Человеческая оболочка. Погребальная песнь охотника

– Тут тесновато, знаешь ли. Девчонку я выгнал, но места больше не стало… Хватит болтать, сержант. Выполняй!

– Да подожди ты…

– Кстати, а почему ты вообще со мной решил поболтать?

– Хочу понять, оставлять его в живых или нет…

Старик начал возиться, привязанный к дереву, и мычать. Очнулся. Рот штаниной заткнут.

– Тихо, успокойся, старик. Не шуми.

Тот опять что-то промычал.

– Ты меня понимаешь?

Промычал, но кивнул.

– Меня зовут Марк. Я разведчик красных берегов. И так вышло, что мы с тобой случайно встретились.

Полный непонимания взгляд.

– Там, – Марк качнул головой в сторону. – Ваше поселение?

Кивнул. Нехотя кивнул.

– Пиратствуете?

Головой старик мотает. Нет. Не пиратствуют. И никогда такого не было.

– А как вы тогда выживаете?

Мычит, но слова не получаются.

– Так значит пиратствуете… Понемногу, но ведь пиратствуете.

Мужчина, привязанный к дереву и сидящий на земле в одном белье, вновь нехотя склонил голову. Да. Они пиратствуют. Совсем чуть-чуть. Не каждый день, и нападают не на всех. Да и делают это только для того, чтобы выжить. Награбленное продают или на еду меняют…

– Ладно… Я сейчас предлагаю тебе выбор.

Кивнул.

– Я развяжу тебе рот, а дальше… ты решишь сам. Поднимешь панику, предупредишь своих, или переждешь, когда бойня закончится. Готов?

Старик снова кивнул.

Длинный клинок скользнул по рваной штанине и кляп выпал изо рта.

– Парень! Парень, не надо! У нас дети, старики, бабы! Мы грабим только когда совсем все плохо! Вы придите к нам, сами увидите! Ну куда нам? У нас там человек пять только оружие держать могут, да и оружие то так… три самострела на всю деревню! Мы не опасны! Марк, да? Марк! Иди к своим, пусть просто придут! Просто придут и поговорят! Марк…

Мужчина смотрел в мертвые стеклянные глаза Марка. Пытался найти в них отклик. Хоть какой-то, но серые отблески не выдавали никаких эмоций. Нет смысла торговаться. Старик готов был расплакаться, готов был вымаливать, лишь бы тех, кто живет внизу, не тронули. Но, видимо, вариантов и вправду было всего два.

Глубокий вдох, и мужик заорал, что есть мочи. – ТРЕВОГА!

И как только воздух в легких иссяк, Марк проткнул шею старика ножом. Вот и вся тревога. Кровь недолго сочилась из раны, пенилась, но вскоре стихла. И сердце старика стихло. И голос, эхом разнесшийся по лесу, стих. Старик сделал все, что мог. Предупредил своих. Выполнил долг. Справился.

Получилось, как получилось. Марк вытер нож, сунул его под накидку и замер.

В глубине души, он понимал, что поступает абсолютно неправильно. Но не мог придумать ничего, что хоть как-то исправило бы ситуацию. Старик и вправду остался последним, и даже не догадывался об этом. Скажи тогда Марк, что всех убили, то перед смертью бедолага испытал бы такое отчаяние, которого хватило бы на несколько жизней вперед.

Марку, почему-то, это казалось очень знакомым.

Убить спящего старика не получилось, совесть взыграла, да и уподобляться брату не хотелось. Поэтому и дотянул Хайле младший до того, как пленник проснется. А связанного убивать тоже плохо. Вышло бы, что парень изверг какой-то, наслаждается смертью беззащитных. Вот и дал он старику хоть какой-то проблеск. Смерть ведь тоже может быть хорошей и благородной. Так Марку казалось. Пусть он с таким ни разу и не сталкивался.

Но замер парень не из-за этих мыслей, которыми он пытался оправдать себя. Замер он потому, что почувствовал пристальный взгляд за своей спиной. До боли знакомый. И Марк знал, что если он сейчас повернется, то смотрящий растворится в темноте. Исчезнет. Ведь когда этот человек не хочет быть обнаруженным, то он и не будет обнаруженным. И даже сейчас, спустя годы, это не поменялось.

– Смотрю на тебя, и кажется, что мы с тобой и не знакомы вовсе. Как ты себя назвал? Марк? – до ужаса родной голос нес в себе лишь разочарование и досаду.

Марк не ответил. Стоял спиной к своему умершему наставнику и ждал, когда тот снова скажет то, что и должен сказать. То, о чем Марк и сам знал.

– Пацан, не помню, чтобы учил тебя такому…

– Ты и не учил, – огородил светлую память о Юрии молодой охотник.

– Знаешь, смерть во сне была бы куда более гуманной. Для него получилось бы все довольно просто. Шел и умер. Будто сердце остановилось. А ты горло ему вспорол, – призрак все еще прятался где-то в темноте. – Не таким я тебя воспитал… И в путь я отправил мальчишку, который всем сердцем хотел кого-то спасти. А ты стал ничем не лучше меня в молодости. Жаль. Вот только оправдание, что это мир такой – это лишь оправдание.

– Предлагаешь сбежать далеко, спрятаться, зарыться в нору и прожить жизнь до самого конца?

– Ну… до конца у тебя точно не получится, но ты хотя бы обретешь покой.

– А ты смог обрести покой?

– Я? Да… Правда, смотрю на тебя сейчас, и больно как-то… Особенно от того, что мне с трудом дается потеснить того вечно улыбающегося ублюдка. Почему он?

– Не знаю…

– Ты мог бы слушать других людей. Живых, например…

– Не знаю…

– Мальчик, ты уже взрослый, да и я уже мертвый… Но мудрые вещи я все еще могу тебе напомнить, – голос за спиной стал ближе и четче, но Марк отказывался оборачиваться. Хотел дослушать. Хотел подольше побыть рядом с этим голосом. Почувствовать себя глупым мальчишкой хотя бы на секунду. Без всех этих трудных выборов и странных решений. Без ненужных смертей и долгих путешествий. – Готов слушать?

– Да.

– Знаю, у тебя очень трудный путь. Труднее, чем у меня или у кого-либо… И ты пытаешься идти по нему правильно, но сколько бы ты ни пытался – не выходит. Так вот… Если трудно идти, то просто остановись. Ты никому ничего не должен…

– А как же «дорогу осилит идущий»?

– Исаак… – Юрий произнес старое имя, и мальчишка зажмурился, чтобы не расплакаться. – Я тебя понял… Дорогу осилит идущий…