Калининград. Городские прогулки

Рыболовство Панин ставил не на первое, а всего-навсего на третье место. Что же до приморских территорий, то здесь первенство рыбного промысла никто оспаривать и не пытался.

Писательница Е. Н. Водовозова-Семевская делилась наблюдениями: «Большая часть населения гафов Балтийского моря и берегов полуострова Замланда – рыбаки и торговцы рыбою. Весь этот люд живет в своих домиках, покрытых камышом. Ни в одном из них вы не найдете трубы: дым ложится темным облаком над головами и медленно выходит через щели и через отверстия в крыше. Балки и потолок покрыты густым налетом сажи. Сети подле дома, в стороне и в самой избе красноречиво говорят о главном занятии жителей. Без рыбы нет еды: рыбу едят с утра до вечера, часто даже совершенно сырую, лишь только вылавливают ее из воды. Несмотря на простоту жизни, здешний люд отличается чистоплотностью, и его нельзя назвать ни грубым, ни неразвитым: большинство говорит на нескольких языках… Здешнее население чрезвычайно набожно, как все рыбаки вообще. Главное занятие их состоит в ловле камбалы, наваги, осетров, угрей, а также в приготовлении икры».

А процесс приготовления камбалы выглядел так: «Очень знаменитой была кранцская копченая камбала. Перед тем, как поместить в коптильню, она перевязывалась попарно и вывешивалась на длинных веревках на воздухе. Из плотно закрытых крышками коптилен сочился дымок сосновых шишек. В них коптилась желто-золотая камбала. Кто не хотел есть эти дары моря прямо с дыма, мог приобрести готовую рыбу в Кранце, где угодно, по дороге на вокзал».

Со временем колорит рыбацких деревушек утрачивался. А после Второй мировой войны и вовсе почти сошел на нет. Пионер-переселенец Иван Шилов вспоминал: «В поселке Рыбачьем колхоз организовали только в июне или июле сорок восьмого года. Гословские к тому времени выловили весь залив. У них было четырнадцать катеров с двигателями по семьдесят пять лошадиных сил и с тралами, полученными по репарациям. Начальник Гослова Курочкин говорил и руками показывал: „Лови всю: и такую, и такую!“»

Наталья Соседова жаловалась: «Осенью сорок восьмого года я пошла рыбачить… В бригаде из пятнадцати-шестнадцати человек – двенадцать девушек. Когда выгружали и носили сдавать улов (несколько тонн), руки были с кровавыми мозолями. Девки работали больше мужиков. А те, бывало, пьяные, еле разбудишь такого, затолкаешь в лодку – и в залив. В заливе закладывали невод метров на триста. Мужик выбросит мотню и курит, а мы выбрасывали весь невод. За ночь ставили пять-шесть раз. Весь наш флот – лодки-плоскодонки. Один катер ходил собирать лодки. Трудная была работа, никакой спецодежды не было. Один сапог сорокового размера, другой – сорок пятого или вообще валенок. Волна все время заливает лодку… Когда выходили не в залив, а в море, требовался специальный пропуск».

Естественно, рыбаки-немцы не позволили бы своим женам заниматься столь тяжелым промыслом. Просто из гордости.

* * *

Главным же значением реки являлось, конечно же, торговое. Прегель – в первую очередь порт. Порт-кормилец любого ганзейского города. И Кенигсберг – не исключение.

М. В. Станиславский писал: «В 1883 году мне довелось прожить в этом городе около четырех месяцев… Река Прегель, протекающая по городу двумя рукавами, из коих главный не шире нашей Фонтанки, а второй будет равным мойки у Полицейского моста, покрыта была маленькими барками и парусными ладьями, нагруженными для потребности города картофелем, овощами, дешевыми фруктами, каменным углем, дровами, соленой рыбой и тому подобными продуктами продовольствия. Пароходы за недостатком глубины не могли доходить до Кенигсберга. Морские суда должны были выгружаться в Пиллау, небольшой гавани, лежащей в 80 верстах по направлению к северу от Кенигсберга, и доставлять товары, назначенные в этот город, на небольших лихтерах. Понятно, что такой способ был очень медлителен, дорог, а для некоторых грузов и прямо убыточен. Посетив в сентябре минувшего года Кенигсберг, я был несказанно поражен видом этого города. Из мизерного, словно захудалого городишки, носящего как бы в насмешку гордое название королевской столицы и резиденции… превратился он в настоящую роскошную столицу средней величины. На речке Прегель в самом центре города красовались гигантские пароходы вместимостью до 6000 тонн. Устроена великолепная гавань с новейшими приспособлениями, каких я никогда не видал ни в Петербурге, ни в Кронштадте, ни в Ревеле. Чистота в городе идеальная, порядок движения по улицам образцовый».

Разумеется, по поводу того, что Кенигсберг был «захудалым городишкой», мемуарист сильно лукавил. Но безусловно был прав в одном: кенигсбержцы постоянно совершенствовали свой торговый порт.

Здесь набиралась своих первых жизненных впечатлений Кете Кольвиц, знаменитая немецкая художница. Она писала о своем счастливом детстве, проведенном в Кенигсберге: «Мы шатались по всему городу и за его воротами, просили переправить нас на другой берег Прегеля, крутились в гавани. Потом мы останавливались и смотрели, как работают грузчики, разгружавшие и погружавшие суда. Мы знали мельчайшие переходы и романтические улочки, которые под арками ворот пересекали вдоль и поперек старый город. И как часто, когда разводили мосты, мы стояли на берегу и смотрели, как внизу проплывают пароходы и баржи, всматривались в лабиринты овощных барж, бродили вокруг замка, вокруг собора, гуляли по лугам, подступавшим к Прегелю. Мы знали, где причаливали виттиненские баржи, нагруженные зерном, и знали йимексов, сопровождавших эти суда: они одевались в овечьи тулупы и плетеные лапти. Это были добрые люди, русские и литовцы. По вечерам на своих баржах они играли на гармониках и танцевали под эту музыку. Это, казалось бы, неорганизованное, безо всякого плана шатание по городу было, несомненно, очень полезным для художественного развития».

И так же несомненно следует из мемуаров Кете Кольвиц то, что если Кенигсберг был восточно-прусской столицей, то столицей самого Кенигсберга был не Кафедральный собор и не Королевский замок, а именно река Прегель.

Впоследствии Кете совершает эти самобытные походы уже осознанно. Она ищет здесь типажи для своих статуй. Однажды Кольвиц напишет своему приятелю, некому Полю Хею: «Я разыскала совершенно великолепный кабачок, в котором может разыгрываться сцена. Это доподлинный притон убийцы, где встречаются матросы, беспутный кабачок с танцами. По вечерам здесь очень шумно. Я подружилась с хозяином и днем, когда зал пуст, рисую там, трясясь и робея».

Искусство того стоило.

* * *

Здешний порт воспели кенигсбергские поэты. К примеру, Вальтер Шеффлер:

И гудят суда в порту,
Разгружая по фахверкам
Привозной ганзейский груз,
Где его рассортирует
Мастер с кнастером во рту.
И река, и порт были того достойны.

* * *

Вплотную к реке прилегал Рыбный рынок – важная городская достопримечательность довоенного Кенигсберга. Один из обывателей, Марион Линдт, писал в своих воспоминаниях: «Истории о весьма необыкновенных женщинах, торговавших на Рыбном рынке Кенигсберга рассказывали по всей Германии. Когда к нам приезжали гости и знакомились с архитектурными и другими достопримечательностями города, мы обязательно совершали паломничество на Рыбный рынок. Обычно они заранее просили об этом.

И правда, будучи в Кенигсберге, не стоило упускать возможности узнать, как эти рыботорговки занимались своим делом, каким вокабуляром они пользовались, какие канонады ругательств они обрушивали друг на друга и на покупателей, входя в раж. Например, если кто-нибудь пытался оспорить у них постоянное место на рынке, даже в том случае, когда речь шла всего о полуметре, то на него обрушивались гром и молния, да такой силы, что начинали дрожать мосты через Прегель. Удовольствие от этого светопреставления получали, прежде всего, прохожие и зеваки. Случалось, что в процессе скандала одна из этих разбушевавшихся «валькирий» просто опрокидывала у покушавшейся конкурентки ящик с рыбой. Тогда звали полицейского, чтобы разобраться. Тот приходил, но чувствовал себя неуверенно: ему приходилось применять весь свой дипломатический такт, занимаясь расследованием, иначе второй заряд грома и молнии обрушивался ему на голову. Однако, несмотря на это, торговки Рыбного рынка горой стояли друг за друга, даже если в споре между собой время от времени запускали друг в друга рыбную голову или деревянную туфлю.

Самым разумным во время этих скандалов на Рыбном рынке было держаться подальше от споривших рыботорговок и не вмешиваться. Однако эти скандалы лишь внешне производили грозное впечатление, оставаясь по сути безобидными. Они были просто частью профессии, отражая особенный грубоватый экзотический нрав рыботорговок, бывший даже предметом их гордости».

Ареал обитания этих достойных матрон ограничивался рыбным рынком? Нисколько: «В нерыночные дни рыботорговки бродили по улицам города и громко выкрикивали наименования предлагаемых товаров. Летом кроме рыбы предлагались свежие ягоды. Глубоким грудным голосом они пронзительно громко кричали на всю улицу:

– Черника, отборная черника!

– Ай да судак! Чудо-судак! Тает во рту!

– Свежая треска!

Это был сигнал для домохозяек пополнить их запасы.

При появлении претенденток на покупку рыботорговки вначале вели себя весьма дружелюбно и вежливо: «Ну что, дамочка, как насчет килограммчика корюшки? Возьмете полкило? Нет? Ай-ай, ну тогда парочку свежих судачков для господина супруга? Тает во рту, как масло! Тоже нет? А что сегодня такое? Что, старый, не в настроении? А чернички? А алычи? Вообще ничего сегодня? Ну, тогда хватит обнюхивать мой товар, глаза живот не кормят!»»

Впрочем, случались и истории покруче: «Какая-то молодая женщина нерешительно топталась у рыбного прилавка и наконец обозначила свое сомнение: «Рыбка у вас какая-то вся кривая…» Ответ рыботорговки не заставил себя ждать: «Милочка, полежите-ка голой на таком морозе здесь на прилавке – вас еще не так перекосит от холода!» А после того, как «милочка» робко позволила себе невинный вопрос-сомнение: «Но рыба у вас по крайней мере свежая?», на нее обращалась вся крупнокалиберная артиллерия сочной кенигсбергской брани: «Че? Можа еще скажете, чона воняет? А ну, хромай отсюда, коза кривоногая, пока я тебе рога не обломала!» «Кровавая» развязка не состоялась, потому как жертва «артиллерийской подготовки» быстро исчезла с рынка, будто унесенная взрывной волной.

Такого темперамента, как у женщин с Рыбного рынка на Преголе, пожалуй, больше нигде не сыскать. Те, кто их видел, вряд ли забудут, а, вспоминая, наверно, будут хихикать».