Избач

– Что ты опять учудил, выкидыш? Во что влип?

– Кака разница? – ухмыляясь нараспев промурлыкал Никифор, обдав Павла сивушным перегаром. – Ты ить меня все равно не дашь в обиду, правда? Защищать станешь, аки зеницу ока! Потому как я тебе нужен… Ой, как нужен…

Скотник собирался продолжить мысль, но в этот момент в коридоре заскрипели двери, и Павлу пришлось заткнуть тому рот, чтобы он не выдал местоположение. Если бы председатель начал проверять все кабинеты до конца, то наверняка обнаружил бы обоих. Появились бы ненужные вопросы, сплетни, догадки… Но Кнышу повезло: Мерцалов дотошностью не отличался, счел, видимо, ниже своего достоинства шарить по кабинетам.

Павел не знал, что делать. Бить скотника – бесполезно, он напьется и не чувствует боли. А «настучать» Роману про то, что видел однажды, сидя на березе, Никифор мог в любой момент, сомневаться не приходилось. Капитолина подробно рассказала Павлу про визит Цыпкина к ним домой, про грязные намеки и все такое.

«Вот, значит, какую игру затеял, сволочь! Шантажист хренов!»

Когда Мерцалов вышел к возмущенным дояркам на крыльцо, Кныш несколько раз встряхнул скотника, голова Никифора при этом гулко ударилась о стенку.

– Вот что, змееныш… Перед возмущенными бабами сам – как хочешь, так и оправдывайся. А я пошел.

– Что мне бабы, – усмехнулся скотник, опустившись на корточки. – Они ж сердобольные, смилуются. Ну, хлестанут пару раз вицей. Стерпим!

Вспомнив последние слова Никифора, Павел поднял с дороги вицу и начал хлестать воздух направо и налево, словно перед ним лежал пьяный в дугу скотник и молил о пощаде.

Весь погруженный в свои проблемы, он не сразу заметил подводу, которая его обогнала. Присмотревшись к тому, кто сидел в телеге, Павел присвистнул, отбросил вицу, выхватил пистолет и кинулся за повозкой.

В повозке сидел не кто иной, как бывший кулак Федор Чепцов.

– Э, останавливай! Все, приехали, хватит, покатались! – крикнул он извозчику Кирьяну, догнав повозку и наставив оружие на Федора, безропотно поднявшего руки. – А ты слазь, контра! Средь бела дня разъезжаешь по деревне, и никто тебя не арестует. Чудеса, да и только. Прогуляемся до ГПУ, сдам тебя Байгулову. Он придумает, куда тебя на этот раз упечь. А, может, к стенке, а?

– Дак я к нему и еду.

Спрыгнувший с телеги повиновался, пошел с поднятыми руками в сторону ГПУ. Идти пришлось недолго, Байгулов сам попался навстречу.

– Что за маскарад?! – строго спросил ГПУшник, чуть не выхватив наган у Павла. – Не настрелялся еще?

– Это чистокровная контра, Назар! – обиженно заметил Кныш, пряча наган в карман. – Я такое могу порассказать…

– Ага, и он контра, и он, и он, – начал Байгулов, тыча пальцем в проходящих мимо мужиков и баб. – Если все вокруг контры, с кем социализм строить будем? А? Ты об этом подумал?

– Уж точно не с этим! – огрызнулся Павел, кивнув на Федора. – Это ж бывший храповец, его в банде видели. Ну, ты даешь, Назар!

– Что, и доказательства есть? – насторожился Байгулов.

– Если надо, найдутся, – угрожающе произнес Кныш.

Федор невозмутимо помахал рукой извозчику Кирьяну, чтоб тот подогнал телегу, не спеша уселся на прежнее место и небрежно бросил:

– Так и скажи, что жена моя тебе приглянулась, Варюшка, царство ей небесное, вот и готов всех собак на меня повесить. Лучше поведай, как с Ереминым подрался, как изувечил его, и как он угодил после этого в больницу. В это время, как мне помнится, храповцы и напали внезапно… Это поинтересней будет!

– Он правду говорит? – Байгулов развернулся к Павлу, положив тому руку на плечо так, что тысячник стал ниже ростом.

– Правду, – отвел глаза в строну Кныш. – Только это никого не касается. Никого, понятно?

– Ты отправил в больницу Глеба, и это никого не касается?! Ты сам-то себя слышишь? Это ж прямая диверсия! За такое и арестовать можно!

Кныш только теперь осознал, как все оборачивается против него и начал потихоньку отступать. Федор тем временем кивнул Кирьяну, тот стеганул лошадь, и телега двинулась дальше. Павел же, продолжая пятиться под напором ГПУшника, пытался как-то оправдаться, но у него не очень получалось:

– Ладно тебе, Назар, ну, подрались мы из-за бабы. С кем не бывает! Кстати, это не я его сковородой по башке приложил, а она… Я ее, между прочим, защищал. Честно, честно…

– Правильно, вали все на мертвую-то, – обозленный Назар, держа руку на кобуре, продолжал наступление. – Она уже не оправдается. А тебе, глядишь, и зачтется. Короче, так: через час собираемся у меня. Поставлю вопрос ребром, решим, что с тобой делать. Не явишься – из-под земли достану, так и знай!

Сплюнув в кусты, Байгулов направился, куда шел. Павел поднял руку, попытался догнать:

– Назар, подожди… Дай объяснить…

– Цыть! – рявкнул, резко обернувшись, ГПУшник. Павел чуть не налетел на него. – Какой ты тысячник? Ты бабник-похабник! Колхоз надо поднимать, а ты по бабам шастаешь! Взять бы бараньи ножницы, да отчекрыжить тебе по самый корень! Щупалец твой.

Оставшись один посреди улицы, Кныш несколько раз топнул ногой, подняв клубы пыли. Куда ни кинь – всюду клин. Там Никифор угрожает «заложить» его перед Романом Сидоруком, здесь – Байгулов «шьет» диверсионную деятельность. Что за жизнь!

* * *

К полуночи заметно похолодало.

Выйдя на крыльцо, Федор поежился. Подумал еще, что надо бы вернуться, поискать в сенях что-нибудь теплое из одежки, может, даже овчинный тулуп. Но возвращаться было дурной приметой, и он уверенно шагнул с крыльца.

Сделав несколько шагов, заметил возле калитки чью-то тень.

Едва на крыльце появилась Дарья, тень метнулась им навстречу.

«Никак Манефа, – мелькнула догадка в голове Федора. – Эх, некстати!»

– Я так и думала, – гаркнула женщина, разбудив собак в соседних дворах. – Сердце чуяло. Думаю, дай, схожу, проверю. Мужик, он ить, и есть мужик… завсегда. Кобель! Покажись, кулачка-комсомолка, блудовка, во всей красе своей! На дворе полночь, а ты в доме чужого мужика. Это как? Срамота!

– А так, что ты дура и ничего не соображаешь! – цыкнул на нее Федор, – нашла, к кому ревновать, она ж девчонка совсем! Разинула каравай на всю деревню! У нее отца схватили и пытают, мы на выручку пошли. Высвобождать.

– Угу, так я и поверила…

– Не хочешь, не верь, тетка Манефа, – затараторила навзрыд Дарья, – но не мешай, ради бога. Так ты всех разбудишь! А еще лучше – пошли с нами, поможешь. Правда, дело это рискованное… Но я готова жизнью рискнуть ради тятьки своего.

Что-то было в словах девушки такое, что проняло Манефу. Приложив ладонь к губам, женщина запричитала:

– Оиньки… Кажись, правда… Чо ж это я, а?

Поняв, что лучший способ искупить свою нечаянную вину – это помочь в святом деле, Манефа молча направилась следом за Дарьей.

Тяжеловато шагая впереди женщин, Федор подумал, что к середине октября, пожалуй, могут и белые мухи полететь. Предложение Байгулова переселиться в свой дом поступило очень вовремя. Хоть и болит душа, бьется в груди, ровно голубица в клетке, а только все одно – налаживать надо жизнь. Хоть так, хоть эдак. По-другому никак. Не в банду же снова подаваться!

– Не знаю я, где его держат, – призналась девушка, трясясь от холода. – ума не приложу!

– Зато я, кажется, знаю, – буркнул Федор, вспомнив свое пребывание в карцере, куда его Еремин полгода назад доставил прямо из дома «тепленького», обвинив в убийстве кузнеца. Больше арестованного держать было негде.

– Меня тама держали, – призналась Манефа, двигаясь следом за Дарьей.

Подкравшись к карцеру со стороны двора, Федор разглядел ту самую решетку, сорвать которую снаружи ему показалось несложно, если использовать лошадь. Только где ее взять?