Отправляющимся в путь на лодке заката

Отправляющимся в путь на лодке заката
Алексей Грашин

Если твой храм сожжён, его служители убиты, а злое колдовство побеждает, иди же, юноша, путём богов, даже если ты простой писец.

По мотивам сказаний и мифов Древнего Египта.

Алексей Грашин

Отправляющимся в путь на лодке заката

В двенадцатый год правления фараона, да будет он здоров и благословен, в четвёртый день первого месяца ахет, сезона разлива, Амено, сын Амени, ученик писца и сын писца, чьи руки чисты, прятался в тростниках до рассвета. Солёные слёзы текли из его глаз, смыв благородную чёрную подводку и смешиваясь со священными водами Реки, но он не всхлипнул ни единожды, оставив проявления горя дневным богам. Хоть высота скудного разлива составила в этом году всего полтора локтя, воды, истекающие на дальнем юге от ног Осириса, надёжно укрыли его от чужих недобрых взоров и лишь печальная песнь речной цапли вторила затихающим крикам страха и боли на берегу.

Когда унялось злое колдовство и порождения ночи улеглись в песок, Амено, весь искусанный, держа в руке сандалии и почёсываясь, выбрался из чёрной грязи. Ночь он простоял на цыпочках в иле и глине, смотря на мечущиеся тени у стен Храма и на горящий Шедет, город Крокодила и молясь богу Себеку-Крокодилу, Отцу богов Осирису, богу Солнцу-Ра и защитнице справедливости богине Маат, остерегаясь упоминать лишь имя кошки-Баст, проявившей подлость и коварство в своей худшей ипостаси. Если на берегу слышались шаги, Амено нырял в ил, дыша через соломинку. Этой хитрости давным-давно научил его отец, переживший в детстве опустошительные набеги кочевников из земли Та-Дешрет, Красной пустыни.

Чары всегда слабеют с первыми лучами солнца, когда золотая ладья Ра начинает свой путь по небесной реке. Знающему простую истину ученику оставалось лишь надёжно укрыться до часа ласточки, и где это было делать, как не в мокрой противной грязи, кишащей насекомыми и пиявками. Не каждый жестокосердный взиматель податей погнал бы сюда должников, дабы насладиться их страданиями, и уж точно большие кошки не полезли бы мокнуть во владения Крокодила. Тяжёлые лапы два раза проскрипели по песку выше линии воды, но заросли папируса их не влекли.

Под утро, в серых рассветных сумерках Амено почти уже сморил сон. Он мог захлебнуться жидкой грязью или шумно забарахтаться, выдав себя. В этот миг слуга Себека скользнул мимо ученика писца, задев его голову твёрдым чешуйчатым хвостом, и сон с Амено сняло как рукой.

Он оторвал с тела последнюю пиявку, обошёл еле видимые холмики песка, скрывшие ушебти могучей Сехмет и вошёл в город.

Славный Шедет, дом бога Себека, столица нома Икер, погиб. Львица напала из засады, расправившись с людьми Крокодила.

Шумные и оживлённые обычно улицы пустовали. Вернее, людей на них хватало, но… Из дверных проёмов вверх тянулись языки копоти. Большие кошки, хотя нет, поправил себя Амено – скорее, их сообщники, прятавшиеся в городе, подожгли пристани и верфь, а ушебти Сехмет, богини-львицы, её «семь молний», в это время убивали горожан и жрецов Храма, не разбирая, кто перед ними – воин, раб или знатный человек, разрывая их на части клыками, терзая когтями. Всё случилось вечером праздника Упет ренепет, «Открытия года», перед которым люди даже успели обменяться картинками и фигурками Баст милосердной, надеясь на её защиту.

Не защитила.

Амено не пошёл к дому своей семьи, ибо у сироты один дом – Дом жизни при Храме. Там, где сыну умершего на службе фараона писца дадут смысл и цель его. Но сначала следовало омыться. Он зачерпнул бадьёй воды из колодца, напился и, сняв льняную повязку с бедёр и отмыв её, принялся оттирать ночную грязь со смуглой кожи. Кровоточащие места укусов пиявок Амено чистил особенно тщательно. Отцовский браслет с Оком Уаджет защищал его от укусов змей и скорпионов пустыни, но не от зловредной кровососущей речной мелочи. Напоследок он вымыл и свои короткие чёрные волосы, сбившиеся от грязи в спутанный колтун.

Утренние лучи Солнца уже прогрели воздух, но именно сейчас Амено начала бить крупная дрожь. Стараясь смотреть поверх мертвецов, устилавших его путь, нагих или едва прикрытых тканью тел с вырванным горлом, объеденными лицами, людей, пожранных заживо или разорванных пополам, он направил свои стопы к Храму Себека, из-за которого в голубое небо до сих пор поднимался столп жирного чёрного дыма.

Это купцы из нома Имет хентет, города Пер Бастет, исконных владений Сехмет, понял Амено. Это они, как шакалы, пришли на их праздник по вади из пустыни и принесли в мешках, навьюченных на мулов, сотни ушебти, а один или несколько из них были жрецами тайного храма львицы в Харге. Ночью они выкрикнули злые, страшные слова во тьму и подняли ушебти, загодя спрятанных в песке вокруг города и Храма. Небольшие фигурки из глины превратились в чудищ ростом в шесть локтей, с телами женщин и головами львиц. Это неудивительно, чародеи Себека тоже могут превратить восковую фигурку крокодила в Хозяина вод, способного пожрать человека целиком. Вернее, раньше могли…

Не думай об этом, говорил себе Амено, шагая. Думай о деле. Будь писцом, будь рассудительным и твёрдым в намерениях, слуга фараона!

Он наступил в лужу чужой крови, чуть не поскользнулся, но отвернул взгляд и не уязвил сердце своё созерцанием деяния зла.

Успокойся! Вспомни Книгу!

Сделайся писцом!

Гласит Книга писца:

«Ты освобождён от повинностей, ты охранён от всяких работ, ты удалён от мотыги и кирки. Ты не будешь носить корзину, избавит это тебя от доли гребущего веслом. Ты удалён от тягот. Ты не будешь под многими господами, под многочисленными начальниками. Из всех дел и обязанностей – писец первый.

Писец – это тот, кто облагает Верхний и Нижний Та-Кемет; ты – тот, кто получает от них. Ты – тот, кто повелевает всей земле целиком; все ценности под началом твоим.

Сделайся писцом! Гладки твои члены, и станут руки мягкими. Когда ты выходишь, ты разодет, тебя возвеличивают, тебя вопрошают придворные. Когда ищут умелого – находят тебя. Сам рассуди, могут ли сравниться с искусством писца все прочие занятия и ремёсла. 

Прачечник стирает на берегу рядом с крокодилом. Неспокойное это занятие! Схватит его крокодил, и останется семья без кормильца. 

Воин приходит без посоха и сандалий, и он не знает, жив он или мёртв из-за дикого льва. Противник прячется в траве, враг готов к сражению, и воин идёт, взывая к своему богу: «Приди ко мне, спаси меня!..» 

Когда хлебопёк стоит, и печёт, и ставит хлеба в огонь, то его голова внутри отверстия печи. Его сын держит его ноги, но если однажды он выскользнет из рук своего сына, то он падает в печь. 

Меж тем причалил писец к берегу. Он распределяет урожай. Привратники следуют за ним с палками, а нубийцы – с прутьями. Они говорят земледельцу: «Подай зерно!», а его нет. Бьют они его яростно. Он связан и брошен в колодезь. Он захлёбывается, будучи погружён в воду вниз головой. Его жена связана перед ним, и его дети в оковах. Его соседи покинули их.

Если у тебя есть разум, будь писцом. Ведь ты осведомлён об участи земледельца. Знаешь ты это! 

Прекрати бездельничать и будь усерден! Вставай на твоё место! Книги уже лежат пред твоими товарищами. Возьми своё платье и позаботься о своих сандалиях. Читай прилежно книгу. Не проводи дня праздно, иначе горе твоему телу!»

Так гласит Книга и наставление, так сказано, было и будет испокон века.

Уже дыхание юноши стало успокаиваться, и дрожь не так сотрясала тощее тело, но новая мысль пронзила сердце:

Где твои товарищи, Амено?

Где они, пред своими книгами ли? Лежат ли на свитках, выронив каламы для письма из холодных пальцев, мёртвые, как и все, кого ты знал в жизни своей? Лишь ты, недостойный, спасся: избежал гибели, покинув братьев своих в час беды ради предвкушения любовной игры на циновке у воды в час шакала!

Где Ахати, дочь ткачихи, что ждала тебя? Пожрана львами. Лишь ты, недостойный, устремился во тьму речных тростников, нырнул в зловонный ил с головой, давя в себе панический вопль, и тем остался невредим!

Захлебнувшись рыданиями, Амено кинулся бегом.

Пер анх, храмовый Дом жизни, в котором будущих служителей Себека искусные в своём деле учителя наставляли на путях чтения, письма, ритуалов поклонения божеству и магических обрядов, выгорел вместе с остальным городом и чернел впереди в мрачном безмолвии. Не слышны были у стен Храма и крики играющих детей, в которых набожные горожане, прислушиваясь, порой прозревали своё будущее. Дети с их родителями лежали на улицах и в домах тихи, печальны и мертвы – осквернённые, непогребённые, без надежды на загробную жизнь, если только кто-то не придёт и не упокоит их, как должно – все три с половиной тысячи жителей большого города, убиты злой волей врага. Лишь горячий ветер пустыни, поднявшийся с наступлением дня, завывал в переулках и бросался горстями песка на открытых пространствах.

Только сейчас Амено сообразил, что в опустевшем городе топот его сандалий и громкий плач разносятся на много десятков локтей, а учинившие бойню злодеи, скорее всего, ещё здесь – может, улеглись спать, довольные сотворённым ужасом, а может, бродят по домам богачей, срывая с мертвецов украшения и драгоценности. Он сбавил шаг и зажал себе рот ладонью, стараясь ступать осторожно и тихо.

Лишь на миг он заглянул в спальню учеников, отшатнулся, перешагнул через тело старшего писца, перегородившее проход, и спустился по нескольким ступеням в кладовую.

Вчерашние лепёшки лежали в корзине сразу у входа, и Амено схватил одну, отрывая зубами большие куски, а другой рукой зачерпнул горсть сушёных фиников, и тут в дальнем углу кладовой, среди ларей с просом и мешков муки кто-то чихнул. В смятении Амено повернулся, готовый бежать прочь, но споткнулся и упал, а из-за мешков полез маленький демон-мертвец, весь белый, голый, с чёрными страшными глазами и жадным красным ртом.

Демон снова чихнул, шагнул к юноше и сказал голосом алтарного служки карлика Панесхи:

– Слава Себеку, ты тоже укрылся от злодеев, Амено! Многие ли слуги Храма выжили в резне?

Злой на себя, что испугался глупого Панесхи, Амено дотянулся и пнул карлика ногой, да так, что с того осыпалась почти вся мука и он снова стал похож на человека, только мелкорослого.

– Ты что, всю ночь тут сидел? – зашипел ученик писца. – Ничего не знаешь! Всех убили, всех, дурак!

Панесхи не обиделся и не заныл, как обычно, но помог Амено подняться и сунул ему в руку рассыпанные финики.

– Надо посмотреть, что в Храме, – насупился Амено, и карлик послушно последовал за ним, горестно тряся косицей на выбритой макушке при виде многочисленных смертей и поджогов.

Вдвоём они обошли Храм по широкой дуге, дабы узнать, что же горит за ним. Предчувствия не обманули Амено – прислужники Сехмет свалили ночью в кучу и подожгли мумии храмовых крокодилов, совершив великое святотатство. Панесхи запричитал и принялся бегать вокруг костра, но облитые земляным маслом мумии горели всё ещё жарко и чадно, не давая приблизиться ближе, чем на пять локтей, а дым ел глаза и саднил горло. Амено шикнул на карлика и они вдоль закатной стены Храма пробрались ко главному входу.

Жрецы и храмовая стража пытались дать отпор, но порождения тьмы застали их врасплох, как и остальных жителей Шедета. Амено вновь убедился, что нападение подготовили заранее – похоже было, что чудища напали одновременно со всех сторон, убивая всех без разбора.

Известняковые плиты Храма пока хранили ночную прохладу. Амено и карлик, уже не таясь – никакой злодей не будет ночевать в храме, который он осквернил, ибо разгневанный бог может отомстить – прошли внутрь. Юноша крутил головой: тела Ремнемнатха, верховного жреца Себека, нигде не было видно, а раз спаслись они с Панесхи, могли спастись и другие.

Проход в жертвенный зал и внутренние покои Храма лежал через бассейн с десятком крокодилов. Жрецы переходили его по узкому мостку, погружённому в воду на глубину двух ладоней, а слуги Себека в это время разевали из воды зубастые пасти, задевая жрецов и служек когтистыми лапами. Такой охраны, вместе со стражей, хватило бы от любых непрошеных гостей, но не от вчерашней злобной ворожбы.