История Саудовской Аравии

Землевладельцы сдавали крестьянам участки в аренду на различных условиях. Основным путем получения ренты была издольщина, размеры которой определялись обычаем.

Захват в частное владение больших и малых источников воды позволял их хозяевам продавать воду и тем самым взимать поборы в свою пользу с орошаемой земли. Многие крестьяне, не имея рабочего скота, не могли самостоятельно пользоваться общественными колодцами или источниками, обрабатывать землю и вынуждены были арендовать скот.

Большие доходы приносили знати различные поборы, налагаемые на население. Известно, например, что в середине XVIII в. эмир, обладая политической властью, собирал с местных жителей какой-то налог

. «Пошлины» за прохождение торговых караванов также обогащали прежде всего аристократию. Сильные оседлые правители могли существенно пополнять свою казну во время удачных военных набегов (газу) на соседние оазисы, кочевые или полукочевые племена. Для многих представителей знати газу становился главным источником дохода.

Способы обогащения правящей аристократии оазисов можно видеть на примере мекканского шерифа. Наибольшие доходы ему приносили таможенные сборы в Джидде. Он участвовал в прибыльной транзитной торговле, которая велась через этот город, владел морскими судами, продавал продовольствие паломникам. Он облагал тяжелыми подушными поборами персидских хаджи и получал подношения от богатых паломников-суннитов. Ему доставалась также часть денег, посылаемых из Стамбула в Мекку в качестве дара султана жителям священного города. В казну шерифа стекались доходы от земельной собственности в Эт-Таифе и других оазисах, а также от принадлежавших ему домов. По мнению И. Буркхардта, доход мекканского шерифа достигал 350 тыс. ф. ст.

Конечно, правитель Мекки находился в Аравии на особом положении, но и другие эмиры имели некоторые из перечисленных статей дохода, хотя и в меньшем объеме.

В Аравии не получили развития формы прямого прикрепления крестьянина к земле. К. Нибур отмечал: «Крестьянин, недовольный своим сеньором, волен его покинуть и поселиться в другом месте»

. Но невозможность обойтись без покровительства могущественного человека или клана в условиях отсутствия безопасности приводила к возникновению личной зависимости крестьянина от правителя оазиса, хотя она была очень слабой.

В аравийских оазисах в интересующий нас период, несомненно, существовали классовые отношения, которые, очевидно, сложились за много столетий до XVIII в. Однако, характеризуя их как «феодальные», мы должны сделать существенную оговорку. Социальная структура земледельческого населения Аравии, в общем-то отсталой периферии Ближнего Востока, повторяла в примитивном виде основные элементы общественного устройства более развитых стран этого района. Поэтому, употребляя в дальнейшем термин «феодализм» для характеристики аравийского общества, мы будем подразумевать, что это был феодализм, характерный для стран Ближнего Востока, арабо-османского общества средних веков, существенно отличный от западноевропейского или восточноевропейского феодализма.

Патриархально-родовые отношения внутри кочевых племен.

Хроника «Блеск метеора» оставила нам перечень кочевых объединений Центральной, Восточной, Северной и Западной Аравии в XVIII – начале XIX в.

, чего мы не находим в ваххабитских летописях того периода. Самым крупным из арабских племен (мы назвали бы его конфедерацией племен) автор «Блеска метеора» считал аназа, разделенных на три группы; в каждой из них было примерно 60 тыс. мужчин, под которыми анонимный летописец подразумевал бедуинов, способных носить оружие. (Ф. Манжен упоминал, что соотношение воинов и женщин, детей, немощных, стариков составляло один к трем

, что позволяет определить общее число аназа примерно в полмиллиона человек.) Аназа славились искусством верховой езды. Традиции взаимопомощи и солидарности были у них сильнее, чем у других племен. Когда во время засухи часть подразделений аназа перекочевывала из Неджда в полупустыни Сирии, им помогали жившие там соплеменники.

Анонимный летописец сообщал, что большая часть аназа подчинилась Саудидам без войны. Это – многозначительный факт. Видимо, централизаторские, объединительные усилия диръийских эмиров отвечали интересам племени, распространившегося по значительной части Аравии.

Шаммары, обосновавшиеся в Северном Неджде и считавшие своими предками кахтанов из объединения тай, могли выставить 20 тыс. воинов. Хиджазское племя харб имело 30 тыс. вооруженных мужчин из числа кочевников и оседлых.

Недждийское племя мутайр, славившееся своими воинами и боевым духом, имело 14 тыс. бойцов; племя атайба, расселенное в Неджде и Хиджазе, – 40 тыс.; бакум – 4 тыс.; племя субай, особо преданное Саудидам, – 12 тыс.; сухуль – 10 тыс.

На юге Неджда в могущественном племени кахтан было 50 тыс. воинов, и его никто не смел трогать. Кахтаиы присоединились к Саудидам на условии поддержки Эд-Диръией их набегов на Тихаму, Горный Йемен и Хадрамаут.

Аджмаиы могли собрать 5 тыс. бойцов. Это племя, в XVIII в. откочевав из района Наджрана на север, видимо, разрослось и укрепилось. В последней трети XIX в. оно выставляло в Восточной Аравии на поле боя многие тысячи воинов.

Бану мурра, или ааль мурра, жившие на кромке Руб-эль-Хали, насчитывали до 2 тыс. бедуинов «или больше», замечал автор «Блеска метеора». Суровые условия их жизни поражали даже аравийского летописца, и он не преминул отметить, что бану мурра могли питаться одним молоком верблюдиц и пить солоноватую воду.

Наконец, бану халид, хозяева Восточной Аравии в середине XVIII в. и соперники Диръийского эмирата в период его возвышения, насчитывали 30 тыс. воинов.

Не вызывает сомнения, что все эти цифры очень приблизительны. Летописец не уделил внимания ни «неблагородным» племенам, ни рабам и вольноотпущенникам, ни ремесленникам – суннаа, о которых речь пойдет ниже. Но перечисление племен дает хотя бы условную статистическую картину кочевого общества Аравии того времени (без Йемена и Омана). Общее число воинов-бедуинов достигало почти 400 тыс., что позволяет определить численность кочевников Аравии примерно в 1,2 – 1,5 млн.

Общие черты социальной структуры аравийских кочевников достаточно хорошо изучены, и мы ограничимся здесь ее кратким описанием.

Низшей ячейкой племени была семья. Иногда группа из трех-четырех семей, связанных между собой узами близкого кровного родства, владела «более или менее нераздельным имуществом»

. Но это явление встречалось редко. Сами потребности кочевого хозяйства, уход за скотом и его выпас не делали необходимым в условиях Аравии объединение больших коллективов людей для совместного труда.

Несколько семей близких или дальних родственников, помнивших или знавших общего предка, составляли небольшую родовую группу.

Широкая родовая группа охватывала семьи, объединенные отдаленным родством. Самое распространенное ее название – ашира. Ее члены были связаны строгими обязательствами и правами взаимопомощи и взаимоответственности. Во главе аширы стоял старейшина – шейх, иногда военачальник – акыд. Род также имел знатока и толкователя обычного права. У каждой аширы были собственное имя, тамга, военный клич, нередко родовое кладбище. Род мог принимать в свой состав и чужаков.

Далее шло подплемя – группа родов, связанных вымышленными генеалогическими или фактическими родственными отношениями, а также политическим или военным союзом.

Следующей ступенькой общественной структуры кочевников было племя, которое чаще всего называлось «кабила» («кабиля»). Оно имело свою территорию, некоторые диалектальные особенности в языке, специфические черты быта, культуры, верований, свою тамгу и военный клич. Соплеменники считали себя родственниками, происходящими от одного предка. Во главе племени стоял шейх, имелись также акыд и несколько знатоков обычного права – арифов.

Группировки племен формировались по этническому (родственному) признаку и по политическим соображениям. Отношения между родственными племенами регулировались нормами обычного права – урфа

.

Внутри кочевых племен сохранялись реальные явления, свойственные патриархально-родовому обществу. К ним прежде всего относится коллективная собственность племен на пастбищные территории (дира). Границы земель, принадлежавших племени, были строго определены. «Каждое из таких племен присваивает себе какую-либо территорию, которая образует его владение, – писал К.-Ф. Вольней. – В этом отношении отличаются они от земледельческих народов тем только, что их земли должны быть гораздо более обширными, чтобы на весь год обеспечить кормом их стада. Каждое из этих племен образует один или несколько лагерей, разбросанных по местности. Они постепенно меняют места стоянок на этой территории, по мере того как стада поедают весь корм вокруг лагерей»

. Эта информация подтверждается позднейшими путешественниками.

Значительная часть степных колодцев и водоемов также принадлежала бедуинским племенам. «Большинство колодцев в глубине пустыни и особенно в Неджде, – сообщал И. Буркхардт, – является исключительной собственностью какого-либо племени или отдельных лиц, предки которых выкопали колодец… Когда в пустыне иссякнут дождевые воды, племя разбивает шатры подле собственного колодца; никаким другим бедуинам не позволяют поить здесь своих верблюдов»

.

Родоплеменные подразделения могли быть коллективными собственниками обрабатываемых земель в оазисах

. Бедуины сдавали их в аренду африканским вольноотпущенникам или арабским феллахам, забирая определенную долю урожая и распределяя ее среди отдельных семей

. В общественной собственности племен находилась большая часть жеребцов-производителей, но кобылы всегда считались частной собственностью

. Есть сообщения об общественных стадах верблюдов у отдельных племен.

В среде кочевников существовали многие элементы патриархально-родовой взаимопомощи в хозяйственных делах, например при стрижке овец, которая сопровождалась угощением. Сородичи также оказывали помощь друг другу во время семейных событий – свадьбы, обрезания.

Бедуины славились гостеприимством. Пренебрежение его обычаями считалось страшным позором. «Если чужестранец или даже неприятель прикоснется к палатке бедуина, то его личность становится, так сказать, неприкосновенной, – сообщал К.-Ф. Вольней. – Было бы подлостью, несмываемым позором даже удовлетворить справедливую месть в ущерб гостеприимству. Если бедуин согласился разделить с гостем хлеб и соль, ничто в мире не может заставить его предать гостя»

. Но так как вовсе не каждый мог длительное время содержать гостя, его выручали сородичи. Они также приходили на помощь, если гость лишался какой-либо части или всего имущества и хозяин был обязан возместить потери. Огромное значение имела материальная помощь сородичей в случае падежа скота в результате засух и болезней, потери имущества при грабительских набегах. Утраченную собственность возмещали скотом, деньгами, утварью или лагерным снаряжением. Попавшим в беду семьям помогали сородичи, а родовым объединениям – соплеменники или союзные племена. Как писал Ч. Доути, кто бы ни был ограблен, это считалось «общей бедой всего племени; никто из лишившихся скота не должен оставаться неимущим, и правящий шейх обязывает всех соплеменников в течение одного-двух дней возместить пострадавшим весь утраченный ими скот»

.

Стоит заметить, однако, что даже при крепких узах родоплеменной солидарности полностью покрыть убытки чаще всего было невозможно. Так, если племя лишалось значительной части скота после военного разгрома, то обычай возмещения потерь практически переставал действовать. Бедняки в таких случаях были обречены на голодную смерть. То же самое происходило при страшных засухах или во время эпидемий. Теряли при этом в той или иной мере все члены племени, и часто они уже просто не могли помочь особо пострадавшим. Обычай восполнения потерь не был фикцией, но его ограничивали рамки реальных возможностей.

Отношения между различными родо-племенными подразделениями регулировались прежде всего с помощью важнейшего института обычного права – кровной мести (cap)

. «Интересы общей безопасности издавна ввели у арабов закон, который требует, чтобы кровь любого убитого была отомщена кровью убийцы, – писал К.-Ф. Вольней. – Это называется у них cap, или отплата; она возлагается на ближайшего родственника убитого. Честь его перед всеми арабами настолько задета, что если он пренебрежет своей обязанностью мести, то навеки будет обесчещен. Вследствие этого он выжидает удобный случай, чтобы отомстить. И если его враг умирает от какой-либо другой причины, то он не считает себя ни в какой мере удовлетворенным и его месть переходит на ближайшего родственника убийцы. Эта ненависть передается по наследству от отца к детям и прекращается лишь с исчезновением одного из родов, если только семьи не договорятся пожертвовать виновным или заплатить выкуп за кровь деньгами или скотом»

.

Среди бедуинов обычай кровной мести охватывал, как правило, родственников до пятой степени родства. Часто вся группа сородичей, на которую распространялась кровная месть, покидала свое племя и искала пристанища у могущественного шейха чужого племени. Затем они пытались договориться об уплате выкупа. Если убитый не принадлежал к аристократии, то его родственники соглашались на выкуп. В разных районах и племенах размеры выкупа были различны, но значительны. В выплате участвовали все родственники убийцы. Шейхская же верхушка за смерть сородича требовала уплаты кровью

.

Весь род помогал выкупать из плена своих членов

. Состоятельные бедуины в случае нужды помогали беднейшим. Они же делали своим менее обеспеченным сородичам подарки продуктами, тканями, скотом, устраивали угощения. Таким образом они завоевывали себе популярность. Прослыть скупым было позором для представителя знати. Зато щедрость причислялась к самым высоким добродетелям