Люди «А». Второе издание

Я послушался Петровича и свалил. Вышел на нужных людей, сдал в очередной раз нормативы (у меня с каждым разом это получалось всё лучше и лучше), прошёл всё, что полагается пройти, и был зачислен в ряды.

Тогда я ещё ничего толком не знал.

Алексей Филатов

ЖИТЬ

Люди рождаются в боли.
Потом привыкают жить.
Жизнь – как чистое поле,
Где жаворонки во ржи.
Где все начинают с разного,
А дальше – как повезёт:
Кому-то больше прекрасного,
Кому-то – труда и невзгод.
И я, начиная свои пути,
Учился делать шаги,
И мои первые трудности
Меня научили: не лги.
Не лги ни отцу, ни матери
И – важно – не лги себе:
У лжи золотые скатерти,
А правда всегда в борьбе.
Судьбу закаляет правда,
Как сталь закаляет вода.
Себе говорил: «Так надо», —
И прямо я шёл всегда.
Мне силы хватило и воли
Дорогу свою сложить…
Люди рождаются в боли.
Потом привыкают жить.

Савельев

Фото из архива автора

1992. Москва, штаб-квартира группы «А»

– Филатов, к Савельеву подымись! – крикнул оперативный дежурный.

Я только что отслужил свой первый день в Группе «А». Меня ждало ночное дежурство. Бойцы толпились в комнате для сна. Слово «спальня» здесь неуместно: спали по семь человек, сменяясь на посту каждые три часа.

Я об этом не думал. Я сидел и смотрел на то, что мне выдали: два чемодана оружия и огромный мешок средств личной защиты. Я чувствовал себя как мальчишка, получивший огромный пломбир.

А теперь мне зачем-то нужно идти наверх, к Анатолию Николаевичу Савельеву, имевшему в подразделении репутацию монстра. Поднимаясь на третий этаж, я вспоминал всё, что успел услышать о полковнике за этот день.

По словам бойцов, он был абсолютно безжалостен. К себе и другим. На полигоне его бойцы стреляли боевыми, а в футбол играли в шестнадцатикилограммовых бронежилетах. Он сам принимал участие в игре – тоже в бронике. После футбола вёл людей на силовые тренировки: сотни подтягиваний, полсотни подъёмов штанги, отжимания. Разумеется, в броне и в шлемах.

Однажды на учёбе – брали «дом с заложниками» – он приказал новичку выпрыгнуть со второго этажа в броне и с оружием. Парень повредил спину. Других заставлял бросаться под машины, прямо под колёса. На все претензии отвечал: «В бою целее будут».

При этом был не чужд высокой культуре. Иногда он спускался из кабинета в дежурку и читал бойцам поэтов Серебряного века – наизусть. Те поэзию не слишком ценили: им хотелось покемарить на дежурстве… Но все сходились на том, что полковник службу блюдёт. Хотя, конечно, и монстр.

Это я ещё многого не знал об Анатолии Николаевиче. Однако перед дверью его кабинета невольно замедлил шаг. И постучался с опаской. Услышав «войдите», я открыл дверь.

В кабинете было темно: горела только настольная лампа. За столом, обложенный раскрытыми книгами, сидел суровый на вид человек, с лицом как у разведчика из советского кино. Казалось, он не умеет улыбаться.

Рядом со столом на полу лежала гиря. На вид пудовая.

– А, Филатов. З-заходите, – сказал полковник. – Гирю видите?

Я не успел ничего сказать, как он продолжил:

– Б-берите и начинайте отжимать. П-посмотрим, на что вы способны.

Взяв гирю, я понял, что ошибался насчёт веса. В ней было все два пуда. Но делать нечего. Надо было показать себя. И я начал показывать.

После тридцати отжатий я почувствовал, что силы на исходе. Больше всего я боялся, что гиря сорвётся с кисти и проломит пол. Но Савельев продолжал смотреть на меня спокойно и оценивающе. И я продолжал – уже на принципе.

– П-понятно, – наконец сказал полковник. – С-садитесь.

Я плюхнулся на стул, пытаясь отдышаться и стараясь не показывать этого. Чтобы отвлечься от горящих лёгких и бухающего сердца, я стал рассматривать книги на столе. На глаза попались маленькие изящные томики Ахматовой и Цветаевой.

Савельев дал мне пару секунд. Потом спросил:

– Филатов, в подразделение зачем п-пришли?

Я взял ещё одну секунду, чтобы вдохнуть-выдохнуть, и ответил:

– Мужчиной родился – мужчиной быть хочу.

– И что такое, по-вашему, быть м-мужчиной?

– Заниматься настоящей мужской работой. Выкладываться на все сто. Прямо идти к цели. Не вилять по жизни.

Савельев усмехнулся.

– Д-допустим. Тогда расскажите, как м-медкомиссию проходили? У вас что-то с давлением. Н-наверное, и сердце тоже не очень? С-скрыли, значит?

Мне поплохело.

Я действительно схитрил. Перед самой медкомиссией я избавился от медицинской карты. Когда служил в Чехове, врачи ставили мне проблемы с давлением. Я знал, что с таким диагнозом в «Альфу» не возьмут, поэтому я забрал в поликлинике карточку и «потерял» её. А Савельев об этом откуда-то узнал. Наверное, сделал контрольный звонок в поликлинику, и в регистратуре меня вспомнили. Что-нибудь ляпнули. И вот теперь я сижу тут и обливаюсь потом.

Да, это было наивно. Потом-то мне объяснили, насколько тщательно проверяют кандидатов. Но тогда я этого не знал. Ясно было одно: врать поздно и бесполезно.

– Да, – сказал я. – Карту медицинскую я уничтожил. В поликлинике сказал, что потерял. Прибор у них дурной. Всё у меня в порядке и с давлением, и с сердцем, товарищ полковник.

Я ждал чего угодно. Но Савельев меня удивил: улыбнулся.