Слепень летел за Давидом Марковичем от самого дома. Он пытался подлететь с разных сторон, ему надо было непременно сесть на человека и сделать какие-то свои важные слепневские дела, но атакуемый им человек жил в этой местности давно, почти девять лет, к гнусу привык и отмахивался вишневой веточкой с крупными листьями, какие бывают только летом и только здесь, экономно и точно, не отвлекаясь от размышлений.
День занимался солнечный, короткое лето – а других здесь, в кластере «Северо-Восток 2000 плюс», ждать не надо – выдалось жарким. И то хорошо, жар не якутский пар, как говаривал заведующий поселковой госпродлавки Иван Павлович. Он три года назад перережимился с «5000 плюс» и про якутский пар рассказывал, что это такой туман, который появляется, когда температура ниже 40 и от этого пара на лету замерзают птицы.
Иван Павлович, долговязый сухой мужик пятидесяти с небольшим лет, прожил под Якутском пять зим, потерял отмороженными три пальца на левой ноге и во вранье замечен не был.
Иногда, подвыпив, Иван Павлович вставал и, широко раскинув худые руки, показывал, как птица летит и вдруг – раз – и падает, околевшая от холода.
– Хрясь, Маркович, она оземь и разлетается на осколки, не соберёшь.
– Ужас, – покорно соглашался Давид Маркович и начинал собираться.
Эта пантомима означала, что друг устал и скоро будет спать.
Навстречу проехал новенький трактор. Красный, с жёлтыми иероглифами на двери кабины. «Верный братскому союзу», – автоматически прочел Давид Маркович. Китайский давался ему тяжело, но выбора не было. Конвенция требовала.
При воспоминании о Конвенции у Давида Марковича испортилось настроение. У него был самый бесполезный в его ситуации язык – немецкий. Немецкий – это кластер «100 плюс», совсем рядом с домом. Бывшим домом.
Там лето, к которому не надо привыкать. И там не надо учить китайский. Но туда не попасть. За несколько лет до Конвенции он, тридцатилетний журналист без постоянного места, нашёл работу мечты, как потом выяснилось, в сомнительном «средстве массового радиопрограммирования». Так было указано в его приговоре.
Он готовил тексты для новостей, которые читали ведущие. Тогда он завидовал ведущим, их известности, их знали все, и это было незаслуженно, они были глупыми и вальяжными, но их приглашали на вечеринки, им наливали вино и виски. Он хотел стать ведущим и стал бы.
Но потом, когда всех ведущих отправили осваивать мерзлоту в кластер «5000 плюс», Давид Маркович завидовать перестал, хотя там даже китайский был не нужен, там по Конвенции языком братских народов был принят русский.
– Ибу ибуди – хуэйдао муди[1 - Шаг за шагом можно достигнуть цели (кит.).], – пробормотал Давид Маркович, подходя к госпродлавке.
Слепень в очередной раз увернулся от ветки в руках человека и, устав, приземлился на табличку над дверью. Давид Маркович, автоматически отслеживавший траекторию своего назойливого спутника, отвлёкся от размышлений и посмотрел на место его посадки. Что-то было не так. Слепень сидел на высыхающей чёрной краске, которая сначала держала его за ноги, а потом, когда он, пытаясь взлететь, довёл амплитуду размаха крыльев до максимальной, прихватила и за них.
Сама табличка изменилась.
«СОДОМИТАМ ВХОД» было теперь написано на ней. Слово «ВОСПРЕЩЁН», что размещалось второй строкой, кто-то совсем недавно закрасил.
О не зря погибшем слепне Давид Маркович уже не думал. Дело было плохо. Хотелось колотить в дверь тараном, бить в набат, но надо было быть осторожным, и он постучал их особым стуком, с паузами и дробями.
Иван Павлович не спал, это было время их утреннего кофе – из зерна, пережаренного особым образом.
– Доброе утро, Давид, заходи, – поприветствовал обычного своего утреннего гостя Иван Павлович.
– Опасная ситуация, Ваня, – шепнул Давид Маркович, поднимая глаза к табличке.
Иван Павлович вышел, развернулся, посмотрел.
– Грёбаный ЦПС, – выругался он.
– Думаешь, такая нелепая провокация? – спросил Давид Маркович.
– Ну а кто ещё? Менты не меняются. Вчера же заходил, ты сам видел. Смотрел кругом. Я ж продлавка. Под особым надзором. Не было печали. Конец квартала, июнь, им показатели нужны.
Иван Павлович до бэкграунда был крупным полицейским начальником и знал, что говорил.
– Оперуполномоченный отдела ЦПС кластера «Северо-Восток 2000 плюс» Тарасевич, – мягко улыбаясь, скороговоркой, но разборчиво представился накануне Ивану Павловичу невысокий, рано начавший лысеть молодой человек с рассеянным взглядом.
Лавку пора было закрывать, вечерело, и Давид Маркович зашёл к Ивану Павловичу, как он часто делал по дороге домой, без нужды – выпить чаю и поговорить ни о чём.
Сейчас он стоял у двери и смотрел на посетителя.
– Что за ЦПС? – очень серьёзно переспросил Иван Павлович.
– Центр противодействия содомитам, – так же мягко ответил оперуполномоченный.
– Чем я могу вам помочь?
– Я, собственно, познакомиться. Объект у вас поднадзорный, государственная продуктовая лавка.
– Так нас по этой части Центр противодействия чуждым ценностям надзирает.
– ЦПЧЦ эффективно продолжает функционирование. ЦПС выделен из него ввиду особой важности данного направления деятельности, – официально и неожиданно строго ответил оперуполномоченный.
– Коллектив вверенного мне учреждения продуктовой торговли неукоснительно соблюдает руководящие указания Центрального конвенциального совета, – в тон ему ответил Иван Павлович.
Видно было, что тон этот ему знаком и привычен.
– Табличка у вас, смотрю, имеется, образцу соответствует, – похвалил Тарасевич, уходя, Ивана Павловича.
Давид Маркович смотрел на друга удивлённо. Тот никуда не торопился.
– В ментовке ничего никогда не меняется, друг мой, – улыбаясь, повторил Иван Павлович, – до 10 у них совещание. Потом соберутся. Ехать им до нас 15 минут. У меня ещё почти полтора часа. Иди к себе. Я за краской.
И пошёл в подсобку.
Давид Маркович достал пачку сигарет, вытянул одну и закурил.
Спокойствие Ивана Павловича его восхищало. За отсутствие таблички на продлавке могли отправить на месяц в лесхозпром, корчевать пни за дорогими китайскими братьями-лесорубами. А за такую табличку – «СОДОМИТАМ ВХОД», легко сложилось бы и уголовное дело за пропаганду чуждых ценностей. А это – повышение уровня бэкграунда. И снова мерзлота.
Тарасевичу нужны были дела, он их искал и готов был шить – закрашенная ночью табличка говорила о многом. Это было плохо.
Но сегодня у него не получилось. И это было хорошо.
Иван Павлович вышел и стал аккуратно выводить на табличке слово «ВОСПРЕЩЁН».
С минуту Давид Маркович разглядывал иероглифы на упаковке сигарет, прочесть не смог, сплюнул и пошёл в свою контору. Служил он редактором в местной газете «Свет Конвенции».
– «Свет Конвенции» скажи, да всю правду доложи, – шутил над ним Иван Павлович.
Контора была недалеко, скоро Давид Маркович уже сидел в своём кабинете и писал очередной очерк об успехах хлеборобов. «Несмотря не неблагоприятные условия погоды хлеборобы обеспечивают…» Слова застревали и не хотели ложиться на бумагу.
Редактор отбросил ручку. По улице проехал полицейский внедорожник.
Иван Павлович наверняка уже закончил восстанавливать табличку. Давид Маркович не переживал.