Ампутация души

– Это этот сарай?

– А чего поделаешь? Димка совсем на ящике помешался. Вот тарелку купил, смотрит целые сутки, а дом поправить некогда. Еще бы – полтыщи каналов.

– И куда ему столько?

– Ха, еще не хватает – с женой ругаются: та на сериалы всякие подсела. Вон – весь огород запустила. А другим и одного канала хватает: ровно в семь все к экранам примыкают, точно свиньи к корытам с помоями. Сериалы там, да прочая дрянь, тьфу! Кто бухает, а кто в ящик пялится, так и живем, едрень фень.

Уже на околице деревни к спутникам подбежала девчушка лет девяти с лукошком, полным ароматной лесной земляники:

– Дядь, купи ягодку, – дернула она за рукав Деснина.

– Да куда мне столько-то?

– Вишь, тебя сразу приметили – городской, – вмешался Скипидарыч, – Возьми, Коль, возьми ягоду. Дешево совсем. Они ж ведь, детишки-то, так себе на одежонку какую зарабатывают – холодно зимою-то. Все лето вместо каникул так и рыщут по лесу с утра до ночи, то ягодки, то грибочки. На родителей-то надежды нет.

Деснин полез в карман и протянул девчушке смятую купюру.

– Ты денежку-то спрячь, а то папка с мамкой найдут – пропьют, – посоветовал ягоднице Скипидарыч.

– Знаю, – делово ответила та. – А куда ж пересыпать-то?

Деснин подцепил из лукошка пригоршню ягод.

– Остальное себе оставь.

– Во, правильно, – одобрил Скипидарыч. – Тут знаешь, перекупщики городские что удумали: деньгами-то не расплачиваются ни за ягоды, ни за мясо – денатурат привозят, да еще с «Машенькой», знаешь, средство для травли тараканов такое, чтобы с ног совсем валило. Конкуренция нашим самогонщикам, но они все одно пашут круглосуточно. Вон, через избу точка, куда ни плюнь. Раньше б посадили всех, а теперь можно. Демократия, едрень фень, свобода предпринимательства! Но идем, идем.

– Слышь, Скипидарыч, ты меня куда тащишь-то? – поинтересовался Деснин, когда спутники вышли за пределы деревни.

– Идем, идем. Сам все увидишь.

Чем дальше они отдалялись от деревни, тем больше окружающий ландшафт терял признаки человеческого вмешательства, от чего становился угрюмей и мрачней. Путники шли по давно непаханому полю, невдалеке виднелись полуразрушенные остовы двух бывших ферм. Над разборкой одной из них трудились трое парней, вооруженные ломами и кувалдой.

– И здесь все курочат, – бросил Деснин.

– А на пропой, – тут же отозвался Скипидарыч. – Пьют поголовно, целыми семьями. Те, кто не гонят самогон сами, сначала воровали на бухло в совхозе, а теперь, когда он совсем сдох, фермы и прочие сооружения на кирпичи разбирают и меняют их на спирт у городских перекупщиков, едрень фень. Эти дельцы быстро объяснили, что проще разобрать трактор на металлолом или ферму на кирпичи и сдать все им это за бутылку, чем горбатиться с весны до осени. Вот и вкалывают мужички. Фермы – это еще ерунда. Вон по стране заводы целые курочат. Вот это да, прихватизация, едрень фень. А, – махнул он рукой, – ломать – не строить. Все рухнуло. А ведь раньше при каждой деревне держали большую ферму – без работы никто не сидел. Построили клуб, школу, медпункт, магазины… Чего теперь поминать-то… Тут у нас, помню, случай был. Даже в газете писали. Когда вырезали всех коров – просто кормить было нечем – на все хозяйство остался только один очень дорогой бык-производитель. Его забивать не решились. Однако вскоре у бедного быка от бездеятельности, недокорма и обезвоживания ссохлось все «хозяйство». Только тогда, видя, что животина и так на грани издыхания, закололи и его. Так было покончено с животноводством, едрень фень… Ну вот и пришли.

Путники остановились у груды металлолома из ржавых кабин комбайнов, сеялок, теребилок и прочих агрегатов, сваленной перед полуразрушенным ангаром.

– Идем, – вступил Скипидарыч на бетонный пол ангара. – Видишь след от протекторов?

– Где? – Деснин, вошедший за Скипидарычем в ангар, не мог ничего рассмотреть.

– Ну вот же, раньше он четче был. Откуда он идет? От того костра на краю ангара. Там обычно пацаны изоляцию с кабеля жгут.

– Зачем? – снова не понял Деснин.

– Так принимают только чистый алюминий. Все вилки, ложки да кастрюли уже посдавали – теперь вот провода режут. Подожгут – и капают изоляцией в одно место. Целую лужу уже накапали – она даже застывать не успевает. Если он в нее въехал, значит не знал. Да и потом, местные-то сюда и на танке не поедут. Знают, что сами все торцы уже на кирпич разобрали – непонятно как крыша держится.

– Да погоди ты. Кто «он»?

– Как кто? Киллер, едрень фень. Не ехать же ему на машине прямо в деревню – вот он ее здесь и оставил. Вот прям здесь, – Скипидарыч присел на корточки у едва различимых следов. – Глянь, чьи протекторы?

– Иномарка вроде, – приглядевшись сказал Деснин.

– Во, а у нас во всей деревне одна только – у Пафнутия. Да еще у корешей евонных, тех, что к церкви подъезжали. Но я сравнивал – не подходят. Когда Пафнутий на этой тачке в первый раз прикатил, у нас вся деревня высыпала поглазеть – только по ящику такие и видели. Разве что по частям не разобрали, в общем, знают его тачку как свою. А значит здесь стояла чужая тачка.

– Железно, – усмехнулся Деснин. – И это все, что ты хотел показать?

– Не, не все, – Скипидарыч торжественно извлек из кармана некий предмет, в котором разве что по колесику можно было признать бензиновую зажигалку. – На пепелище нашел.

– И что?

– А то, что Никодим сроду не курил.

– Ну, мало ли, это еще не улики, да и какой дурак будет их оставлять?

– Вот и в ментовке мне то же самое сказали, едрень фень. Но все равно – хоть что-то. Тачка стояла? Стояла. Зажигалка была? Была. Тут и без дедукции ясно – поджог.

– Ну ты прям Шерлок Холмс какой.

– Не смейся, – обиделся Скипидарыч. – Я, между прочим, лет 20 назад дело раскрыл. Мне менты даже благодарность выписали.

– Да ну, – равнодушно произнес Деснин, что явно задело Скипидарыча.

– Вот те и да ну. Взяли с церкви тогда Николу угодника.

– Хм, губа не дура, – усмехнулся Деснин, вспоминая свое покушение на эту икону.

– Во-во, – согласился Скипидарыч. – Ну милиция сразу лапки кверху, мол профи работал, улик нет. Насчет профессионализма – это да. Знали, что Никодим как раз ушел в дальнюю деревню соборовать кого-то, да там и заночевал. К тому ж отключили электричество и телефон перерезали. Я как сердцем чуял, вот и пошел глянуть на церковь. А темнота, не видно ни зги, только слышно как решетку пилят. Я встрял было, да только слышу, как один другому говорит: «Замочи, мол, этого». Кто их знает, могут и грохнуть. Ну я и сбежал, потому как не пил тогда. А пьяный я бы показал им еще. Ну пока до города добежал, пока ментов нашел – смылись воры.

Но выяснилось еще кое-что. Сняв иконы, воры эти святотатствовать не закончили. То ли приспичило уж так сильно, то ли съел чего накануне, а может и специально. Короче, наложил один из них прямо посреди церкви кучу. Менты долго бродили вокруг эдакого вещдока, не зная как к нему подступиться. С одной стороны, вроде как улика, а с другой – дерьмо дерьмом. Что с ним делать – не брать же тест на ДНК, да и не было тогда такого. Ну наши деревенские тут же заявили, что никто, кроме заезжего святотатца такого наворотить не смог бы. Наверняка та же бригада работала, что и месяц назад в райцентре. Только тогда обнаглевшие воры оставили на алтаре пустую бутылку портвейна, ну точно издевались. Они в тот год вообще много церквей обчистили.

Помню, покойный Ксенофонтыч приезжал – хороший следователь был, старой закалки, и все ворчал: «Ну никакой зацепки, все чисто. Ни следов, ни пальцев – в перчатках работают, хм. Насмотрелись, сволочи, видаков – все по всем правилам делают, комар носа не подточит, все замели. Профи, мать их за ногу. То ли дело раньше. Нет, не тот уголовник пошел, с закавыкой».

Ну побродил-побродил, в церкву зашел, перед Христом на распятии встал и говорит: «До чего дошли – в церкви гадят. Экую кучу наворотили, гады. Издеваются, а ты, ты все прощаешь. Тебя в левый глаз бьют, а ты правый подставляешь. Не, устарели твои понятия, перестраиваться пора, иначе не выживешь. Один раз воскрес, так заново распнут. Такие уж у нас времена, товарищ Бог, перестройка, мать ее!»

Так и уехали ни с чем. Сказали до утра ничего не трогать. А я-то думаю: Никодим вернется, как увидит что посреди церкви лежит… Взял лопату, хотел все это дело выкинуть. Тоже к Христу подхожу и говорю: «И что же это Ты позволяешь так себя грабить? Вот сволочь! Он же ведь непросто в церкви нагадил – он в душу Тебе нагадил! Он ведь не только над Тобой, но и над нами изгаляется. Если уж себе помочь не можешь, так хоть нам помоги, успокой душу!»

Ну и пошел к куче, а темно. Так и вляпался. Вот сволочи, думаю, еще подтиркой прикрыли… И тут вспомнил я как менты ругались, что отпечатков пальцев нигде нет, в перчатках сволочи работают, и словно осенило: А подтирался-то он, чай поди не в перчатках!

Картина смешная, наверно, была: стою в куче дерьма с подтиркой в руке и ору: «Пальцы!». В общем, в жутком восторге пребываю. Потом про меня анекдот сочинили, мол, Скипидарычу сам Бог послал вещдок. Ну а тогда взяли бумажку на экспертизу – и точно, отпечатки пальцев на ней были. Ну а дальше – дело техники. Пальчики эти оказались в картотеке. Объявили розыск, а вскоре и вора, и его подельщика взяли. Гастролеры оказались, едрень фень. А теперь и местные так и норовят свистнуть икону какую да пропить. Дурачье: Пафнутий уже давно все сменил. Но Бог – он особый потерпевший. Метит шельму, ой метит.

– Ну а какое это все отношение к Никодиму имеет? – не понял Деснин.

– Экие вы все нетерпеливые, едрень фень. Вот и менты мне все: короче, короче. Не могу я короче. И присказка эта тоже значение имеет, потому как еще тогда…

– Ты ближе к делу можешь, или нет? – оборвал Скипидарыча Деснин.