Сфумато

Главный посмотрел на конверты. Переглянулся с передавшим их. Кивнул.

– Оформляемся, – коротко скомандовал он. – Фельдмана в машину.

Ехали недолго. Чекистам в полицейском участке выделили кабинет начальника – их боялись и боявшиеся не скрывали этого. Начальник полиции, улыбаясь и пятясь, вышел, притворяя дверь аккуратно, чтобы не хлопнуть.

– Управление президентской безопасности, – сказал он молоденькой девушке-секретарю, испуганной нежданными посетителями, которых боялся сам шеф, – не пускай никого. Кофе носи. Всё делай, что попросят. Улыбайся. Да не бойся ты, чего бояться, не звери же.

Сказал и не поверил себе. Тяжело пошёл в кабинет заместителя: уходить из околотка было нельзя, все дела отменялись.

– Виктория Марковна Фельдман твоя сестра, так? – спросил главный, закурив у открытого окна сигарету. – Так, – ответил Давид Маркович, – старшая.

Он сидел на табуретке в центре кабинета, где они остались вдвоём с оперуполномоченным.

– Письма её у тебя дома нашли.

– Да, мы переписываемся. В установленном порядке, с разрешения администрации кластера, одно письмо в квартал.

– Вижу. Все письма тут? – оперуполномоченный показал стопку конвертов на столе.

– Я не помню. Наверное, все, я не прятал ничего, – чувствуя, как немеют пальцы на руках, ответил Давид Маркович.

– Хорошо, хорошо, это очень хорошо… А известен ли тебе Анатолий Соколовский, выселенный в кластер «ЗФИ» в 2024 году?

– Да, конечно… Он очень известный писатель. Был… – запнулся Давид Маркович.

– Что писала о нём Виктория Марковна?

– Что они живут по соседству. Иногда она занимается с его сыном. Очень смышлёный мальчик, так она говорит.

Давид Маркович говорил и боялся сказать лишнего. Но ещё больше боялся он замолчать, почему-то ему казалось очень страшным – замолчать и не суметь ответить на вопрос этого человека.

– Что ты думаешь о ядерном потенциале нашего государства?

– Я… я не думал об этом…

– А Соколовский?

– Что Соколовский?

– Он думал об этом?

– Я не знаю…

– Ты виделся с ним в 2024 году незадолго до его распределения в кластер «ЗФИ»?

– Мельком, если я верно помню. Столько времени прошло…

– Где?

– На дне рождения у кого-то из друзей, если не ошибаюсь…

– Не ошибаешься. О чём вы говорили?

– Я не помню, это было очень давно…

Давид Маркович смотрел на допрашивающего, и страх был сильнее его, глубинный страх перед тем, кто знает о тебе всё и для кого ты ничего не значишь. Оперуполномоченный видел этот страх. Он уже понял, что победил, и, никуда не торопясь, стоял у окна, докуривая сигарету. Дым зависал в спёртом воздухе клубами и медленно утекал в окно. Выбросив окурок на улицу, допрашивающий подошёл к Давиду Марковичу, между делом захватив со стола бланк допроса.

– Ты молодец, – сказал он, встав перед Давидом Марковичем, – почитай и подпиши.

Показания уже были напечатаны на бланке.

Давид Маркович прочитал текст. Сил не было. Слишком хорошо ему было известно, что может быть, если…

Взял ручку, подписал в положенных местах.

Потом спросил. Знал, что глупо, но спросил:

– А что с ним будет?

И запнулся, не надо было этого спрашивать, конечно не надо.

Но страшный человек ответил:

– Не об этом тебе надо думать. А об альтернативе. О том, что завтра ты можешь быть рядом с ним на судебной комиссии. Мог бы быть. «ЗФИ» ближе, чем ты думаешь.

Давид Маркович ничего не сказал. «Мог бы быть». Именно о чём-то таком он и думал, об этом и только об этом, последние часы, с момента, как подъехали к редакции эти две длинные чёрные машины, что стояли сейчас прямо у крыльца участка, и полицейские, выходя, боязливо обходили их, стараясь не коснуться.

Оперуполномоченный отошёл к столу. Аккуратно сложил протокол допроса и два протокола обысков – дома и в редакции Давида Марковича – в портфель. Нажал кнопку селектора. Зашла секретарь. Руки она держала перед собой, сцепив пальцы, но они всё равно дрожали.

Чекист видел это. Усмехнулся едва заметно. Он привык к этому давно.

– Принеси кофе. Два. Этому тоже.

И, обращаясь к Давиду Марковичу:

– А теперь мы поговорим.

Глава 5

Первая категория

Сознание возвращалось, и это было плохо. Несколько раз Анатолий проваливался обратно, туда, где боли не было.

Сын. Эта мысль взорвала сумерки, и Анатолий открыл глаза, поняв – больше он не сможет уйти в обморок. Он попытался вдохнуть воздух и замер: сломанное ребро в левом боку впилось в плоть.

– Лежи, – услышал он голос откуда-то сверху и сзади.

Голос был знакомый, но подумать о том, чей он, сил не хватало. Сил не было вообще ни на что. Была боль. И кровь. Она текла из сломанного носа и разбитого рта, а ещё из рассечённого лба, пропитала толстый свитер и грубые брюки, местами засохла, приклеив одежду к коже.