Мой Ванька

– Зачем ты всё это сделал? – у него снова слёзы. – Ты же прочитал моё письмо!

– Тебя, идиота, не спросил! Ты был такой, что спрашивать было некого. Спи!

Стелю себе на кресле. Чёрт! Надо позвонить Андрею. Люди там беспокоятся. Встаю, иду к телефону и докладываю, что Ванька у меня. Об остальном молчу.

Захожу в комнату. Спит… Прислушиваюсь к его дыханию. Очень тяжёлое. Ладно. Надо ложиться спать. На работу завтра не пойду. Парни справятся. Ваньку же оставлять одного ни в коем случае нельзя. Да и в аптеку с утра бежать надо. Ох-х… Устал я сегодня… Кресло придвигаю поближе к тахте, чтобы слушать и не проспать чего-нибудь.

* * *

Утро. Вваливаюсь в квартиру после аптеки и магазина. Надо больному сварить куриный бульон, чтобы попил, поэтому для простоты взял окорочка…

Заглядываю в комнату. Ванька полусидит на кровати. Глаза бешеные! Как-то странно блестят. Весь раскраснелся… Одеяло сброшено.

– Сашка, а где мои лыжи? – беспокойно спрашивает он.

– Какие лыжи? – пока не понимаю я.

– Ну те… Те! Мы же их потеряли!

Понятно… У него бред, и бред-то нехороший. Видно, что сильный жар. А вообще-то бред когда-нибудь бывает хорошим? Что-то я уже совсем…

– Вань… Не потеряли мы их. Я их в стенной шкаф убрал. Ложись… Ложись…

Осторожно его укладываю и снова накрываю.

– Бабушке скажи, что я не приду на обед… – бормочет он, но укладывается.

– Скажу обязательно! Ложись…

Плохи дела! Дыхание у него по-прежнему хриплое и тяжёлое. Грудь аж ходуном ходит. Надо срочно вводить антибиотик и жаропонижающее.

Сделав уколы, щупаю Ванькин лоб, потом пульс, сую ему градусник под мышку, а сам иду на кухню. В голове почему-то стоит цифра сорок. Наваждение какое-то…

Так… Бульон поставил… Можно покурить. Затягиваюсь… Чёрт! Надо посмотреть Ванькину температуру. Ох, ничего себе! Сорок и одна десятая. Обалденная температура… И я, кажется, её увидел! Похоже, пора начинать применять свои способности. Но как? Так же, как и в случае с язвой? А может, как с Димкиным сыном? А-а, чем чёрт не шутит!

Всё-таки нужно проконсультироваться с Кириллом Сергеевичем. А почему не с Юрием Степановичем? Нет. Он невропатолог.

А Кирилл Сергеевич может всё. Беру телефон. Сейчас по булунскому времени его дома нет. Набираю кабинет главврача.

– Понятно… – глухо произносит он, выслушав мой отчёт обо всём происшедшем, исключая, конечно, попытку суицида. – В целом, правильно. Не думал ты, что можешь и себя использовать?

– Думал. Только сначала решил с вами проконсультироваться.

– Спасибо. Считаю, что любое воспаление тебе должно покориться. Только здесь, видимо, надо воздействовать не точечно, как с язвой, а как-то по-другому. Но это уже твоя епархия, и я не могу тебе подсказать. Придётся думать самому, как с его позвонком.

– Понял. Вот сижу на кухне, варю ему бульон и думаю.

– Ну и хорошо. Потом мне всё расскажешь.

Кладу трубку и подхожу к Ваньке. Уснул… Всё-таки лучше использовать тот же метод, что и с Димкиным сыном, то есть втянуть в своё здоровое поле. Где-то я читал, что деревенские знахари иногда так поступали, прижимали больного к себе.

Трясу его за плечо.

– Просыпайся… Надо поесть. Я бульон сварил.

Усаживаю в подушки. Да… Так и не вспотел. Плохо… И по-прежнему дышит очень тяжело. А чего я хотел? Чтоб так, от одного укола, и сразу? Приношу чашку с бульоном. Поглядывая на меня, хлебает. Взгляд совсем потухший.

– Опять из-за меня корячишься? – и криво усмехается. – Незачем всё это…

Мне вдруг становится ясно, что Ванька совсем не борется с болезнью! Сейчас он мне не союзник, а скорее противник. И первое, что мне надо сделать, это преодолеть его нежелание жить. Надо убрать стресс! Успокоить его.

– Ты давай лучше пей. Увы, это не водка, но зато, наверно, съедобно.

– Пожалуй… – и хлебает дальше.

– Ещё принести?

– Если не влом…

Приношу. Пьёт… Опорожнил вторую чашку.

– Ох… Хватит… Спасибо…

Укладываю его снова. Кладу руку на лоб. Тридцать девять… Лучше, но надо проверить. Делаю очередные уколы и ставлю градусник. Да… Тридцать девять и одна.

– Мне немножко холодно стало… – слышу я виноватое бормотанье.

– Я тебя сейчас согрею, – и начинаю раздеваться. – Двигайся!

– Ты чего? Спать будешь?

– С тобой поспишь, пожалуй. Давай двигайся! Собой греть тебя буду.

Ложусь к Ваньке под одеяло и прижимаю к себе. Ох-х… Как мне этого не хватало – вот так его прижимать…

– Можно, я тебя обниму? – шепчет он мне, как всегда, в ухо.

– Нужно!

Обнимает и сам тоже старается прижаться.

– Тепло?

– Угу… Саш… Прости меня, если сможешь… Я сам себя осудил за своё скотство.

– Иди в задницу! Во-первых, я не могу тебя не простить, ведь ты – мой единственный родной человек на свете, и я тебя очень люблю, – так же шёпотом говорю я. – И во-вторых, осудил-то ты не себя, а нас обоих. Мы же братья!

– И всё-таки… – начинает шмыгать носом. – После всего, что было, у меня язык не поворачивается сказать, как я тебя люблю…