Избач

Ревзин от удивления поднял брови:

– В общем ход мыслей верный. А в чем была особенность момента, когда Иосиф Виссарионович написал статью «Головокружение от успехов?», я имею в виду февраль-март?

Дарья удрученно молчала, опустив руки и еще гуще краснея.

Уполномоченный не стал издеваться над девушкой и усадил ее.

– Особенность была в том, что возникла реальная угроза крестьянских антиколхозных восстаний и бунтов. А это – срыв посевной! Что это такое в масштабах хотя бы Урала и Поволжья, думаю, вам объяснять не надо. Это вы должны понимать. Считай, политический момент! Для того вы и коммунисты, чтобы чувствовать политику партии и неукоснительно проводить ее в массы. Появление такой статьи было продиктовано объективной необходимостью на тот момент. Сейчас ситуация в корне иная. Я понимаю, амбар бандиты сожгли, зерно, скорее всего, оттуда увезли. Что по банде Храпа?

– Пока никаких результатов, – отрапортовал Кныш, поднявшись со своего места. – Сейчас с минуты на минуту должен подойти новый начальник ГПУ, товарищ Байгулов… Он подробней все доложит.

– Знаю Байгулова, преданный коммунист, отважный, – Ревзин потряс в воздухе кулаком, как бы демонстрируя эту самую преданность нового начальника ГПУ. – Требователен и к себе, и к другим.

– Самого Храпа убил Глеб Еремин. Остатки обезглавленной банды по лесам скрываются…

– Обезглавленной? – кашлянув, переспросил Ревзин. И, выдержав паузу, во время которой лицо тысячника начало покрываться румянцем, продолжил. – А по моим данным, у них новый главарь… Зверюга еще тот.

– Да ну, – опешил Павел, слегка покраснев и уже в который раз взъерошив свои кудри. – Про то мне ничего не известно.

– И этот главарь собирает в свои ряды недовольных крестьян по всей округе. Особенно – из единоличных хозяйств. Они его, собственно, и поддерживают. Кто зерном, кто – мясом… – с этими словами Ревзин показал рукой, что Павел может продолжать.

– В их рядах, похоже, – Кныш споткнулся, взглянул на Дарью, подбирая подходящее слово. – Наш односельчанин, кулак, которого не успели раскулачить. Помешал пожар.

Дарья почувствовала, что дальше сидеть не может. Слушать про то, что ее отец – бандит, она не могла. Извинившись, поднялась и направилась к выходу. И даже любопытный взгляд Гимаева, дескать, куда это ты, собрание еще не закончено, – ее не остановил.

Как на грех, у самого выхода столкнулась с Байгуловым. В широкой бурке он застыл в проеме дверей, и – ни туда, ни сюда.

– Ой, Назар Куприянович… извините… Разрешите.

Она хотела незаметно проскользнуть мимо него, в надежде, что он посторонится. Но ГПУшник – то ли от полученных недавно травм, то ли специально, чтоб ее не пропускать, – проявил поразительную неуклюжесть.

– Как? Ты уже уходишь? Что так рано? А что накурено здесь… так давай проветрим.

Дарья не знала, что ответить, топталась на месте, краснея все больше. Байгулов развел руками, будто собрался поймать беглянку.

– Понимаешь, Дашутка, – приобняв за плечи, он вывел ее коридор, заслоняя своей буркой видимость. – Ты уже совсем взрослая, и можешь сама принимать решения. Я слышал, ты сделала свой выбор…

Она попыталась скинуть его руку со своего плеча, выскользнуть из-под нее, но не тут-то было: словно чугунными клещами он впился в нее, и не отпустил, пока не вывел на крыльцо. Многие из попадавшихся навстречу пытались заговорить с Байгуловым, но он жестами показывал, что говорить сейчас не может.

Оказавшись с ней на крыльце, виновато пожал плечами:

– Ты не обижайся, не все тебе пока видеть можно, со временем ты поймешь. Сейчас ступай домой, и еще раз все обдумай. Я понимаю, это не просто – от отца отречься. Но… выбора нет, и обратного пути потом не будет. У нас вообще – прямая дорога, ты знаешь. Только в одну сторону.

Дарья кивнула и направилась прочь от конторы. Но, отойдя несколько саженей, обернулась: Байгулова на крыльце не было. Оглянувшись и не увидев ничего подозрительного, она вернулась и прошмыгнула в дверь. Коридор, по которому они только что шли с ГПУшником, был пуст. В него открывались двери кабинетов, она насчитала их четыре. Из ближнего донесся резкий голос Байгулова:

– Ты зачем в правление привел эту образину? Народ пугать?

– Товарищ уполномоченный, я думал… – начал оправдываться сиплый голосок, но был прерван.

– Думал он! Чем думал?! Убирайся!

Из кабинета выскочил безусый красноармеец с винтовкой через плечо, увидев Дарью, остолбенел ненадолго, потом махнул рукой и пошел мимо. А из кабинета донеслось:

– Ну, что, кулацкое отродье, будем говорить по-хорошему или на дыбу пойдем? Повторяю, у меня к тебе два вопроса: где дислоцируются остатки банды? И кто возглавил банду после смерти Храпа?! Я знаю, он из местных, кто он? Говори, падаль! И не ври, что не знаешь!

Дарья заглянула в кабинет и невольно вскрикнула от ужаса, узнав в опухшем от кровоподтеков и ссадин, стоявшем кое-как на коленях, со связанными руками, бородаче своего отца. На лице Петра Фомича не было живого места, впалые глаза отрешенно глядели сквозь Дарью, не узнавая ее.

– Кто впустил?! – рявкнул Байгулов, оглянувшись. – Я же просил идти домой, подумать. Даша! Зачем вернулась? Ты всегда такая своевольная?

– Тятька! – Она кинулась к отцу, но наткнулась на стальную фигуру Байгулова, принялась колотить его, исступленно крича: – Пустите меня к тятьке моему! Что вы с ним сделали, сволочи?! Гады!!! Гады!!!

ГПУшнику ее удары были не больнее комариных укусов. Он без труда вытолкал Дарью из кабинета.

В коридоре схватил ее за плечи и встряхнул так, что у девушки все поплыло перед глазами.

– Ты никак не уймешься, как я погляжу! Прекратить истерику быстро! Это приказ! Разве такой размазне можно доверить комсомольскую организацию?! Ты слюнтяйка мелкобуржуазная, а не лидер молодежи.

Дарья продолжала всхлипывать, то и дело повторяя:

– Садисты вы, я вас ненавижу! И… никогда не прощу…

Она не заметила, как рядом с ними оказался Гимаев. Увидев его, Байгулов поручил секретарю партячейки проводить девушку до дома:

– Ни на шаг не отпускать! Можешь даже в кровать уложить, дать выпить чего-нибудь успокоительного. Отвечаешь головой, короче!

– Будет сделано, Назар Куприяныч! – отрапортовал Илюха, беря ничего не соображающую девушку за локоть. – Пойдем, сударыня. Мне тебя передали на поруки.

Как они вышли из правления, как дошли до дома – она не помнила. Фараон выскочил из конуры, собираясь зайтись грозным лаем, но, увидев хозяйку, завилял хвостом.

Поднявшись на крыльцо дома, Дарья чуть слышно прошептала:

– Может, и Байгулов так избил моего тятьку, а, может, и ты… За ту плеть, когда он тебя ночью полосовал… Если это сделал ты, запомни, ты трус, Илья… Подлец и трус!

* * *

Манефе где-то удалось раздобыть немного картошки и лука. Возле сарая Федор развел небольшой костерок, и к вечеру они полакомились печенками. Федор рассказал, как залезал на чердак, прятал сундук с таракановским добром. Когда заикнулся про сломанную лестницу, Манефа насторожилась:

– Починил?

– Нет, – растерянно протянул он, чувствуя, как непрожеванная картофелина становится поперек горла. – Не до того было.

– Ты чо, Емельяновна сразу догадатся – кто-то поднимался по лестнице, надо починить… И побыстрей бы. Давай, я ее вызову, отвлеку, а ты в это время… того, сколотишь…

– Угу, ни инструмента под рукой, ни заготовки… Как починю-то? На соплю, чо ли, приклею?

– Подготовься, чай, мужик!

В этот момент скрипнула калитка, и вскоре на свет костерка вышел спасенный Назар Байгулов.