Стали подниматься по пригорку, значит, как заберёмся – направо. Из-под шлёпок вылетают камешки да комочки земли.
– Пап…
– А? – всё-таки зря олимпийку надел. Расстёгиваю молнию.
– Расскажи, почему моряка взял?
Сжимаю губы. Почему каждый раз он спрашивает именно об этом?
– Ты же знаешь. – запыхавшись, говорю я.
– Хочу ещё раз послушать. – не отстаёт сын, и я переношусь в воспоминания о том дне.
Я пришёл рано с работы, за окном по подоконнику барабанит дождь, Никитка в школе.
Только заварил себе чая, насыпал две ложки с горкой сахара, слышу стук в дверь. Вернув сахарницу на место, иду в коридор. Заглядываю в глазок – никого…
Тяну шпингалет на себя и медленно открываю дверь.
«Тяф!»
Выронил из рук ложку. Та брякает о порог двери и вываливается на бетонный пол подъезда прям к щенячьим лапкам.
«ТЯФ-ТЯФ». Хвостом виляет, язык высунул. Встречаемся глазами. Малюсенький, прямо крохотный, мокрый комок шерсти…
«ТЯФ!» – оббежав вокруг ложки, щенок ныряет мне между ног. Я, опешив, хватаю пса за хвост, но тот выскальзывает, пищит и вырывается из рук.
«Цок-цок-цок» – по паркету, оставляя следы, наворачивает круги пёсик.
– Сюрприз! – из-за угла выныривает Нина. Волосы мокрые, тушь потекла, одежду хоть тут же выжимай. – Эй! – притягивает к себе в объятия, целует меня в щёку и шепчет на ухо. – Это наш новый член семьи.
– … так Моряк и стал жить вместе с нами. – заканчиваю я рассказ.
– А ты не хотел идти. – говорит сын.
Мы останавливаемся, возле двух сосен, посреди которых маленький холмик, покрытый сосновыми иглами.
Что для него этот ритуал?
Глава 8
– Почему вы решили… – священник поднёс указательный палец к губам, и я перешёл на шёпот. – Гхм… Почему вы решили, что это сработает? Мой сын не обладает особыми талантами.
Сзади раздались шаги, и я обернулся.
Другой священник под руку вёл сгорбленную, как полураскрытый перочинный ножик, старушку. Странно поглядывая на меня, женщина в шали дрожащей рукой перекрестилась и, подтянув подол юбки, опустила кости на скамейку.
Чего это она перекрестилась так?
Я поправил волосы и развернулся к святому отцу.
– В общем, не уверен, что это сработает…
– Попробуйте не ради себя, а ради сына.
Сложив руки в замок, я крепко задумался. Идея священника звучала крайне авантюрной. Он предложил сделать каждый день сына разным, да ещё как…
– Всё же я сомневаюсь. – обронил я, глядя в пол.
– Доверьтесь господу.
Я хотел было открыть рот и вставить очередное сомнение, но святой отец учтиво поднял руку и встал. От его движений свечи возле алтаря заколыхались.
– Прошу меня простить. – сказал он и удалился, на ходу кивнув головой второму священнику.
Я шумно выдохнул и ещё раз обдумал наш разговор.
Священник дал понять, что, если я хочу выбраться из «дня сурка» и перестать притворяться, мне нужно взять инициативу на себя. Ещё какую…
Каждое утро я должен придумывать правдоподобную легенду и рассказывать сыну о его таланте. Врать я не умел. Стоило мне начать что-то сочинять, как мысли путались, щёки заливались краской, глаза бегали, уши горели, словно к ним привязывали по угольку. Сын раскусит, как пить дать…
Я выпрямил ноги и случайно задел впереди стоящую деревянную стойку.
Скрип… Затем «ШШШШ» с задних рядов скамейки. Вжимаю шею в плечи, собрав ноги обратно.
Хорошо, а если отрепетировать заранее? Сделать видеозапись, попробовать несколько раз и лучший дубль отдать Никитке.
Ну а если он не поверит? Он помнит про аварию, помнит свою прошлую жизнь, но совершенно забыл вот уже 2 года после катастрофы. Для него каждый день – это первый день после того, как его выписали из больницы.
На этом можно сыграть, с самого начала рассказать всё, как есть, про провалы в памяти…
С задних рядов послышались всхлипывания. Украдкой обернулся через плечо. Старушка мягко покачивалась на лавочке.
Достаю телефон и открываю заметки. Чёрная линия подрагивает на белом экране. Что там священник предлагал?
Печатаю – «Художник, скульптор, писатель, фотограф, актёр, дизайнер…»
Палец завис над экраном. Точно… «Флорист». Закрываю заметки.
Получилось 7 талантов. Вроде в такой последовательности.
Всхлипывания сзади переросли в завывания, будто это был не плач, а перемолотый через жернова вой. Опираясь двумя руками о лавочку, встаю.
Старуха прекращает рыдать, смотрит на меня, затем медленно, как дуло пистолета, поднимает костлявый палец.
– ПУФ. – вижу, как из её рта вылетают слюни. Раздаётся смех. Будто мотор заводится и даёт осечку.
Опустив глаза, быстрым шагом иду к выходу.