущественные преступления».]. Что хлеб с голоду стащил – сомнительно. Это сейчас ты волчарой стал, но и когда щенком был, мараться не захотел бы. А вот то, что у какой-нибудь вороны сумку или кошель взял да ножичком пригрозил, чтобы не вякала, – это ближе к делу. Ты лучше расскажи, как с немцами в одной группе оказался.

– Жить захотел, вот и оказался.

– Журавлёв, погоди писать. Просто слушай. А ты, мил-человек, говори… Если грех за тобой – не обессудь. Пулю на тебя тратить не буду – сам бинты размотаешь, отойдёшь в сторонку и удавишься. Слово даю – мешать не стану. Если же просто не повезло… так ведь кривую можно выправить. Давай излагай…

– А чего там… Пролезли под Указ от 12 июля 1941 года «Об освобождении от наказания…». В начале октября пригнали примерно в эти места… только западнее будет. Говорят: «Здесь оборону занимай» Начинаем окопы рыть, приходит другой приказ: «Скорым маршем…» Всё бросаем и пёхом километров за двадцать идём «щей хлебать»… Там, опять же, всё по новой. Бросай – иди и опять копай в новом месте. Мы так неделю туды-сюды бродили. Без боя от роты половина осталась. Остальные то ли драпака затеяли, то ли отстали и потеряли нас в этой сутолоке. Я тоже пятки салом решил мазать. Не, начальник, ну что за дела?! Ежели штык примкнуть, обойму вставить, другую – в зубы, и «Вперёд, за Родину!» – так это одно дело, а с винтарём на плече и пустым брюхом на ботинки дорожную пыль собирать – это что за туфта?[16 - В данном контексте «туфта» – бессмысленное и бесполезное действие.] Кабы не командиры-комиссары, да ещё сержанты, то через пару дней смотался бы.

Ну вот снова гонят куда-то, а нам навстречу народ бежит. Морды перекошенные, половина без оружия, а кто и без шинелей. «Немцы впереди!» – вопят. Я ещё подивился, какие такие немцы? Мы же на северо-восток чешем. Ни выстрелов, ни чтобы пушки бухали – ничего не было. Командиры – пацаны стоят, друг на друга смотрят, глазами хлопают. Пока судили-рядили, на дороге гул пошёл, как от «ХТЗ»[17 - «ХТЗ» – марка трактора. Выпускал Харьковский тракторный завод.]. Смотрю: какие-то серые хреновины выезжают… Опять же, эти… на мотоциклах… с пулемётами… Такую трескотню устроили, хоть святых выноси. «Танки! Танки!» – орут все и в разные стороны… Как тараканы… Даже я на что обтёртый, и то коленкой дрогнул. Хоть кто-то «К бою!» командовать начал. Остальных и на это не хватило. Комиссаров и командиров как ветром сдуло. Я такой кипеж прочухал и ноги в руки…

Потом уже к мужикам прибился и с ними ещё неделю по лесам бродил. Они некадровые были. Ополченцы. Студенты, работяги с завода, ещё там народец из контор каких-то. Что по жизни, что воевать – лохи полные. Стал с ними на восток к своим пробираться по лесам, по болотам. Холодрыга… Из жратвы одни сухари, да и тех кот наплакал. Оружия – по винтарю с неполной обоймой на троих. Я уже решил у какой-нибудь бабёнки в примаках пожить, пока этот бардак закончится, как мы нарвались на немцев. Они заметили балаган, цепью развернулись и пошли прочёсывать лесок, в котором мы кантовались. Наши вояки зайчиками по лесу поскакали. Кое-кто решил в войну поиграть. Да куда там… Пока затвор передёрнешь, они из своих строчилок столько дыр наделают, что считать замаешься. У меня к этому времени из всей артиллерии один наган остался с тремя маслятами в барабане. Приклад моей-то трёхлинейки в щепу превратился, да и заряжать нечем было. Потому и решил, что лучше ногами поработать. Свой лесок мы на карачках под пулями прорысили, выскочили на поле, а там уже нас принимают с распростёртыми объятиями: грузовик и четыре мотоцикла. Рота серых солдат цепью стоит и пулемётов с десяток. Как наших, что первыми бежали, покосили, так остальные руки вверх поднимать стали. Я всего лишь шпалер и перо скинуть успел. А больше у меня ничего не осталось: только шинель, ботинки и душа.

– Понятно, но давай подробнее, как ты до жизни такой дошёл.

– Начальник, так про то и толкую. У меня по жестянке каждый раз выпадал беспонтовый расклад: или сдохни, или на цырлах прыгай.

– У всех, кто рядом с тобой был, существовал такой же выбор. И они предпочли там остаться.

– Начальник, ты же байку про двух лягушек в крынке с молоком знаешь? Вот я лапками и дёргал всё время. Что за тех, кто остался… Поле там было… Его колючкой со всех сторон огородили и вышки с пулемётами поставили. А кто ласты склеивал, за колючкой рядышком закапывали. Сначала нас ров заставили вырыть, а потом туда жмуриков скидывали. На два дня того рва и хватало… А затем новую яму копать надо было… До фига ж там мужиков сумело остаться. Это точняк.

– Расстреливали?

– На хрена? Конечно, ежели кто сам на колючку бросался, то тут уж без шансов… Иногда ради того, чтобы повеселиться или просто пулемёты проверить, по полю с вышки очередь могли дать. Если вместе больше трёх стоя собрались, по ним тоже шмаляли… А так чего на нас свинец тратить, если и так сами, как мухи осенью, дохли? Кто ранетый был, кто заразу подхватил… Или просто от голодухи или от холода… Нас же кормили какой-то бурдой, и то через раз. Может, и подсыпали туда чего-то. После того как пожрали, к утру десяток свежаков у ворот своей очереди в канаву ждёт. С таких все обноски снимали и на себя наматывали. Это у хозяина бараки были, шконки… А там вместо потолка – дождь со снегом, заместо стен – колючка, за нары – земля. Ни одной травинки не было – всё схавали. Только грязь чавкала… Да и та скоро замёрзла.

– Видел такие дела. Ты не первый.

– Знамо дело, что не первый… Там сотнями пригоняли. Несколько раз колонны сбивали и угоняли куда-то. Может, в другие лагеря, а может – в расход… Иногда подойдёт какой-нибудь хрен и орёт: «Кто желайт слюжить Великий Герман, стройс перед ворот!» Вот я на третий раз и встал в этот строй… Угости ещё, начальник. Напоследок… Надо же было мне так лохануться… Плечо ещё, *****, саднит…

– А ты не жалься, как девка хворая. Мне тебя не с руки кончать. Расскажешь чего нужного, может, и разминёшься с безносой.

– Начальник, я же не малолетка, чтобы ты мне по ушам ездил. Надо мной сейчас несколько расстрельных статей висит.

– Пока две. Или всё-таки успел ещё замараться?[18 - Уголовный кодекс в редакции 1926 года с добавлениями до 1938 года включительно. Статьи 58 и 193 (воинские преступления) с различными пунктами.]

– Начальник! Хошь, как перед Божницей, на колени бухнусь? Нас сюда две недели назад привезли, а у вас только второй день гуляем. Чистый я.

– Это, видно, не успел пока… А подвернись случай, так нигде бы не ёкнуло. И снова потом байки про лягушек рассказывал бы.

– Начальник, это ж ты сейчас при козырях. А выпади тебе такой же расклад, как мне?

– Думаешь, у меня мёдом бублик был намазан? Только со шпаной связываться не стал, а в коммуну пошёл. Брюхо от голода частенько сводило, зато потом в жизнь людьми вышли[19 - «Брюхо от голода частенько сводило» – художественное преувеличение, впрочем, не так уж и далёкое от реальности. Можно вспомнить «Республику ШКИД». К сожалению, в двадцатых годах мало кто мог похвастать сытным пайком, обильной и сбалансированной пищей, изобилующей витаминами, а также полезными минеральными добавками.]. Кто слесарем, кто токарем… А я комсомольскую путёвку и рекомендацию в армию получил. Через год подал заявление в командное училище. И в окружении побывать успел, и от танков с пустым «ТТ» бегал… В лагерь не попался. А вот своих отбивать голыми руками пришлось один раз… Твоё счастье, что тем парням освобождённым не попался – задавили бы… Продолжай. Журавлёв, ты пока не записываешь?

– Да, собственно, нечего записывать. И вы, тарищ лейтенант, сказали погодить с протоколом.

– Вот и не станем торопиться. А ты, мил-человек, говори. Звать-то тебя как?

– Григорий Назаров. Отца Глебом Ивановичем именовали. Ну, уж если совсем всё выкладывать, то в миру Клещом кличут. Это ко мне ещё по малолетке приклеилось…

– Видать, ты и по малолетке характер показывал. Что дальше?