Война внутри

– О, Плакса, ты с нашей кавалерией общаешься? Правильно, мы тут все братья. Братья, и будем друг за друга держаться! Слава Сверхчеловеку! Никто не будет забыт! – заканчивает фразу кричалкой парень за спиной. Юра поворачивается к Сергею и делает умоляющее лицо, опуская уголки бровей вниз.

– Свобоша и чешть! Все будут шпашены пошле победы! – выдаёт Юра необходимый ответ с набитым ртом. Его глаза просят Сергея и его ветер ничего с ними не делать.

– Кстати, вы слышали, что сказал Дегтярёв? Что молчите? Не слышали? Вчера по главному каналу выдал. Да ладно! Быть не может. Сейчас тогда подавитесь со смеху! – продолжает парень за спиной. Юра утыкается в свою еду и поглощает её с удвоенной скоростью, всем своим видом показывая, что к стоящему сзади он никакого отношения не имеет.

Второй парень обозначается на боковом обзоре Сергея. Высокий, бритый, как все, с немного вытянутым лицом и огромным улыбчивым ртом. Чёртовы улыбки! В руке парень держит расползающийся бигхум. По скромному мнению Сергея, нормально откусить бигхум могут лишь бабуины, способные обхватить губами огромный апельсин. Но стоящий сзади человек справляется.

– Так вот. – Парень прерывается, откусывает кусок сэндвича и жуёт.

Жуёт, жуёт.

Глотает.

– Дегтярёв сегодня на главном распинался! – вновь со значением выдаёт парень. И снова откусывает. Все молча жуют вместе с ним. Парень за спиной глотает и продолжает: – Выдал, не, ну вы сейчас просто обделаетесь от смеха! – Прикасается ладонью к спине Сергея, наклоняется ближе и произносит доверительным тоном без грана извинения, при этом выдыхая горячий воздух прямо старику в ухо: – Простите, конечно, за мои ругательства. – Распрямляется, вновь откусывает кусок. Задумчиво жуёт. Проглатывает. – Нет, ну это просто что-то! – Начинает хихикать, не в силах удержаться от волнующей его шутки.

– Слушай, ты!.. – Сергей сдерживается, перебирая в голове несколько не делающих честь эпитетов. – Просто иди отсюда и поешь вон там где-нибудь.

– Да чего вы так, я же просто…

– Нет! Даже не начинай оправдываться, иначе, клянусь свободой, честью и Сверхчеловеком, я получу ещё один инфаркт за этот месяц.

– Ну ладно, я же не знал, что у вас тут своя, особенная атмосфера.

– Просто иди!

Высокий с бигхумом уходит.

Какое-то время Сергей с солдатом сидят молча. Минуты через три Юра начинает хмыкать и глупо извиваться, сдерживая смешки. От этого Сергею тоже становится смешно, но он прикладывает титанические усилия, чтобы себя не выдать.

– Извините, – наконец говорит Юрий серьёзным тоном, но, не сдержавшись, прыскает пережёванной едой. – Извините, – сокрушённо извиняется парень вновь.

– Да ладно… Попробуем ещё раз. Я Сергей. – Старик протягивает руку.

Юрий вытирает свою лапу с тонкой кистью и узловатыми пальцами о салфетку и жмет руку собеседнику.

– Приятно было познакомиться, Сергей. – Встаёт. Думает и зачем-то виновато добавляет: – А Плакса, ну это потому, что я вечно жалуюсь на то, что мне не нравится жестокость этой войны. Понимаете? Такой у меня взгляд. Мне даже приятно, – заканчивает он, но, словно застеснявшись, отворачивается и уходит.

Сергей даёт себе немного времени – позволить разойтись новым знакомым и не встретить ещё кого-то. Встаёт, выбрасывает остатки в биоблок (все обёртки от еды – органические), выходит в коридор. Через двадцать минут назначена общая церемония приветствия, было бы неплохо занять сидячее место. Да ещё и в туалет заскочить. А Юра ему понравился. Старик тихо смеётся.

Церемония заканчивается на удивление быстро – полчаса какой-то мужчина вещает про боевые заслуги и перспективы их базы. Речь предназначается явно для молодёжи – её тут большинство. Стоят, ловят каждое слово, разинув рты.

Старики отсиживаются на незамысловатых, но очень удобных стульях по краю просторного зала. По окончании церемонии какой-то громкий военный строит пареньков ровными рядами и уводит через дальнюю дверь. Старшему поколению объявляют отдых. Все нерешительно мнутся на стульях и только начинают потихоньку подниматься, как полный усатый мужчина (Сергей его запомнил по инциденту со стаканами) вскакивает:

– Мужики, предлагаю не расходиться, а для начала познакомиться. Всё-таки вместе служить.

Отвечает ему одобрительное ворчание, как у стаи ленивых собак в сиесту. Сергей размышляет, насколько некорректным будет сейчас встать и молча уйти. Зал оставляют последние представители обслуживающего персонала, и, кроме их компании будущих пилотов, никого не остаётся. В дверь нерешительно заглядывают ещё два каких-то старика лет за шестьдесят пять. Оба не очень высокие, тощие, в стандартной одежде станции. Судя по всему, они мялись возле входа в помещение всю церемонию. Чем ближе они подходят к группе, тем увереннее становятся. Старики из зала с интересом притихают. Сергей сидит немного в стороне и делает вид, будто ему неинтересно. Как-то он подустал за сегодня со всей этой беготнёй. Почитать бы какую-нибудь хорошую книгу.

Пришельцы представляются и начинают со всеми здороваться.

Сергей понимает, что чем больше будет знать про ситуацию, в которой оказался, тем лучше сможет её решить. Но всё его естество кричит, что это какие-то два дурачка. Больше всего негодования у старика вызывает рукопожатие одного из пришельцев.

– Ты ему руку тычешь, а он отводит свою назад, словно говорит —«посмотрите, у меня есть рука, вот она», и только потом жмёт, – тихо ворчит старик в своём углу. Сергей внутренне ругает себя за излишнее упорство и нелюдимость. В перерывах между внутренней борьбой он всё-таки слушает отголоски начинающегося разговора. Оказывается, это пара таких себе «старшекурсников». Находятся на базе месяца два, кое-что знают, и им просто не терпится кого-то поучить. «Наверно, весь порог перед дверью в зал оттоптали, пока церемонию выжидали», – злорадно думает Сергей.

Из их слов выходит, что для стариков тут что-то вроде университета. Какие-то занятия, пары, расписания и процедуры. Четыре раза в неделю – специализированная физкультура. А вот молодёжи устраивают настоящую муштру – у них это уже начало войны. Атмосфера совместно пройденных жестоких тренировок должна сплавить их в крепкий кулак человеческой ярости.

Новички накидываются на двух пришедших с вопросами. Ответы и описание повседневной жизни на базе выглядят не слишком суровыми, а потому успокаивают. К сожалению, на многие вопросы «старшекурсники» дать ответов так и не могут. Видимо, сказываются лишь два месяца на базе. В погоне за спокойствием новички продолжают спрашивать одно и то же снова и снова. Когда истории начинают идти по третьему кругу, Сергей встаёт и тихо удаляется в коридор.

По пустынным переходам старик возвращается в свою белую комнату. За спиной мягко задвигаются двери, напоминающие собой затягивающиеся шторы. Пустота и стены. Зачем он здесь? Зачем ему это всё? Не так много радостей осталось на веку. Семья – вот единственный смысл жизни.

Он садится на кровать, с удовольствием скидывает мягкую обувь. Вытягивает ноги. Блаженная дрожь. Сергей чувствует себя лишним уже давно. Ему всё скучно, и он не приветствует почти ничего из окружающей его действительности.

Влачится сквозь жизнь в ожидании крошечной подачки счастья в виде непутёвого сына и его семьи. Сергею кажется, что сегодняшний день никак не приближает его к этим крохам. Он словно падает в чёрную пустоту войны.

«Война, – думает старик. – Только мальчишки могут услышать в этом страшном слове хоть каплю романтики». Сергей ерошит тонкие свисающие волосы. Безнадёжно вздыхает в выглаженном одиночестве помещения.

Всё переменилось в секунду, словно кто-то невидимый щёлкнул пальцами. Но нужно собраться, идти дальше. Старик думает, что какие-то люди хотят изменить привычное течение жизни, а его затянуло в их глобальную идею.

– Знаешь, на что это похоже? – привыкший к одиночеству, бормочет он в пустоту. – На то, как рыба бесполезно бьётся на берегу. Смотря на это, понимаешь, что ни черта у них не выйдет. – Замолкает. – Мне сложно без тебя. – Смотрит вверх. Встаёт, опираясь на эту привычную в последние годы тоску, словно на костыль, и идёт в душ. «Да, ничего не изменится», – вновь повторяет про себя мысль старик.

***

Более чем в семистах километрах от базы Авадон спустя сто три года.

Рваные, словно нарисованные тушью облака. Ошмётки и крупные куски на неестественно жёлтом фоне. Бесконечный горизонт, уходящий в небо. Под небом дорога. Скоро наступит ночь и раздавит жёлтые небеса в насыщенную темноту.

Над дорогой парит сооружение, похожее на вывернутый дом. Тут есть всё: гигантская батарея, шкаф, вырастающие из стены трубы и трепещущая на ветру плотная клеёнка, тумбы, пара табуретов, кровать, вереница пытающихся взмыть вверх сковородок… Сбоку виднеется что-то наподобие балкона с пластмассовым стулом, на котором сидит женщина. Всё это неперечисляемое барахло непостижимым образом держится одно за другое, а поверх ещё связано десятками верёвок, вместе превращаясь в однообразную массу. Такую же чёрную на фоне жёлтого.

Верёвки стягиваются к четырём горбатым старухам.

Выпученные глаза, защитные маски, жидкие пряди, ветер шевелит человеческие волосы. Прохладно.

Старухи неспешно тянут парящий дом по скупой линии дороги. Рядом со старухами молча идёт Александр. Сегодня ему достался лёгкий участок пути.

Минут через десять процессия добредает до безлистого деревца. Чёрное, как и всё вокруг. Под деревом сидит пожилой человек с огромной лысой головой. Голова занимает почти четверть его худого тела. Очень круглая, она напоминает пережатый воздушный шар. Морщинистые веки опущены, создаётся впечатление, будто мужчина спит. Низ лица закрыт плотной защитной повязкой.

По левую руку от мужчины стоит несколько неразборчиво намазанных холстов цвета хаки, закрытых мутной клеёнкой. По другую руку – то самое деревце. С деревца свисают ящерицы.

Сушатся в порядке от самой большой к самой мелкой.

Александр свистом останавливает дом и подходит к большеголовому. Старухи, безумно смотря вперёд, переминаются и шамкают пустыми ртами под повязками.

Александр достаёт немного соли, молча расплачивается. Не открывая глаз, мужчина следит за размерами бартера, забирает и прячет его куда-то к себе на грудь. Специальной палкой с крюком ловко снимает самую мелкую ящерицу, отдаёт.

Порыв ветра в чёрно-жёлтой пустыне, одна из старух кашляет.

Александр кивает круглоголовому и возвращается обратно на дорогу. Свистом запускает свой странный дилижанс. День становится лучше. Александр достаёт из-за пазухи кулёк, отрывает голову ящерице, оставляя рваные края чешуи. Воздух наполняется вкусным запахом дохлятины. Александр ловко, избегая прикасаться к открывшейся плоти пальцами, очищает ящерицу от кожи, параллельно заворачивая её в полиэтилен. Закончив, приподнимает свою защитную маску, откусывает сушёный кусок, тщательно жуёт.

Идут сквозь чёрный пейзаж.