Из ванной комнаты валил пар.
– Сегодня моя очередь?
– Да, сын, сегодня твоя. – я выдавил непринуждённую улыбку.
Зайдя в ванную, я подошёл к раковине и ладонью вытер запотевшее зеркало. В смазанном отражении на меня смотрел усталый и, как все говорят, быстро состарившийся мужчина. Двухнедельная щетина, мешки под глазами, лоб с глубокими бороздами морщин, седина на висках.
Развернувшись я специально с шумом отодвинул шторку и, закрепив лейку наверху, включил душ. Сев на полу, я прижал затылок к холодному кафелю и стал отсчитывать про себя три минуты, мягко прикрыв веки.
…
Я перестал нормально спать, когда впервые вбежал в больничную палату и увидел перебинтованного Никиту. Два переломанных ребра, вывих ноги, раскрошенный позвонок и черепно-мозговая травма.
Перед глазами всплыл образ Никитки с ссадинами по всему лицу, подключенного к аппарату ИВЛ.
Два дня я не выпускал из рук его ладонь… Мне казалось, если я отпущу, то потеряю сына, от чего и начались проблемы со сном.
Вот и сейчас, под шум от душа я делаю вид, что недавно проснулся, хотя уже 4 часа как на ногах.
Закончив отчитывать 3 минуты, я встал, опустил ручку крана, подставил раскрытые ладони и плеснул на щёки холодной воды.
В отражении всё так же стоял незнакомый человек. Его губы были сомкнуты, но я знал, если задержусь на минуту дольше, он тихо прошипит: «Лжец».
Дёрнув за ручку, я вышел из ванной.
Из кухни доносилось бряканье посуды. Сохраняя спокойствие, я пошёл на звук.
Завернув за угол, я увидел, как Никитка, пританцовывая, насыпает горку хлопьев себе и чуть больше мне. Открыв холодильник, он вытянул из боковой стенки начатый пакет молока и залил в обе тарелки. Он поднял глаза, и мы встретились взглядами.
– Чего?
Я улыбнулся.
– Па, давай договоримся. Если моя очередь завтрак делать, то ты хоть посуду не оставляй.
Я зашёл на кухню.
– Ложки.
– М?
– Ложки возьми, я уже сел.
Подойдя к кухонному гарнитуру, я потянул ящик на себя и краем глаза заметил пустую раковину. Достав две ложки, я взмахом скинул с них капли и передал ему. Не успел я сесть, как Никитка уже хрумкал за обе щёки.
– Фё сёдня елать буим? – пробубнил он.
– Прожуй сначала.
– Фы флыфал.
Я не ответил и погрузил ложку в осточертевшие мюсли.
– Что и всегда. Что и всегда… – проговорил я, рассматривая струю стекающего молока.
Глава 4
Подо мной образовалась среднего размера лужа.
Я поднёс руку к массивной покрытой узорами двери и замер. Может уйти? Не место мне здесь…
За спиной сверкнула молния, отбросив тень сутулого мужчины.
Помявшись на ногах, я, дрожа всем телом, нерешительно постучал. Прогремел гром, перекрыв стук, и мне показалось, что я почти не дотронулся до двери. Поднял кулак снова, и в этот момент кто-то с обратной стороны потянул ручку на себя.
В проёме, придерживая дверь одной рукой, стоял священник. Слегка сощурившись, он сверху вниз скользнул по мне взглядом и, увидев лужу, жестом пригласил войти. Я, не поднимая головы, сделал два нерешительных шага и вздрогнул, когда дверь захлопнулась. По лбу ещё стекала вода, и я, изловчившись, чтобы не привлекать внимание, смахнул остатки капель.
– Проходите, пожалуйста. – мягким, словно укрывающим махровым одеялом, голосом обратился ко мне священник.
С левой стороны возле стенки стояла крохотная непримечательная церковная лавка. Поверх священных писаний и иконок на продажу на меня подозрительно смотрела женщина. Её гладкую, как шар для боулинга, голову покрывал шёлковый шарф, лицо бледное, как кусок мела, а от бровей осталась лишь тонкая полоска.
Вернув голову на место, я шёл, вглядываясь в развевающуюся при ходьбе чёрную безупречно отглаженную рясу священника.
По бокам стояли шесть рядов скамеек цвета спелой черешни.
В храме никого, кроме нас, не было, и каждый шаг разносился эхом.
Подойдя к первому ряду, священник пригласил сесть с краю, а затем опустился рядом. Не глядя на меня, он сказал:
– Что привело вас в дом господа?
– Непогода. – ответил я, не успев подумать.
За стенами послышался раскат грома.
Мне показалось, что священник прогонит меня прочь, но вместо этого он, спрятав руки под рясой, проговорил:
– Всех сюда приводит непогода либо за окном, либо в душе.
Я потупил взгляд в пол. На мрамор с причудливым узором, напоминающим скруглённые кресты, падали тени от подрагивающих у алтаря свечей.
Я не мог, а главное, не знал, как раскрыться… За довольно короткий срок после трагедии я оброс слоем безразличия. Эмоции были зацементированы под плитой разочарований и гнева. Прежде всего на самого себя. Я был никем и остался жить, а Нина, она… Я сделал глубокий вдох… Она была для меня всем, и её забрали.
Что-то соскользнул от уголка глаза и, прокатившись по носу, упало каплей… А затем ещё одной и ещё… Я поднял голову и шмыгнул носом.
– Я просто хочу переждать дождь. – холодным тоном сказал я.
Священник не ответил, и мы молча просидели полчаса или час.