Мой Ванька

– Да я был не в загуле…

– Ладно-ладно… Здесь все свои. Все всё понимают, – и масляно улыбается.

Всё ясно. Кто-то пустил сплетню, и публика её восприняла на «ура». Очевидно, следствие большой любви коллег.

– Ну ладно, я к Синяеву, – бросаю я, не желая оправдываться. Надеваю халат и выхожу из ординаторской.

– Молодец! – звучит мне вслед. – Грехи надо замаливать!

– Здравствуйте, Саша! – приветствует меня пожилая медсестра, тоже Вера, как и в Булуне, но Тимофеевна. – У вас что-нибудь случилось?

Она смотрит на меня с явным сочувствием, поэтому, понимая, что Воронов, конечно, никому не докладывал про визит к нам с Ванькой, решаю ей объяснить.

– Вера Тимофеевна, у моего младшего брата очень сильное воспаление лёгких. Даже Юрий Степанович приезжал. Вот два дня я… был при нём.

– Вот сволочи! – это говорится явно от души. – А Алсан про вас такого наплёл!

Всё понятно. Она с потрохами сдала мне одного из врачей, Альберта Александровича, которого все зовут сокращённо Алсан. Это большой вальяжный мужик с алыми, будто жирными, толстыми губами. У нас с ним сразу возникла взаимная антипатия. Терпеть не могу обсуждений всяких сальностей! А он, как я понял, бабник-теоретик.

– Уже знаю, – устало говорю я. – Да бог с ним! И Бог ему судья.

После сеанса с Синяевым сижу прямо на посту у Веры Тимофеевны и, обжигаясь, хлебаю растворимый кофе. Очень приятно, что она сама пригласила и приготовила.

– Вы не расстраивайтесь, Саша, – тихонько воркует медсестра, одновременно делая пометки о процедурах в историях болезни. – Люди всякие бывают. Хороших, конечно, больше… А сплетню пустить – дело нехитрое и неумное. Ум человека определяется вовсе не полученным им образованием. В наше время образование получить несложно. Ум человека в его душе. Поверьте мне, немолодой женщине. Всякого повидала.

Вот так! Взяла и подписала приговор Алсану. И правильно.

Из больницы заезжаю к Даше.

– Привет, как вы тут с Серёжкой?

– Да у нас всё нормально. А вот ты совсем осунулся, скоро прозрачным станешь.

– Так тем лучше! Буду к вам приходить незаметно, и твой отец меня не увидит.

Василий Семёнович сегодня в вечер, и у меня есть возможность пообщаться с ребёнком. Держу его на руках и переживаю такие мгновения! Он чего-то гукает, трогает пальчиком выдающуюся часть моего лица, короче, нос. Балдею…

– Ладно, нам спать пора. Не разгуливай его.

Передаю Серёжку в Дашины руки, и тут его личико сморщивается… Заплакал…

– Видишь – признал батьку! – смеюсь я, а Даша делает знаки, мол – сваливай! – Ну ладно… Я пошёл, – говорю уже шёпотом и двигаюсь к двери.

Обернувшись, ловлю Дашин взгляд. А в нём такая нежность!

Ванька меня встречает полусидя, глядя в экран телевизора.

– Привет! Извини, задержался…

– Привет! Ты не волнуйся, я слегка похулиганил… Короче, сам поел, – виновато признаётся он. – Там бульон оставался.

– Ты что, вставал с постели?

– Ну, Саш… Прости. Есть захотелось.

– Надавать бы тебе… – беззлобно ругаюсь я, понимая, что если бы не заезжал к Даше и Серёжке, то успел бы. А вообще-то, если есть захотел, это хороший признак. Короче, я опять сам виноват. – Ладно, дай свой лоб.

Наклоняюсь и касаюсь Ванькиного лба губами, чтобы проверить температуру. Так… Похоже, тридцать семь и пять. Тут же две руки обнимают меня за шею и щека прижимается к моей. Эта ласка растапливает, и я позволяю ему немного себя удержать.

– Во-первых, держи градусник. Во-вторых – не подлизывайся. Уколы я всё равно тебе сделаю.

– Не прокатило… – братишка деланно вздыхает и отпускает руки.

Готовлю шприцы, поглядывая на часы. Пора вынимать градусник. Угу… Убеждаюсь, что губами измерил правильно.

– Сколько? – нетерпеливо интересуется Ванька.

– Тридцать семь и пять. Поворачивайся тем местом, где у тебя мозги! – и делаю укол. – Другим полушарием!

Фыркает и поворачивается другим боком. Делаю второй.

– Саш… А ты послезавтра на экзамен пойдёшь? – следует осторожный вопрос.

– Чтобы ты опять болтался по квартире?

– Ну я не буду. Иди на экзамен, если готов, конечно.

– Ладно. Посмотрю на твоё самочувствие. Кашель как? Давай я тебя послушаю.

– Кашля почти нет, – и в этот момент закашливается.

Поднимаю его в сидячее положение и достаю трубку. Можно со спины послушать.

Хрипы ещё есть, да и дыхание трудное… Увы, за два дня серьёзное воспаление лёгких не вылечить. Слишком уверились в собственных силах, Александр Николаевич!

Экзамен я сдал. Тоже на «отлично». Ванька чувствует себя гораздо лучше. И дыхание вроде наладилось. Правда, по квартире ходить я ему пока не разрешаю. Слаб ещё. Я даже на работе стал появляться. Но в больнице пока через день, с разрешения Юрия Степановича. Отношения у нас с Ванькой всё же какие-то странные. Не получается у меня вести себя с ним так же, как до нашего отъезда в Булун. А с другой стороны, чем я недоволен? Он правильно тогда сказал – это теперь уже не тот влюблённый в меня мальчик. Этого мальчика, слава богу, больше нет. Есть мужчина! И с этим я не только обязан считаться, но и должен этому радоваться. А самое главное, я должен теперь выстраивать с ним новые, по-настоящему братские отношения.

* * *

Не могу спать! Завидую Ваньке. Сопит себе… Осторожно встаю и, иду курить.

Ванька действительно – большой ребёнок. Но всё же у меня не получается относиться к нему по-прежнему. Кто в этом виноват? Он? Я? Не знаю. И меня это мучает. А что значит «по-прежнему»? Может, как раз этого сейчас и не надо? Убежден, его «ориентация» не была естественной. Это было искусственно привнесено в его жизнь обстоятельствами внешнего мира. Например, одиночеством. Невостребованностью, что ли… А сейчас он мучительно и для себя, и для меня выздоравливает от своей «голубизны».

Да, я хочу возврата нашей прежней дружной жизни, наполненной добротой и заботой. И в новых условиях я тем более должен дать ему ласку старшего брата, любящего родного человека. Что же случилось со мной в этот момент? Обида, сидящая где-то далеко внутри? Да, я с заботой и старанием его выхаживаю и поставлю на ноги, конечно! Но меня всё время грызёт воспоминание о бешеных и ненавидящих глазах там, в Булуне. Получается, страхуясь от возможного повторения такого потрясения, я отодвинул братишку от себя подальше? И в этом я… виноват! Он прав… «Врач – пациент». Сухая прохлада… Ведь я этим причиняю ему боль.

Раздаются шлёпающие шаги…

– Ты чего не спишь? – входит Ванька, закутанный в одеяло. – Три часа ночи!