Пробуждение

– Водки, если можно…

– И мне… – сказала Света дрогнувшими губами.

«Значит, я умер, – размышлял Максим, обреченно наматывая круги вокруг стола, за которым расположились друзья. – Или все-таки нет? Если они меня не видят, значит, я не в плотном теле. Но, может, это не смерть вовсе, а банальный выход из тела?».

– Петр, мы можем надеяться? – Светлана, моля, смотрела в глаза Петра, как будто от него что-то зависело. Ее реально штормило, и дрожь тела была не внутренней, а непосредственно ощущалась окружающими.

– Профессор – бывший военврач. Еще несколько лет назад это был хирург номер один в Сербии, да и в бывшей Югославии тоже. Но, когда государство и армия развалились, он стал жертвой конъюнктурных перестановок при новой власти, так любвеобильно стремящейся в лоно свободной Европы. Но его гениальные руки востребованы. Я лично дважды оперировался у него и могу сказать, что это лучший выбор сейчас для нас, – успокоил, как мог, Светлану Петр.

«Нужно зеркало», – мрачно подумал Максим. Определив, где в доме находится санузел, Максим проследовал туда. Его худшие предположения нашли свое подтверждение, когда, нажав ручку туалета, его рука, не встретив сопротивления, провалилась, и он, отбросив привычные стереотипы, прошел сквозь дверь. В туалете Максим обнаружил зеркало, но не обнаружил в нем своего привычного отражения.

«Я мертв или нет?!» – взорвался Максим. Отчаяние, тоска и гнев перемешались в его черной от свалившегося несчастья душе. Максим прошел по коридору и, нырнув сквозь стену, оказался в операционной. Тело Максима находилось под кислородной маской. Его окружали различные приборы, и к телу сбегалось множество разноцветных проводов и трубочек.

«Я еще жив!» – осенило Максима, но тут же его взгляд зацепился за каталку, стоявшую в самом углу операционной. Тело, лежащее на каталке, было полностью скрыто под белой простыней. Лишь синие кроссовки, выглядывающие из-под нее, подсказали Максиму, что это Шурик.

«Может, его еще не оперировали? – попытался обнадежить себя Максим, но очевидность самообмана лежала на поверхности. – Света еще не знает. Как она это перенесет?».

Профессор колдовал над Ариной. Два ассистента интенсивно подавали инструменты.

«Дело худо», – предположил Максим, глядя в напряженные глаза Профессора.

– Все относительно, – прозвучал знакомый голос.

Максим повернулся на голос и увидел Дедяту, стоящего рядом в льняных одеждах таким, каким Максим его видел в последний раз.

– Ты мне кажешься? – не веря в реальность происходящего, спросил Максим.

– Можно и так сказать, но, вообще-то, я не менее реален, чем ты. Может, обнимемся. Давно уже не виделись.

– Что значит «все относительно»? – спросил Максим, пытаясь обнять бесплотное тело Дедяты. – Ведь она умирает!

– Я тоже умер и, как ты помнишь, у тебя на руках.

– И?.. – требуя продолжения, спросил Максим.

– Я думал, что кое-чему в свое время я тебя научил, но делаю сноску на то, что посмертный опыт для тебя абсолютно нов.

– Она останется жить, Дедята? Для меня это важно! Я во всем виноват. Они доверились мне, а я…

– Не паникуй. Все сам увидишь. Насытишься знанием, получая его понемногу, а сразу проглотишь – боюсь, не переваришь. Ты видишь мир взглядом рыбы, которой никогда не было ведомо, что за пределами водного пространства, окружающего ее, тоже есть жизнь, – философски промолвил Дедята, почему-то опять улыбаясь в то время, когда душа Максима разрывалась на части. – Дай мне руку и закрой глаза.

Максим закрыл глаза и заметил, что его втягивает в воронку, которая все более ускоряет ход. Максим, испытывая необычные ощущения, приоткрыл глаза и увидел себя мчащимся болидом по уходящему в бесконечность тоннелю.

«Будь что будет. Все равно выбора у меня нет», – доверился Жрецу Максим.

Глава 29. Потустороннее

Ослепительные зарницы заставили Максима зажмурить глаза. Он перемещался с космической скоростью, но не чувствовал ни сопротивления среды, ни шума воздуха. Было внутреннее ощущение замирания духа, словно на гигантских качелях он падал вниз. Максим хотел открыть глаза, но сделать это было физически невозможно: яркость света ослепляла на порядок сильнее, чем солнечный свет.

– Да не жмурься ты. Приехали уже, – в голосе Дедяты звучали нотки снисходительности и даже некоторого сарказма.

Максим осторожно приоткрыл глаза. Перед ним за длинным письменным столом сидели двое мужчин и женщина, облаченные в свободные белые одежды.

– Дедята, ты же знаешь: он не может находиться здесь. Меня просто удивляет твоя вольность, – строго изрек мужчина, сидящий посередине, на вид не более тридцати лет, впрочем, как и остальным.

– У меня есть разрешение. Все решилось в последний момент, как это часто бывает, – довольно дежурно ответил Дедята.

Говорящий с Дедятой мужчина пристально посмотрел на женщину, и та, выдержав паузу, кивнула головой.

– Путь открыт, – огласил решение мужчина, хранивший доселе молчание. Бирюзовый туман за спинами судей рассыпался, словно разбитое стекло, и перед взором Максима открылся город неземной красоты.

– Здесь, конечно, птички не гадят как в Явном мире, но рот все же прикрой, а то потом он у тебя просто порвется, – улыбнулся сквозь усы Жрец, но Максим почти не слышал его. Красота окружающего мира поразила его. Они перемещались по городу, наполненному необычным светом. Оттенки его менялись, преломляясь через кучерявые облака невиданной красоты. Все радовало его глаз: люди молоды и красивы, деревья и цветы, которых Максим никогда не видел, здания, парящие в воздухе. Максима посетило чувство, что когда-то он так же смотрел на мир широко открытыми от удивления глазами. Он вспомнил, как родители вели его за руки в детский парк, и душа его была полна восторга и желания жить. Те же самые переживания он испытывал и сейчас. Идущие, нет, парящие навстречу люди улыбались и приветствовали его.

– Дедята, а они знают, что я… вновь прибывший?

– Знают. Здесь сложно скрыть правду. Для них твоя жизнь – открытая книга. Но приветливость местного населения обусловлена природой их светлой души, а не особенностью твоего статуса новичка.

– Я, конечно, догадываюсь, где нахожусь, но, может быть, тебе все же есть что добавить? – раздражаясь от благоговейного расположения духа Дедяты, выпалил Максим.

– Это мир Нави. Его светлая часть, в которую ты имел счастье попасть за земные заслуги. И здесь, и в Явном мире этот мир называют Славь, – невозмутимо повествовал Дедята. – Посмотри направо. Видишь этот полупрозрачный дом, покоящийся на перистом розоватом облачке?

В этот момент на балкон вышел моложавый юноша со скрипкой в руке и с любопытством проводил их взглядом.

– Этот человек множество раз воплощался в Явном мире в теле величайших композиторов и музыкантов. Ты, наверное, слышал о Моцарте?

Максим туповато улыбнулся, и юноша проводил его снисходительной улыбкой вслед.

– В этом мире нужно хорошо контролировать свои мысли. Здесь подумать – все одно, что сказать. Сейчас мы идем по уделу, населенному музыкантами, композиторами. Вон там, на холме, – Дедята показал на красивые здания, увенчанные каскадными крышами и чудной формы куполами, стоящие на холме, – обитают поэты, писатели, журналисты, репортеры, режиссеры.

– А ты где живешь… обитаешь? – поправился Максим.

– Вон в той равнине, – показал Дедята, немного воспарив в воздухе для лучшего обзора, – среди жрецов, учителей и проповедников.

– Не жалуешься? – с подвохом спросил Максим, заметив, как осовременился язык Дедяты.

– Явный мир зиждется на законе сохранения энергии, а этот, Навный, на притяжении подобий. Здесь не человек выбирает путь, а путь притягивает человека через его внутреннюю суть. Если в воду положить более плотное тело, то оно утонет, а менее плотное всплывет. И предмет не определяет свое место в среде, а среда определяет его место через его суть. Так и человек, накопив за земную жизнь душу определенной плотности, а точнее, частоты вибрации, попадает по своему ранжиру в свою плотность. И человек, полный черной злости, отягощенный земными грехами, никак не сможет попасть в нашу плотность.

– То есть ты хочешь сказать, что здесь находятся души, устроенные приблизительно одинаково.

– Да. С точки зрения законов Прави – мира богов. По мировоззрению они, действительно, близки, но в Явном мире ими был накоплен разный опыт, и потому, по закону притяжения подобий, они формируют сообщества по любви к одному и тому же искусству. Здесь нет плотской любви и нет необходимости в еде. Все, что движет их душами, – это любовь к творчеству и желание, воплотясь на Земле, реализовать свои порывы в мире Явном. Потому как Явный мир – это мир форм, а это – мир идей. Явный мир – это полигон испытаний зрелости нашей души. Здесь мы готовимся к битве, а на Земле либо заслуживаем награды, либо опускаемся в казармы низших миров, для повышения качества души.

– Значит, существуют и другие миры?

– По сути, есть мир богов, мир людей и мир духов. Но каждый из них делится на великое множество, как Явный мир на континенты, страны, города, кварталы и дома. Только делится по другому принципу.

– Твой язык стал более современным. Я вспоминаю, как трудно было приспособиться мне к старославянскому, а тебе к современному, – заметил Максим.

– Помню, «где собака зарыта», – припомнив разговор с Максимом в Полоцке, улыбнулся Дедята. – Ты скоро все поймешь. Я воплощался еще множество раз, и знания мои о мире явном на данный момент значительно превосходят твои. Я помню каждое свое воплощение и его уникальный опыт. А ты еще нет. Это похоже на переживание сновидения. Когда ты спишь, принимаешь все происходящее за реальность, но настоящую реальность ты не осознаешь. Так и, живя в мире Яви, мы не осознаем, что настоящий дом души – это Навь, и мы не помним своих воплощений. Зато, попав домой, в мир Нави, мы вспоминаем все свои воплощения и весь опыт, накопленный в земной жизни.