Ампутация души

– Могу. Сюда я тебя привел, чтобы ты меня совсем за больного не посчитал. Потому что главная улика вот тут, – Скипидарыч постучал себя по голове. – Лет пять назад грохнули у нас здесь неподалеку одного бизнесмена, или бандита – их и не разберешь. А я за грибами ходил – могилку вот и нашел посреди леса. Тут такое началось… Но самое странное, что киллера все же нашли. На следственный эксперимент даже привозили. Запомнил я его тогда. Такой… никакой. Только вот вся харя в веснушках. Я у ментов так и спросил: что ж это за киллер такой, непохож на киллера-то. А они мне: ты чего, это ж Санька Мокрый, у него и кликуха оттого, что он мокрушник-беспредельщик. Деньги для него не главное – сдвиг по фазе, в общем. Мы, говорят, его давно пасем, вот, наконец, прищучили. Обычно такие долго не живут, но этот, видимо, исключение. И чего ты думаешь? Потом так и отпустили, едрень фень. Видать, кто-то что-то… Но не важно. Главное, видел я его на пожаре. Как увидел, так и понял…

– А он знал, что из-за тебя его повязали? – вмешался в повествование Деснин.

– Так я ж свидетелем проходил.

– В таком разе, может, это он не Никодима, а тебя спалить хотел, в отместку.

– Че ж он, дурак?! Мою кладбищенскую сторожку с никодимовой избушкой попутать.

– Но если это заказ, – Деснин еще раз посмотрел на след протектора, – и киллер здесь был… тогда уж совсем…

– Вот и я про то. Черти что твориться. Ладно бы кого – таких людей грохать стали.

Видно было, как у Деснина передернуло скулу, но он держал себя в руках.

– А ты кому-нибудь говорил об этом?

– Говорил, ментам тем же. А они мне: пить надо меньше. Эх, никто меня не слушает.

– Ну а деревенские? Если б не ты один, если б все…

– Хм, «все». Всем по большому счету наплевать. Все равно, все всем все равно.

– Это как же? Ведь любили Никодима.

– Хм, любили. Да только в прошлой жизни все это было. Сейчас не до любви. Всем все по фигу. Измельчал народец ныне, другой стал. Гнилой народец, едрень фень! И как это быстро все попортились. Живо наш народ душою выцвел. Скажу я тебе, Коля, Бог умер, но не на Небе, а в сердцах людей. Дьявол, имя которому Капитал, выбил Бога из сердец, из душ людских. Ни мысли, ни идеи, ни черта, едрень фень. Деньги одни – вот мера всех вещей. Какая уж там любовь. Не до жиру, быть бы живу, шкуренку свою бы спасти. А что потом? Хана потом. Чужие люди, чужая страна. А, – махнул Скипидарыч рукой, – идем.

Деснин больше ничего не спрашивал и не уточнял. Наверное, он желал бы и вовсе забыть о том, что рассказал Скипидарыч, но Дыра… Дыра жгла нещадно. И Деснин казался спокойным лишь оттого, что все силы уходили на усмирение этого жара. Скипидарыч чувствовал, что тормошить гостя не стоит, и пока завел разговор о другом, оставив главный козырь на потом.

Глава IX. НОЧНОЕ ОТКРОВЕНИЕ

Возвращались они напрямую, через давно заброшенное поле, которое сплошь поросло молодым сосняком. Под крохотными сосенками повылезали грибы. Скипидарыч периодически наклонялся, чтобы сорвать масленка или опенка, но чаще просто попинывал поганки.

– Вот так вот, – комментировал он свои действия, – раньше собирали здесь урожай ржи или овса, а теперь – грибы. Смех один. А ведь с чего началось. Еще когда разваливался совхоз, поля перестали совсем пахать. Народу объясняли, что земля отдыхает, да и скотине нужно больше места для выпаса. Ну, год, другой – так и запустили вконец все поля. Теперь уж и не поднимешь. Да и зачем: скоро в стране вообще пахать и сеять некому будет, едрень фень. А ведь орали: колхозы долой, фермеры, фермеры! А что фермеры? Мужик работает, с ног валится, здоровье гробит – а прибыли никакой. Нет стимула, нет даже надежды. Руки опускаются – так и запьешь с горя. И запили многие, да так, что на всю деревню осталось, может, полтора десятка дееспособных мужиков-то. Остальные только пить и умеют. Деморализация полная, едрень фень. Даже если и вернулось бы все, как было, никто не станет работать. Забыли, как это делается. Да и совесть последнюю пропили. Недавно умерла у нас старуха, так и гроб-то никто тащить не желал, хоть и рядом совсем кладбище.

Спутники вошли в деревню и двигались по направлению к церкви.

– Ни взаимовыручки, ни товарищества – единоличие сплошное, – продолжал свою речь Скипидарыч. – А все правильно, ведь что такое капитализм? Это и есть индивидуализм, самость, сечешь, Коля? «Все в век наш разделились на единицы, всякий уединяется в свою нору, всякий от другого отдаляется, прячется и что имеет прячет». Каждый за себя. А это и есть проявление дьявола – Христос людей объединяет, а дьявол разъединяет – вот она где, истина-то! Но невозможно счастье в одиночку: стоит выйти на улицу, поглядеть кругом, и оно куда-то улетучивается. Как там у классика: «Я взглянул окрест меня, душа моя страданиями человеческими уязвлена стала». Вот!

Скипидарыч так разошелся, что не заметил, как запнулся о пустые водочные бутылки, расставленные возле магазина.

– Вай, вай! – возмутился приемщик стеклотары явно нерусской национальности.

– Чего «вай-вай», нехристь? – огрызнулся Скипидарыч. – Да ты смотри-ка, он же бутылки крестом выставил, внимание привлекает, едрень фень. Да, все мы на таких крестах распяты. А эти не пьют, понаехали. Скоро одни черные и останутся. Потому что в своего Аллаха верят. А мы – сгинем.

Скипидарыч еще раз окинул взглядом внушительных размеров крест из бутылок, вздохнул:

– Да, чего говорить, спилась деревня. Наши мужики дольше всех остальных окрестных держались – Никодим способствовал. Да, умел убедить. Было что-то в нем такое… Словами и не передашь. Особый дар. Да только стар уж он стал. А тут еще приболел, в больницу попал. И зеленый змий, никем не удерживаемый, всех разом-то и пожрал, едрит его налево. Никодим очень переживал, глядя на все это, считал и себя виноватым, что и он допустил такое. Да так все и чах, чах на глазах.

Тем временем спутники подходили к церкви. Деснин с напряжением ждал, когда покажется пепелище. О, как он не хотел бы его видеть вовсе! Вдруг Скипидарыч резко остановился. Деснин чуть не ткнулся ему в спину и совсем уже хотел было разозлиться, но тут заметил, что стоят они у свежей могилы, вырытой метрах в пяти от церковной стены. Земля, еще не успевшая осесть и порасти травой, рыжела суглинком. В изголовье стоял временный деревянный крест, рядом с которым, прикрытая стеклом от керосинки, теплилась лампадка. Стояли молча. У Деснина невыносимо саднило сердце.

– Со всеми общался ласково, к каждому слово особое подобрать мог, никому ни в чем не отказывал, – наконец всхлипнул Скипидарыч. – Своей простотой, смирением и другим пример подавал. Знаешь, бывало, идет по улице, со всеми первый здоровается, и ни на кого у него не было ни зла, ни обиды. С требами посещал больных страждущих, на далекие расстояния ходил пешком и без всякой платы. А какой церковный хор был!

Тут Скипидарыч перестал причитать и заговорил в своей всегдашней манере:

– Правильно говорят: не стоит село без праведника и ради десяти праведников Господь готов терпеть множество грешников, но если праведников не станет – все рухнет, как Содом да Гоморра. Вот и рухнуло… И у кого только рука поднялась, кто вообще смог сделать такое. Явно нелюдь.

В ответ Деснин лишь скрежетнул зубами. Дыра полыхнула. Попадись ему сейчас этот Мокрый на глаза – не раздумывая перегрыз бы ему глотку. Но… Деснин посмотрел на могилу Никодима. Тот учил совсем другому… Как и вчера в глазах от перенапряжения все помутилось. Деснин не помнил, как они подошли к сторожке Скипидарыча. На крыльце их ждала кучка земляники.

– Вот дуреха, а? – махнул рукой Скипидарыч. – Ведь сказали же: себе оставь. Так нет. Вот такую деревню и загубили.

Спутники присели прямо на крыльце. Деснин механически жевал землянику, не чувствуя вкуса, а Скипидарыч продолжал, обращаясь скорее к Бобику, вяло вилявшему хвостом:

– Говорил кто-то, что если деревня умрет, то и Россия вместе с ней. Умирает деревня-то. Город – это ладно, черт с ним. А вот что деревня рухнула – вот это хана… Ты это, Коль, иди, приляг, что ли. А то еще опять удар хватит.

Проснулся Деснин когда уже стемнело. Стояла особая деревенская тишина, которую нарушал лишь мерный звук настенных ходиков. В противоположном углу избы на диване с вылезшими пружинами ворочался Скипидарыч.

– Вот послушал Никодима, принял муку, и во все это время только тем и жил, что знал: есть где-то там, далеко, человек, который… ради которого… м-м-м… Вытерпел все, кончилось все, приезжаю – а тут такое…

– Да понятно все, – донеслось из угла Скипидарыча.

Деснин вздрогнул. Оказывается, он размышлял вслух. А Скипидарыч продолжал:

– Опора, что помогала все это время выжить, пропала – сомнения хлынули. Вера-то вся твоя на одном человеке держалась – вот в чем дело. И вот умер он, причем не просто умер – убили. Стало быть, не прав он был в своей проповеди смирения и всепрощения. Ведь так ты подумал, так?!

– Так. Какой же я дурак, да? – спросил Деснин с замиранием сердца, в надежде, что вот сейчас Скипидарыч прольет целительный бальзам на его истерзанную душу, заговорит так же, как и Никодим, уверит, и все встанет на свои места.

– Нет, не так, – совершенно неожиданно ответил Скипидарыч.

Деснин вовсе растерялся.

– Я же смирился, – уже не веря в эти слова, пробормотал он. – И на душе покойно…

– «Покойно, покойно», – передразнил Скипидарыч. – Покойнику покойно. Весь этот кошмар смиренно может переносить лишь человек бездушный – вот что я тебе скажу, едрень фень. Я и больше скажу: когда кругом царит зло, смирение с этим злом – преступление.

– А Никодим говорил, что во всем промысел Божий, все с попустительства Божьего, ибо придет Сын Человеческий и воздаст каждому по делам его.

– Но зачем мне их отмщение, зачем мне ад для мучителей, что тут ад может поправить, когда те уже замучены? – перебил Деснина Скипидарыч.

– Не томи душу! – взмолился Деснин. – И так хреново, и делать чего не знаю.

– А я знаю. Святые ведь, это не те, кто не грешил, а те, кто совершил много подвигов во имя Бога. И добродетель не в том, чтобы избегать пороков, а чтобы бороться с ними. Смирение, оно ведь только перед Богом, а не перед дьяволом, не перед злом. Напротив – дьяволу непримиримая война. И если весь мир под властью сатаны – борись со всем миром. Знаешь, есть такое учение – экзистенциализм называется. Сам Христос был экзистенциалистом. Так вот, в учении этом сказано, что каждый, кто бы он ни был, хоть доходяга последний, в ответе за все, что происходит в мире.

– И я?

– И ты. Капля камень точит.

– Но что я один могу, если даже Никодим не смог?