Избач

Так она думала до случая на пожаре.

Когда увидела, как отец неистово стегает Гимаева с Углевым, в ней словно что-то шевельнулось, сдвинулось. Увиденное не походило на прочитанное в книжках… Оно прожигало насквозь.

Если раньше, случайно услышав от односельчан «кулацкая дочь», она готова была дать обидчику, не раздумывая, пощечину, а если это девчонка – то и оттаскать за волосы, то теперь молча проходила мимо. Краснела, переживала – но проходила.

Гимаев старался не вспоминать прилюдную «порку». Один раз даже попросил ее остаться после собрания и откровенно сказал, что, если она кому-то расскажет про увиденное, то это будет не по-комсомольски. После этого ей никогда не стать секретарем – уж он постарается.

Дарья кинула в холщовую сумку кусок хлеба, почти залпом выпила кружку молока и вышла из дома.

Корней Полуянов, сын недавно убитого отца Ростислава, ждал ее по ту сторону калитки, прислонившись к забору, нанизывая на стебелек тимофеевки ягоды рябины. Спелая гроздь валялась рядом в траве.

– Так вот кто рябину у нас ворует! – девушка картинно взмахнула руками. – Маманя вчера мне все уши прожужжала!

– Здравствуй, Даш, это во-первых… – Корней исподлобья взглянул на девушку, после чего протянул ей травинку с нанизанными на нее ягодами. – А во-вторых, это тебе.

– Здравствуй, спасибо, – принимая подарок и рассматривая самодельные «бусы», девушка невольно осеклась: вчера только отпели и похоронили зверски убитого отца Ростислава.

Корней на похоронах не проронил ни слова, словно воды в рот набрал. А сегодня с утра ее встретил у калитки. О чем это говорит?

Словно почувствовав, какие мысли вертелись у Дарьи в голове, Полуянов буркнул:

– Если ты про отца моего, то никаких сочувственных слов подбирать не надо. Да, убили, я даже подозреваю, кто. Но жить как-то дальше надо…

Они шли по тротуару, Корней чуть впереди, Дарья – за ним. Поповский сын и убежденная комсомолка. Ну и парочка!

– Я как раз по этому поводу и хотела поговорить с тобой, – пытаясь замять неловкость, затараторила девушка. – Видишь Избу-читальню?

– Конечно, – всплеснул руками Полуянов. – Кто ж в Огурдино не знает, что в бывшей усадьбе Тараканова теперь будет Изба… Была усадьба, стала… Изба.

– Так вот, – продолжила Дарья без остановки. – Изба-читальня есть, а избача нет. Не хочешь им стать? По-моему, занятие очень интересное…

Услышав предложение, Корней замер, а Дарья прошла, не задерживаясь, поскольку очень опаздывала.

На фасаде Избы-Читальни головастый Артемка Клестов и худосочный Мишка Лупатый крепили лозунг «Кулаку – ни клочка земли, ни зернышка урожая!». Дарья мимо пройти не могла, закричала:

– Криво весите, Лупатый, выше свой край, выше!

– Ты шла своей дорогой, и ступай, – огрызнулся Лупатый, продолжая невозмутимо делать свое дело. – А нам неча указывать.

Дарье хотелось еще покомандовать, но она опаздывала на заседание партячейки – тем более, сегодня выступал приезжий уполномоченный из Коротково. Поэтому пришлось поспешить.

Артемка, проводив взглядом Дарью, цыкнул на Лупатого:

– Ишшо раз услышу, как ты грубишь ей, – он долго подбирал подходящее слово, щуря глаза и сжимая губы. – За пиканами с тобой не пойду, так и знай! Пущай другие с тобой ходют.

– Ты чаво, Тём? Не заболел, случаем?

– Сам ты больной, Лупатый, и не лечишься! И вообще, сам вешай свой дурацкий лозунг!

С этими словами Артемка спрыгнул с лестницы, отпустив свой край, ветер тотчас начал трепать его. При этом Лупатый с трудом удержался, чтобы не упасть. Он хотел крикнуть что-то обидное вслед удаляющемуся Клестову, но, видя, что тот идет не оборачиваясь, молча отпустил свой край и тоже начал спускаться.

На крыльце правления курил Павел Кныш. Увидев Дарью, он строго погрозил пальцем:

– Лубнина, ты собираешься в секретари или как? Заседание началось, а ты с пацанвой лясы точишь! Это не по-комсомольски!

– Да бегу я, бегу уже.

– Из области приехал уполномоченный по коллективизации, – доверительно сообщил он девушке, едва та взбежала на крыльцо правления. – Товарищ Ревзин, зовут Прокопий Авдеич… он и докладывает. Считаю, тебе надо послушать.

– Там накурено, небось… – заметила Дарья, не спеша заходить. – А я этот запах с детства не переношу, противный такой.

– Ну, ты даешь, Лубнина! – Кныш развел руками, и даже слегка присел. – Собираешься посвятить жизнь борьбе за дело освобождения трудящихся, а на такую мелочь обращаешь внимание. Учись отличать главное от сиюминутного… второстепенного. Зерна от этих самых… плевков… или как их там?

– Плевел, вы хотели сказать, Павел Силантьич?

– Ну да, ну да, – стараясь как можно быстрее проводить девушку с крыльца, он попытался приобнять ее за плечо. – Вот видишь, какая ты… умная, начитанная.

– Ничему я жизнь посвящать пока не собираюсь, не делайте скоропалительных выводов. – Дарья скинула его руку со своего плеча, и принялась отчеканивать каждое слово: – И главное от второстепенного я отделять умею. А курить совсем не обязательно, тем более, когда окна закрыты.

С этими словами она шагнула через порог.

В Красном уголке было накурено так, что Дарья подумала, будто попала в парилку. Усевшись на ближайший пустой табурет, с трудом в дыму разглядела докладчика.

– Результаты неутешительные, товарищи, – изрек он, закашлявшись. – За лето мы потеряли в целом по области, считай, половину колхозников. Сорок восемь процентов вышли из колхоза, вновь подались в единоличники. Эти примеры, сами знаете, заразительны, глядя на них, и другие пишут заявления. А молодому государству, вставшему на путь индустриализации, очень нужен хлеб. Что мы ему дадим вместо хлеба? Ужасающие цифры вышедших из колхоза? Или рассказ о том, как бандиты амбар сожгли? И то, и другое недопустимо!

Дарья подняла руку, приезжий близоруко прищурился:

– Чего тебе, девочка?

– У меня вопрос, – она встала, уловив на себе непонимающий взгляд Кныша, дескать, чего высовываешься?!

– По существу? – снисходительно уточнил Гимаев.

– Еще как по существу. Зачем тогда товарищ Сталин написал свою статью «Головокружение от успехов»? Ведь именно из-за нее колхозы стали разваливаться. Он в ней как бы намекнул…

На нее стали шушукать, шипеть, Кныш уронил голову, взъерошив себе кудри. Хотел было стукнуть по столу от души, но в последний момент сдержался.

А она продолжала.

– Если бы этой статьи не было, я считаю, никто бы не вышел из колхоза, ну или… всего несколько человек.

– У тебя все, Лубнина? – вскочил, не вытерпев, Гимаев. – Садись тогда и больше с такими… провокационными и… оппортунистическими вопросами не встревай. Ты ведь будущий комсомольский секретарь!

Ревзин показал жестом, дескать, ничего предосудительного не произошло, можно успокоиться.

– Девочка, ты знаешь, в чем политическая особенность текущего момента? – приезжий взглянул исподлобья на Дарью так, что она покраснела.

– Наверное, в том, что крестьяне бегут из колхозов вместо того, чтобы в них коллективно хозяйствовать, помогая городу и стране… строить социализм.