Счастье в запретном

– Ведьмам что ли служишь? – спросил Назгал.

– Сядь, расслабься. Отвечая на твой вопрос – нет, не служу. О каких ты ведьмах упоминаешь?

– Вот на вопросы мои ты не ответил, – ворчал Назгал.

Он вообще ничего не понимал. Поразился тому, что так близко от убежища нашелся человек, играющий в те же игры. Не похоже, что он член тайного культа. Тогда зачем все это?

– Принести тебе одежды? – спросил священник.

– Сиди уж, а то рассыплешься.

– Мне не в тягость. Общинники приносят мне много ткани, готовых рубах. Все не успеваешь сносить.

Он вздохнул, будто внимание крестьян его угнетало.

Прицепился к одежде, как клещ. Не стряхнуть. Назгал отмахивался от предложений, но священник все равно поднялся и ушел. Вернулся с кипой ткани. Обычная, грубая материя. Не похоже на то, что производят ведьмы.

– Тебя так смущает нагота? – Назгал покачал головой.

Одежду он взял, положил рядом.

– Мы рождаемся и умираем в таком виде, – ответил священник, – мне часто приходится видеть… это.

– Но? – Назгал нагнулся вперед.

– Но ты носишь кожу, как одежду. Не чувствуешь себя беззащитным.

И он хотел узнать, в чем тут секрет. Так его понял Назгал. Объяснять, что никакого секрета в этом нет, парень не хотел, а пришлось. Не для священника – тот все равно не жилец, а для девушки.

Прожив некоторое время с ведьмами, Назгал понял, что нагота важна простакам. Это для них нагота – культ. Для ведьм это просто форма существования. Так же естественно, как дышать. Одежду они делали, но не для себя или своих спутников, а для общения с внешним миром.

Как бы далеко не убрался человек в глухую чащу, все равно простаки будут его донимать.

Именно это угнетало Назгала. Он ходил в деревню с ведьмиными прислужниками, слушал лебезящие голоса крестьян, отсыпал им благодать и немного помощи. И все ради нескольких кусков мяса.

От нитей не избавиться. Слишком глубоко они вросли в плоть человека.

Забыть собственное имя, потребности вроде бы просто. А вот забыть все остальные привычки уже не удастся. Так каждому растению угодна своя почва.

Об этом Назгал не говорил с приютившим их священников. Объяснял за наготу.

– Лицо ведь ты не прикрываешь? Так мое тело – это лицо.

– Холод, дождь, снег, – возразил священник.

Правильное замечание, очевидное. И крыть Назгалу нечем, кроме:

– Холод мне не вредит.

– С чего бы так? – казалось, священник ничуть не удивился.

Крестьяне назвали чужака демоном, утопленником. Разве это не ответ. Но священник видел перед собой мальчишку. Странного, не без этого. И все же – человек. Под кожей и хорошей прослойкой жира мышцы, кости, по сосудам бежит кровь. Холод должен его выжать, удавить в объятиях.

– Не верится мне, что не ощущаешь ты холода, – сказал священник.

– Тебя только это удивляет?

– Он говорил, – вставила Дшина, следящая за разговором, – нужно отказаться от потребностей. Тогда освободишься.

– Это невозможно.

Назгал пожал плечами. В этом они сходятся. Хватило несколько месяцев, прошедших после долгой ночи, чтобы понять эту простую истину.

– Невозможно, – продолжал священник, – к тому же, мудрецы пытались воплотить идею, высказанную тобой, в жизнь.

– Чего?

О таком Назгал не слыхивал. Да и откуда ему. Но не это поразило парня больше. Откуда простому деревенскому священнику знать подобное. Ладно, Борд рассказывал про всяких умников, сидящих в столице. Борд – воин. Ходил везде, много видал, слухом не обделен. Все видит, слышит, а опыт помогает соединять разрозненное в единое.

Деревенский служитель культа не может рассуждать подобным образом.

– И нагота твоя не является чем-то уникальным, – священник улыбнулся. – Я не говорю про дальние земли, что за границей ветров. Достаточно пройти шесть тысяч шагов, держа восходящее солнце по левую руку. Ты окажешься там, где люди облачаются в грубое тряпье лишь бы защитить бронзовую кожу от солнца.

– Да кто ты такой? – прошептал Назгал.

– Разве важно, как зовут меня местные? За именем ты не заметишь меня настоящего.

– Он говорил о таком же! – воскликнула Дшина. – Отец… такое вы нам не говорили.

– Дшина, разве услышат меня? А услышав, поймут?

Девушка покачала головой.

– Принести вам поесть?

Гости кивнули. Услышав столько необычного, они поняли, что уже не чужаки здесь. Назгал взглянул на Дшину, заметил странный огонек в ее глазах. Вроде бы чужак говорил тоже самое. Эти слова, произнесенные знакомым ей с детства человеком, обрели вес и форму. Закрепились надежней тысяч проповедей, что слышала девушка за все это время.

Только девушка не могла ответить, что за странный человек их приютил. Имя Назгала не интересовало. Хотя Дшина назвала его – Эстиний.

Оставив старого воина, что взращивал рекрута, в деревне, Назгал обрел нового наставника. Если в его действиях не прослеживается нечто хитроумное. Несколько притч Назгал знал, хотя не мог бы пересказать их подробно. В одной из таких описывалось, как отмеченный Хранителем человек путешествовал, находя разных учителей, мудрецов. Сначала его вел воин, потом мудрец.

Воин меча и воин слова.

Обычно притчи заканчивались смертью героя. Неизменно описывалось это как благо. Освобождение от земных оков.

Помереть – простой выход, чтобы освободиться. Назгал это понял еще в тот момент, как его увели из родной деревни. И все же он избегал простого решения. Ведь это означало конец. В любом случае. Независимо от того, во что верил человек.

Ведьмы тоже оставляли это право за пленниками. Большинство предпочитали смерть. Трусили и отступали в забвение. Лишь редкие готовы бороться за существование. Именно бороться, а не пережидать угрозу.