История Саудовской Аравии

Наконец, могущественный оседлый правитель в союзе с некоторыми кочевыми племенами или самостоятельно совершал набеги на соседних кочевников, грабил их, иногда принуждал к выплате дани. Так действовали в пору своего могущества Саудиды и Рашидиды, в рамках же государства Саудидов – аль-Мудайфи, правитель Эт-Таифа и вождь некоторых хиджазских бедуинских племен, а также эмир Асира Абу Нукта. То же самое в принципе можно сказать и о шерифах Мекки.

Власть в оазисе не всегда сосредоточивалась в одних руках. Иногда земледельцы, выходцы из разных племен, враждовали друг с другом, не подчинялись единому правителю, а имели своих шейхов или эмиров.

Правители аравийских оазисов именовались по-разному. Наиболее часто встречаются титулы «эмир» или «шейх», но также «сахиб», «вали», «кабир», «сейид». При этом никакого сколько-нибудь четкого разграничения в употреблении этих титулов ни у аравийских летописцев, ни у европейских путешественников найти невозможно.

Власть оседлого эмира существенно отличалась от власти кочевого шейха. Правителю в оазисе не противостояла военно-демократическая организация племени. Земледельцы с их ослабевшими родо-племенными связями находились в несравненно большей зависимости от своей знати, чем бедуины. Неудивительно поэтому, что аравийские летописцы называют жителей оазисов «райя» – «подданные», «стадо», «быдло». Эмир-феодал опирался, с одной стороны, на оазисную аристократию, со многими представителями которой он находился в родстве, с другой – на собственную дружину из рабов, вольноотпущенников, наемных солдат. Судебная система в оазисах строилась, как правило, на основе мусульманского права – шариата. Суд вершил не только лично правитель, но и судья – кади, имевший юридически-богословскую подготовку

Организацию политической власти оседлых феодалов в Аравии XVIII в. можно наблюдать на примере Мекки. Правда, она отличалась от оазисов-городов полуострова, в частности в Центральной Аравии; об этом свидетельствовали исключительное положение Мекки как священного города всех мусульман, обширная торговля через Джидду и сравнительно большой приток богатств в руки шерифа, а также особая аристократичность рода шерифов, считавших себя потомками пророка.

Правитель Мекки получал власть с согласия наиболее влиятельных шерифских семей и с формальной санкции османского султана. Мекканское войско состояло из нескольких сот абдов и наемных солдат. Обладая большими средствами, шериф в случае нужды мог увеличить его численность. Чиновниками шерифа были, как правило, рабы. Из их числа он назначал своего наместника (называемого «вазиром») в Джидду и таможенного чиновника. Шериф всегда стремился заручиться расположением соседних с Меккой кочевых племен. Своих детей шерифы отдавали на воспитание бедуинам. Среди них будущие воины или правители вырастали крепкими, выносливыми, энергичными, а главное – приобретали друзей и союзников для будущей борьбы за влияние и власть

.

Политическое устройство эмирата Джебель-Шаммар, описанное путешественниками в середине и второй половине XIX столетия, вполне могло повторять некоторые черты организации власти в мелких оазисах-государствах Центральной Аравии XVIII в. Хаильские эмиры управляли государством с помощью родственников, но главным образом с помощью рабов и вольноотпущенников, которые пользовались большим, чем родственники, доверием правителя. При этом Рашидиды, так же как и мекканские шерифы, опирались на дружину из абдов и наемников. Верхушка невольников, так называемые раджаиль аш-шуюх (мужи главного шейха), получала важнейшие посты во дворце и должности чиновников в формировавшемся государственном аппарате. Они же были наместниками в оазисах. Важнейшие судебные и некоторые гражданские дела разбирались на эмирском маджлисе, который заседал публично. В нем участвовали представители хаильской аристократии и высшие богословы. Роль полиции в эмирате Рашидидов выполняла та же гвардия правителя. В Хайле была тюрьма. В качестве наказания за преступления конфисковали имущество, избивали палками, отсекали руку

.

Однако государственность в других оазисах была развита меньше. Ч. Доути, посетивший Анайзу, крупный торговый центр в Касиме, не обнаружил там даже тюрьмы

.

Легко заметить, что опорой феодальной власти в оазисах была гвардия абдов. Полностью зависимая от хозяина, не связанная с местным населением, она служила верным орудием политического господства. При этом абды – воины, полицейские, чиновники, наместники – занимали привилегированное положение, получали большие доходы, превращались практически в часть правящего класса, хотя и в особую часть с урезанными правами. Приобретая в ряде случаев большой вес и влияние, эта прослойка рабов претендовала порой на высшую власть и захватывала ее. Так обстояло дело, например, в Эр-Рияде в первой половине XVIII в., а также в Мекке в конце 80-х гг. того же столетия

. Влияние дружины рабов в какой-то мере сказывалось и на бедуинских шейхах. Возможность превращения абдов в правящий класс Аравии в ходе исторического развития не стала реальностью. Но как далеко могли зайти в обществе подобные тенденции, свидетельствуют и тюркская гвардия Аббасидов, и мамлюки Египта.

Черты кастовости в аравийском обществе.

Многоплановая структура аравийского общества еще более усложнялась элементами кастового деления и связанными с ними обычаями и предрассудками. В своей основе эти элементы определялись хозяйственной деятельностью, родо-племенными отношениями, социальным делением, особенностями психологического склада.

В Аравии именно бедуинов-верблюдоводов считали благороднейшими представителями рода человеческого. Сами они были твердо убеждены в своем превосходстве над оседлым и полуоседлым населением. Единственным достойным себя занятием бедуины считали газу, разведение верблюдов, караванный извоз и иногда торговлю. В бедуинских племенах «голубой крови» пастухи-овцеводы занимали приниженное положение и уважением не пользовались. Превращение кочевника-верблюдовода в овцевода или земледельца настолько умаляло его «благородство», что он с трудом мог вернуться в лоно настоящих бедуинов

. Претензии на особое благородство бедуины обосновывали генеалогиями, корни которых уходили в глубь столетий. Специалисты по составлению генеалогий в Аравии всегда были обеспечены работой

.

Следующими на ступеньке кастовой лестницы стояли овцеводы, которые свысока глядели на оседлых. За ними шли земледельцы, если они не имели возможности возвести свою генеалогию к благородным предкам. Кастовое неравенство этих групп населения закреплялось отсутствием между ними устойчивых брачных связей. Беднейший бедуин редко соглашался выдать свою дочь замуж за состоятельного феллаха.

Над тремя прослойками аравийского населения, имевшими различную степень «голубизны» крови, возвышалась знать. Она считала себя настолько же выше рядовых кочевников, насколько те превосходили «благородством» земледельцев. «Дома главных шейхов племени, – отмечал А.И. Першиц, – в противоположность всем остальным соплеменникам, считавшим себя потомками единого предка, зачастую претендовали на отличные от общеплеменных „благородные

генеалогии… Кровь членов шейхских фамилий либо (обычно у бедуинов) вообще не имела цены, либо (чаще у полукочевников) стоила дороже крови простого соплеменника. Ломая предписанные обычным правом нормы родовой и племенной эндогамии, шейхи отдавали своих дочерей шейхам чужих племен и сами женились только на дочерях шейхов, причем брачный выкуп, принятый в шейхской среде, значительно превышал обычный»

. Племенную верхушку Ч. Доути назвал «аристократией по крови и происхождению (общему предку)»

. Такого же мнения придерживался и К.-Ф. Вольней: «В каждое племя входит одна или несколько главных семей, члены которых носят титулы шейхов, или сеньоров. Эти семьи представляют собой то же, что и римские патриции, и европейские дворяне»

.

Свое происхождение от бедуинской аристократии подчеркивали и оседлые феодалы. В ряде случаев они стремились сохранять бедуинский образ жизни и поддерживали родственные отношения с кочевой знатью.

«Низшие» племена (сулубба, хитайм, шарарат) были париями, отверженными аравийского общества. Назвать кого-либо другого их племенным именем значило нанести ему тяжелое оскорбление. Члены «низших» племен должны были проявлять знаки почтения к «благородным» арабам. Те, в чьих жилах текла «благородная кровь», никогда не вступали в брак с «низшими»

. О происхождении этих племен рассказывали позорящие их легенды. Это не мешало юношам из знатных фамилий, пользуясь большой свободой нравов в «низших» племенах, заводить там любовниц. Примерами подобного рода полна устная бедуинская поэзия

.

В современной науке одни исследователи полагают, что некоторые из «низших» племен, в частности сулубба, – доарабского или даже досемитского происхождения

. Другие считают, что они появились на полуострове позже арабов

.

Ремесленников (суннаа) презирали в еще большей мере, чем «низшие» племена. Занятие профессиональным ремеслом, особенно ткачеством, было самым последним делом для араба. Слово «ремесленник» было оскорбительным. С суннаа часто гнушались вступать в брачные отношения даже члены «низших» племен. Некоторые ремесленники (в частности, кузнецы) образовали обособленную касту, рассеянную по всему полуострову, и считали себя членами одного племени

. Ремесленники из числа вольноотпущенников и иностранцев не входили в их организацию.

На самой низкой ступени общественной лестницы находились абды – рабы и вольноотпущенники. Только они вступали в брак с представителями «низших» племен и ремесленниками, и не исключено, что этническое своеобразие и «низших», и суннаа вызвано именно этим обстоятельством.

Деление аравийского общества на кастовые группы часто не совпадало с делением на имущих и неимущих. В каждой из «отверженных» прослоек населения – у «низших» племен, суннаа, абдов – была своя элита. Ее богатства иногда превышали состояния не только рядовых бедуинов, но и представителей кочевой аристократии. Рабы (чиновники крупнейших феодалов) иногда возносились над многими представителями оседлой или кочевой знати. Однако беднейший бедуин смотрел свысока на влиятельного наместника – абда и ни при каких обстоятельствах не выдавал за него дочь.

Аравийское общество в развитии.

В Аравии XVIII–XIX вв., безусловно, существовали многие элементы классового общества. Но классовые границы в нем пролегали ломаными линиями: не только между имущими и неимущими, знатью и подданными, но и между бедуинами-верблюдоводами и полукочевым и оседлым населением, между «благородными» и «низшими» племенами, между свободнорожденными и рабами. В ряде случаев эти границы затушевывались патриархальнородовыми отношениями и элементами кастовых различий.

Отмечая сложный характер взаимоотношений различных групп населения, переплетение классовых, патриархально-родовых и кастовых отношений, А.И. Першиц тем не менее пришел к выводу, что «основными классами североаравийского общества были класс феодалов и класс феодально-зависимых крестьян. К первому из них наряду с крупными оседлыми землевладельцами и кочевыми шейхами принадлежали различные категории средних и мелких эксплуататоров феодального типа – городские купцы, ростовщики, раскрестьянившиеся деревенские богатеи; ко второму – феодально-зависимые феллахи, кочевники, африканские вольноотпущенники»

. При всех оговорках подобное определение в принципе ставит на одну доску и бедуина «благородного» племени – соучастника эксплуататорской деятельности своего шейха, и полукрепостного вольноотпущенника, и презираемого ремесленника, а шейха поселения абдов – даже выше рядовых кочевников аназа, мутайр или харб. С таким выводом трудно согласиться. Впоследствии А.И. Першиц отошел от этой категорической оценки, констатировав: «За века раннеклассового развития… кочевые общества в отличие от оседлого некочевого населения так и не были полностью феодализированы»

.

Можно ли считать, что рассмотренный общественный строй сложился в Аравии лишь в XVIII в.? Очевидно, нет. Правда, проблема определения хронологических рамок его существования требует особого изучения. Но, например, отдельные сведения европейцев об аравийской жизни в Средние века не противоречат позднейшей информации. Сообщения Ибн Халдуна о североафриканском обществе XIV в. в зоне пустынь и полупустынь, у которого так много сходных черт с аравийским, подкрепляют подобную точку зрения

.

Такие черты общественной системы Аравии XVII–XIX вв., как химы, дахаля, замена кровной мести выкупом, гвардия рабов в Мекке, были известны еще в Аравии времен зарождения ислама

, хотя не исключено, что за много столетий содержание некоторых институтов приобрело в той или иной степени классовый оттенок. Бедняки-«салуки» доисламской поэзии живо перекликаются с неимущими бедуинами XVIII–XIX вв., а представителей племенной знати в VI–VII вв. называли «обладателями сотен (верблюдов)»

. Учитывая, что за прошедшие с тех пор столетия вплоть до XX в. не было отмечено никаких революционных сдвигов в развитии производительных сил Аравии, допустимо полагать, что подобная общественная система с теми или иными модификациями сохранялась продолжительное время.

Факторы децентрализации и объединения.

Со времен Мухаммеда и до появления ваххабизма Аравия не знала единой власти, стабильности, мира. На протяжении веков она по большей части была раздроблена на мелкие и мельчайшие оазисы-государства или их объединения, кочевые племена или их конфедерации. Экономическая разобщенность отдельных оазисов и племен, этих самостоятельных хозяйственных единиц, и размеры пустынного полуострова, где островки человеческой жизни были порой разделены сотнями километров, действовали как факторы децентрализации. Объединению также препятствовали племенные и местнические различия аравийского населения, диалектальные особенности языка, пестрота и противоречивость религиозных верований и представлений.

Племенная и оазисная знать была заинтересована в расширении границ своей власти с целью увеличения источников обогащения. Устремления каждой из отдельно взятых племенных и оазисных группировок знати сталкивались с подобными же тенденциями соседей. Во взаимной борьбе истощались силы. Но бывало, что та или иная группировка знати, опиравшаяся на военную мощь бедуинов или оседлых и возглавлявшаяся талантливым вождем, широко распространяла свое господство. В результате образовывались государства на сравнительно обширной территории. Главной побудительной силой объединения была совместная экспансия, которая обеспечивала военную добычу. Существовали обширные районы, где центробежные силы феодальноплеменной анархии перемежались с центростремительными силами объединения. Это – Хиджаз, Неджд, Эль-Хаса, Йемен, Оман.

На территории крупных государственных объединений в результате установления безопасности и притока богатств извне могло идти развитие производительных сил несколько ускоренными темпами. Но затем наступательный порыв иссякал, внутренняя борьба и соперничество подтачивали прочность власти, знать усиливала эксплуатацию подвластного населения, создавая предпосылки внутреннего недовольства, центробежные силы брали верх, и государства распадались. Этот процесс мог резко ускориться в случае каких-либо стихийных бедствий и эпидемий.

Можно считать поэтому, что в раздробленной Аравии на протяжении веков существовали потенциальные силы объединения, а в любом из образующихся централизованных государств начинали действовать мощные силы распада.