Государь

Поочередно поглядев на отца, еще сильнее разрумянившуюся сестру и старшего брата, что азартно шевелил пальцами над горкой пирожков с лесными ягодами, примеряясь к самому вкусному и румяному – царевич Иван тоже напряг память.

– М-м, это который князь Богуслав из рода Грифичей, что к Анне Ягеллонке неудачно сватался? Так он же под рукой императора Максимиллиана ходит?

– Сейчас да. А там кто знает? Бранденбург, Поморье и Мекленбург – это земли балтийских славян, то есть наши. Там сейчас разное неустройство и чужаки, но это ничего – став самовластной герцогиней, Дуняша понемногу наведет должный порядок.

Вновь нехорошо улыбнувшись, под смешок среднего братца Дмитрий поправился:

– То есть будет верной опорой и помощницей своему очень занятому супругу.

Царственный родитель, задумчиво оглаживая ухоженную бороду, с сомнением в голосе протянул:

– Гм. Как-то оно… Православную царевну замуж за удельного князя-лютеранина?

– Пф! Батюшка, святой Петр и вовсе трижды отрекался от Спасителя нашего, но по делам своим удостоен ключей от ворот в Царствие Небесное. К тому же, бывает что муж до того сильно любит жену, что и бороду бреет – как дед мой, к примеру. А иные и вовсе веру меняют, с папежной на правильную. Тем более старший брат Богуслава бездетен, и потомства не оставит…

Вместо ответа Иоанн Васильевич достал из поясного кармашка небольшой гребешок и обиходил предмет гордости каждого взрослого мужчины, заодно вычесав из бороды пару мелких хлебных крошек.

– Надо все хорошенько обмыслить. Да и согласится ли этот герцоженок посвататься?

– Это будет моей заботой.

– Ишь, какой заботливый! Скажи лучше, когда снова будешь в полном здравии.

Наклонившись вперед и уставившись на повязку, скрывавшую страшные бельма в глазах сына, родитель с явной надеждой и скрытой тревогой уточнил:

– Ты ведь исцелишься?!

Ожидая ответа от старшенького, и подмечая, как остальные его чада (и Домка с Аглайкой) переглядываются, грозный царь, который и без эмпатии вполне уверенно «читал» своих детей, мягко попросил:

– Говори как есть, сыне.

Вздохнув, первенец слегка склонил голову:

– Глаза лишь отражение повреждений моего… Духа. Я словно бы поднял чрезмерно большой вес, и слишком долго его удерживал – и раны духовные есть плата за мою самоуверенность.

Царевич Иван ободряюще погладил-пожал руку старшего брата, и тот едва заметно улыбнулся:

– Но там где ныне пепел и зола, со временем обязательно прорастет молодая трава, и будет она крепче и сильнее прежней!.. Время и терпение отец, вот то, что мне надо для полного исцеления. Год, быть может два. И родной человек подле меня, чтобы я не…

Дверь в трапезную резко распахнулась, обрывая важный семейный разговор – и сквозь брякнувшие створки в палату быстрым шагом вошел Басманов-младший с какими-то грамотками в руках. Отвесив Семье довольно-таки небрежный поклон, он споро направился к царю-батюшке, еще от дверей начав объяснять причину своей дерзости:

– Великий государь, переняли новые подметные письма собаки-Курбского!!! Подсылов тоже схватили, и ныне их уже…

Вдруг дернувшись, Федька Басманов мягко завалился лицом на пол, глухо стукнувшись крепким лбом о прикрытые исфаханским ковром дубовые плахи. Вновь дрогнул и странно захрипел, выворачивая руки-ноги словно какой юродивый-припадошный…

– Хватит!

Со всего маху бухнув кулаком по столу, так что звякнула посуда и заныла-заболела десница, Иоанн Васильевич перевел взор с молодого Басманова на расшалившихся детей. И мигом позабыл о незадачливом вестнике, ибо его старшенький сидел весь в испарине – и такой бледный, что краше в домовину кладут.

– Митя? Что, плохо!?!

– Прос-сти батюш-шка, м-хне бы надо… Приле-ечь.

Домна быстро подскочила из-за стола, но на сей раз первым возле ослабевшего брата оказался Федор, подставивший свое плечо под его дрожащую руку. Непривычно-серьезная Евдокия в один мах подкатила стулец с приделанными колесиками, затем они помогли старшему брату пересесть и торопливо укатили его из трапезной, позабыв подойти к родителю за отеческим поцелуем и благословлением.

– Отец?..

Ваня не забыл, но тоже отчетливо косился на выход из покоев.

– Иди уже. Да распорядись там – чтобы как Мите лучше станет, меня известили.

– Исполню, батюшка.

К резво хромающему царевичу со стороны свободной от трости руки пристроилась и Аглая Черная, очень почтительно склонившаяся напоследок. Так что остался в трапезной только очень недовольный окончанием семейного обеда царь, нехорошо похрипывающий и пускающий слюну в пушистый ковер Басманов-младший – и обманчиво-невозмутимая Домна. Последняя, впрочем, тоже косилась на выход из трапезной, но долг в виде изрядно ушибленной о стол монаршей длани был сильнее. Еще в распахнутые двери робко заглядывала теремная челядь и пара постельничих стражей, но кто на них вообще обращал внимание? Уж точно не хозяин Московского Кремля.

– Домна, что там с ним? Долго он еще мне ковры пачкать будет?

Вновь поглядев на неприятно ноющую руку Иоанна Васильевича, целительница с явной неохотой перешла к лежащему пластом страдальцу. Провела ладонью над телом, задумалась, провела еще – и явно удивившись, присела рядышком на колени. Потянув за рукав, с удивительной легкостью перевернула молодого мужчину на спину, без особого интереса оглядев рукоять серебряного столового ножа, глубоко засевшего в его плече. Медленно огладила воздух над сердцем и черевным сплетением, отчего страдалец немедля перестал хрипеть – и даже вздохнул посвободнее, начав вполне осмысленно лупать глазами.

– Кх-х?!? Чт-ха?

Коротким шлепком по бестолковке предотвратив вялую попытку встать, царская целительница вновь провела рукой от головы до живота добра молодца, небрежным жестом усыпила его и тут же резко хлопнула в ладоши:

– Эй, кто там? Унести Басманова в лекарские палаты!

Наконец-то получив конкретное повеление, теремная челядь мигом перестала бестолково топтаться: три дюжих служителя и один расторопный стольник разом налетели, вцепились коршунами в шитый серебром кафтан и парчовые штаны, и утащили безвольно болтавшее головой тело в направлении Аптекарского приказа – не забыв аккуратно притворить за собой расписные створки дверей. Дивеева же наконец-то занялась перевитой жилками царской дланью, накрыв ее своими приятно-теплыми тонкими пальчиками.

– Ну что, Домнушка, будет молодший Басманов жить? Не сильно его Митя приложил?..

– Будет, Великий государь, но недолго, и невесело. И наставник до него не дотянулся – он еще очень слаб.

Удивившись, правитель придержал закончившую лечение целительницу, указав ей на стулец возле своего.

– А кто тогда? Ну, нож-то понятно, сам видел как Ваньша его в запале швырнул… Стервец этакий, я ему еще задам! Неужто Федька расстарался?

Помявшись, Дивеева неохотно раскрыла подробности:

– Остановка сердца от царевны, и удар сильной болью от Федора. Царевич Иван целил в рудную жилу на шее, но тело крутнулось, и… Если бы что-то одно, меньшой Басманов того не пережил – а вместе они только погасили друг дружку. Почти. Оставшегося только и хватило, чтобы обездвижить этого… Человека.

О том, что она и сама немного приложила руку к состоявшемуся наказанию, целительница скромно умолчала. Сама прокляла, сама вскоре и снимет, чего говорить про такие мелочи?

– Ну и почему тогда – недолго и невесело?

Едва заметно пожав плечиками, Домна напомнила:

– Он вызвал недовольство всей Семьи разом, Великий государь.

Возможные последствия счастливому отцу крайне одаренных детей объяснять было излишне – он и сам все прекрасно знал. Придется поговорить с чадами, и крепко-накрепко запретить им и далее опаляться гневом на сына его верного ближника. Понимать же надо, что не со злого умысла тот нарушил их покой, а лишь из дурного усердия… Эх, ну что за непуть бестолковая?! Все знают, что нельзя лезть на глаза к царской семье во время их совместных трапез, так нет же, выслужиться захотел! Будто предатель-Курбский в своих писульках что-то новое мог начертать?!