Легко видеть

Иньсукский каскад они оставили за кормой в предпоследний день пути и, пройдя несколько достаточно хлестких шивер, остановились на ночлег недалеко от устья Так-Сука. То ли поддавшись накопившейся усталости, то ли просто от того, что немилосердно болели полопавшиеся от частого погружения в мягкую, почти бессолевую воду Кантегира кончики пальцев (кстати, точно так же они полопались и в первом походе), но Михаил закопался со сборами и упаковкой добра даже сильнее обычного. Марина, ранее сдерживавшаяся в таких ситуациях и старавшаяся употребить время ожидания его готовности к отправлению в путь на сбор ягод или грибов, на сей раз взорвалась. Она громким, неприятно резким голосом бросала ему упрек за упреком, что он не считается с ней, что из-за него она опаздывает на работу и из-за этого у нее там всегда неприятности, и что таким темпом они никогда не закончат сплав. Это, кроме последнего, Михаил понимал. Но когда он услышал, что она ненавидит эту реку, его до самой глубины поразило сходство Марининых слов с тем, что десять лет назад внушал своим спутникам Вадим. В первые секунды Михаил оторопел и не сразу нашел, что ответить, но затем быстро сообразил, что так излилось накопившееся в ее душе страшное нервное напряжение, в котором их обоих все время держал Кантегир и переносить которое он своим прошлым опытом был подготовлен лучше, чем она. Поэтому он промолчал. И все же он был почти убит безудержно гневным и почти истерическим тоном ее обличений, тем более, что до конца сплава остался всего один переход, и Марина об этом, разумеется, знала.

Да, он заставил себя промолчать, но чувствовал себя как отравленный. Уже сидя в лодке и гребя изо всех сил, чтобы для них скорее закончился сегодняшний кошмар, он мыслями то и дело возвращался к этой убивающей все остальные чувства сцене на берегу и чувствовал себя все более отвратительно из-за перегрева на солнце. Иногда, попадая в тень от склона, он несколько приходил в себя, но, как на зло, именно в этот день долина Кантегира достаточно широко распахнулась в обе стороны, поэтому солнце почти повсеместно достигало воды. Несколько бойких шивер несколько раз освежали его в стояках, но все равно в гидрокостюме было очень душно и жарко. Единственное, что он сказал Марине вслух, было «отдохни», когда он сам почти изнемог от перегрева, и она немедленно положила весло, а он продолжил грести как обреченный на вечную каторгу. Справа показался замечательно красивый голец с треугольной вершиной между широких приподнятых плеч. Такое диво было грех пропустить, и Михаил сделал несколько кадров, а затем поспешно запихнул фотоаппарат обратно под гидрокостюм через горло резиновой рубахи и схватился за весло, едва успев подправить нос «полосатого диванчика» по оси хорошей шиверы, внезапно открывшейся среди галечниковых полей и обдавшей их волной до головы.

Следующие три слова он обронил, когда они поравнялись с узкой горизонтальной прибрежной террасой на правом берегу, заросшей молодым березняком: «Бывший поселок Приисковый». Марина не отозвалась, и он снова замкнулся в себе, покуда, спустя километра три, они не вошли в крутой поворот налево, который метров через двести стремнины подводил к низким скалам, перерезанным рекой. Михаил сообразил, что перед ними уже сам Большой Порог Кантегира и что остановиться для его просмотра они теперь не успеют – «Большой Порог! – предупредил он, стараясь не показывать тревоги. – Держись крепче, подоткни носки ног под баллоны!»

Их как с горы швырнуло в водяную яму, потом вознесло на высоченный вал, а дальше стало переваливать и перебрасывать с одной метущейся волны на другую, и Михаил только и успевал подправлять курс, чтобы держаться вразрез валам. Маневрировать самостоятельно в этом узком и глубоком крутопадающем лотке, вобравшем в себя воду всего бассейна Кантегира, было крайне сложно, если не сказать – невозможно, поскольку в обе лодки налило много воды, но Михаил даже обрадовался этому, так как непрошенно принятый водный балласт позволял надеяться на то, что в хаосе и толчее прямых и косых валов их не опрокинет. Столь возмущенной воды не было до сих пор ни в одном из пройденных до этого порогов, и только теперь Михаилу стало понятно, почему именно он был назван на Кантегире Большим, хотя ему было далеко до многих других по протяженности и сложности, но только не по уклону и бешенству воды.

Наконец (а прошло вряд ли более минуты) они выбрались из толчеи, и Михаил в первом же плесике приткнулся к правому берегу. Только тогда он обнаружил, что воды в лодках вровень с верхом баллонов – больше просто некуда было принимать.

Такого тоже никогда не бывало. Он устало стянул с головы «мамбрин» и вычерпал им воду сперва из одной лодки, потом из другой. Черпать пришлось много и долго. Михаил подумал, что даже упаковка основных вещей в пару клеенчатых по отдельности завязываемых мешков один внутри другого в таких условиях вряд ли убережет их содержимое от намокания.

Потом они снова молча заняли свои места и гребли без перерыва, оставляя за собой мелкие шиверы, потом порог Амбарчик с громадным, поясняющим его название протяженным камнем в русле, затем также именную Собачью шиверу и, наконец, Малый Порог – тоже совсем не простой, но все же позволяющий при должном старании точно войти и протиснуться в очень узкий выход из него между скальной стеной левого берега и цепью камней. После Малого Порога все серьезное осталось позади. Еще несколько несильных шивер, последняя уже в начавшихся сумерках (ее они видели четыре года назад, когда сплавлялись от Кызыла по Енисею на «Колибри», специально поднявшись пешком от устья Кантегира) – и вот весь Кантегир можно было законно считать пройденным. Михаил узнал необъятных размеров скалу, нависшую над правым берегом Кантегира при его впадении в величайшую реку Сибири. Это был тот миг, которого Михаил так долго ждал и желал, к которому готовил себя десять лет, но вот теперь он не мог ему толком порадоваться, хотя бы непроизвольно испустить радостный крик! Было совершенно, по-ледяному, ясно, что ликование не только неуместно, но и невозможно, если они с Мариной так отдалились друг от друга, что даже разжать рот и поздравить друг друга со свершением мечты – и то не имели желания. Тень глубоких сумерек навалилась на воду и скалы, и на душе было столь же темно.

Лишь минуту отдохнув на плаву, они вновь без слова взялись за весла, которые успели так сильно остыть, что прямо обжигали холодом руки. Видно, ночь обещала стать очень холодной, а здесь из-за крутизны склонов на бивак рассчитывать не приходилось, и потому им осталось одно – идти до упора, до плотины Саянской ГЭС.

Над Енисеем спустилась ночь, но широкая река, в то время лишь слегка, на несколько метров подпертая будущей высотной плотиной, слабо освещалась Луной. Она виднелась то сквозь неплотные облака, то через какой-то более легкий флер, почему-то казавшийся коричневатым. Впереди виднелось зарево от огней громадной стройки, а в воздухе улавливалось разбаловавшимся в чистоте глухой тайги обонянием чуждая естеству и забытая было индустриальная гарь. Сзади послышалось стрекотание подвесного мотора, и вскоре с ними поровнялся человек в дюралевой лодке.

Михаил поклонился ему, и тот молча ответил поклоном. Он явно ждал, не попросят ли его о помощи, но Михаил промолчал – все равно осталось не больше десяти километров до конца похода, и человек в лодке, прибавив газу, быстро ушел вперед. Теперь выпускать весло из рук было просто страшно – так быстро оно остывало в сентябрьском воздухе и так мучительно долго отогревался дюраль в местах хвата онемевшими пальцами.

Михаил чувствовал себя настолько опустошенным, что уже боялся думать о том, что придется делать что-то еще, когда уже не будет необходимости в гребле. Как минимум его ждало бесконечное развязывание тугих узлов при распаковке мешков саднящими пальцами. Найдется ли в районе стройки до плотины сколько-нибудь подходящее место для установки палатки, он тоже не знал.

Проходить же сквозь толщу плотины одним из еще не полностью закрытых донных отверстий (а он слышал от встретившихся на Кантегире плотовиков-рабочих Саянской ГЭС, что это на моторках еще удается – когда удачно, когда нет) ночью ему никак не улыбалось. Наверняка в этих донных отверстиях из бетонных стен остались торчать концы арматурных прутьев, о которые запросто можно было пропороть бортовой баллон.

В пределах бесконечно долгого часа они приблизились к плотине почти вплотную. Теперь надо было срочно решать, на каком берегу лучше высаживаться. Енисей недвусмысленно поторапливал, и Михаил повернул направо, туда, где высоко над рекой на мысу стоял протяженный одноэтажный дом с высокими светящимися окнами, от которого к воде вела длинная деревянная лестница.

Они удачно приткнулись к низкой скальной плите рядом с основанием лестницы. Михаил ожидал, что Марина выберется из лодки с причальным концом и сразу привяжет его к лестничному брусу, но она не взяла с собой фалинь, а Террюша, прыжком оставивший свое место на «полосатом диванчике», оттолкнул судно от скалы, и хотя Михаил сразу начал грести, течение потащило его вниз. Наступил момент, когда он подумал, что Марина со своей вялой реакцией ничего не успеет предотвратить, а его собственных сил не хватит, чтобы одолеть течение Енисея, и тогда ему не останется ничего другого, кроме как развернуться носом вниз, а к Марине спиной и устремить лодку вниз наугад к одному из зловеще зияющих черных донных отверстий в надежде точно войти в него по центру и дальше избежать касаний к стене, чтобы, если Бог даст, выскочить в нижний бьеф сквозь плотину. Он успел вместе со всем этим подумать о том, что почувствует, оставшись с Террюшей без него, Марина, и ему стало так страшно, что может произойти после запоздалого раскаяния, что он, бешено работая, все-таки перегреб течение, достал носом «диванчика» скалу, и Марина на сей раз успела схватить в руки чалку. Проблема ночного спуска ночью в зубы к черту отпала. Михаил послал Марину вверх узнать обстановку, пока он будет разгружать лодки. Вернувшись, она сказала, что наверху никого не встретила, в здание не заходила, а места для палатки там сколько хочешь.

Михаил прихватил первый мешок и пошел наверх сам. Лестница была крута, шла одним маршем, и он подумал, что с нее надо очень осторожно спускаться, особенно с грузом в руках, иначе не успеешь сообразить, как окажешься в Енисее, причем с переломанными костями, а дальше, если сразу не захлебнешься – пожалуйте через донное отверстие самоплавом в нижний бьеф.

Одолев лестницу, он положил мешок на ровное место и огляделся. Свет из окон здания, от которого исходил постоянный гул, освещал участок широкой дороги. Вход в задние был где-то в дальнем конце. Михаил двинулся туда, но, не успев дойти, столкнулся с вышедшей из двери женщиной. Михаил сразу представил себе, кого может увидеть она в неожиданно возникшем перед ней человеке. Если бы он специально захотел одеться диверсантом, то все равно ни за что не сумел бы сделать это лучше, чем сейчас, будучи в светлосинем гидрокостюме, с ножом на поясе, слава Богу – хоть уже и без «мамбрина» на голове. Тем более, что желаннейший объект для диверсии со стороны международного империализма был вот он – высотная плотина Саянской ГЭС, будущая полная высота двести двадцать метров. Однако изменить имидж шпиона и диверсанта он уже явно не успевал и потому обратился к оторопевшей женщине первый.

– Здравствуйте! Мы с женой и собакой только что закончили сплав на надувных лодках по Кантегиру. Ночью проходить через донные отверстия как-то не хочется. Можно нам поставить палатку на ночь где-нибудь на вашей площадке?

– Здравствуйте, – ответила женщина. К счастью, ее оторопь быстро прошла. – Так вы сейчас с Кантегира? Конечно, правильно сделали, что не пошли в отверстия. Туда и днем не стоит соваться. Переночуйте лучше у нас, в тамбуре компрессорной. Там места много.

– А это удобно?

– А что? – удивилась она. – Мешать вы там никому не будете. А утром вас кто-нибудь перевезет на левый берег. Там прямая дорога на Черемушки.

– А здесь уже нет?

– Нет, здесь уже перекрыта.

– Ну, спасибо вам. Пойду за женой и за вещами.

– Ага, поднимайтесь. Сейчас я скажу своим.

Когда они занесли вещи в тамбур и начали развязывать мешки, в них последовательно приняла участие вся ночная смена компрессорщиц. Спальники в резиновых мешках оказались сухими, однако в мешке с рюкзаками и чехлами для лодок все промокло. Сырой была и вся одежда, которую они надели под гидрокостюмы. Все это надо было попробовать просушить. К счастью, хозяйки компрессорной сразу взяли это на себя – они развесили вещи в струи работающих в помещении вентиляторов. Они же предложили кипяток для чая, и таким образом все бивачные проблемы оказались неожиданно легко разрешены. Кроме чая они с Мариной решили ничего не готовить, а Террюше просто открыли банку тушенки. И тут же, надув матрацы, улеглись спать. Разговоров о сегодняшнем дне у них не было, но отвечая на вопросы любопытных доброжелательниц, выслушивавших все, что не знали о Кантегире от своих мужей, они невольно оба втягивались в разговор, хотя и не вступая в диалог друг с другом. Это в какой-то мере сулило скорое примирение, но вспоминать случившееся днем все равно было непомерно тяжело. Строго взыскующий Кантегир не мог быть ненавидимой рекой. Он был прекрасен с первого дня знакомства и до последнего часа. Даже грядущие усилия строителей ГЭС, собирающихся создать колоссальный подпор на Енисее выше плотины, все-таки не должны были перечеркнуть главные достоинства Кантегира как спортивной реки, хотя Большой и Малый Порог и все шиверы до устья Так-Сука уже было запланировано закрыть толщей вод искусственного моря.

Михаил ничуть не сомневался, что Кантегир в Марининой памяти останется только любимой рекой и что время вскоре напрочь вычеркнет оттуда высказанные вслух опрометчивые несправедливые слова. Так все и вышло. Через сутки с небольшим они уже были дома в Москве. Позади остался калейдоскоп транспортных средств и пересадок. Сначала – переезд через Енисей на моторке на левый берег, причем перевез их тот самый человек, который ночью перегнал их на Енисее. Денег он не взял, как и шофер грузовика, который подвез их от плотины до пристани в Черемушках, откуда шла до Абакана «Заря». Как и в прошлый раз, расписание движения этого скоростного теплохода оказалось испорченным двухчасовой принудительной остановкой в Шушенском, где у пассажиров был выбор только из двух вариантов – либо идти на поклонение ленинским местам, либо скучать в салоне, что они с Мариной и сделали во второй и последний раз. Из-за этого хоть и незначительного, но все же оскорбительного насилия они прибыли в Абакан к наступлению темноты и, не найдя такси, поехали в аэропорт двумя автобусами с пересадкой, что было совсем неудобно. Зато в аэропорту повезло – они застали отложенный отправлением рейс, на который остались свободные места, но, поскольку регистрация пассажиров и багажа была уже завершена, их не заставили взвешивать свой груз, а, главное, Террюшу. Уже стоя в очереди у трапа самолета, их красавец-колли очаровал экипаж. С ними по поводу Террюши разговорился второй пилот, а когда началась посадка, Марина с Террюшей были торжественно препровождены в конец кормового отсека старшей стюардессой, которая ледяным тоном остановила легкомысленно двинувшегося следом за ними Михаила: «А вас я, кажется, не приглашала!» Во время полета Террюша лег спать у них в ногах под креслами, и та же самая стюардесса в растерянности спросила: – «А где же ваша собака?» – и Михаил в ответ только показал пальцем вниз, но она не увидела. Террюша протиснулся головой между их столиками только когда по салону разнесли подносики с аэрофлотскими курицами. Он с удовольствием принимал кожицу и косточки и хрустел ими. Возможно, рябчики и кедровки нравились ему больше, но курочки все равно были приятны. Прилетев в Домодедово, они ждали сначала багаж, потом электричку, но в конце концов благополучно прибыли на Павелецкий вокзал. И вот тут Михаилу стало особенно больно хватать и переносить тяжелые рюкзаки. Марина посмотрела на его страдальчески корчившуюся физиономию и взяла носильщика, который на своей тележке довез их от перрона до подъезда дома, благо дом был в конце привокзальной площади.

В тот же день Михаил позвонил Лене. Он считал своим долгом сообщить, что Кантегир, наконец, полностью пройден – и вовсе не для того, чтобы уязвить бывшую жену, намекая на то, что с новой женой сумел сделать то, что оказалось непреодолимым в обществе первой – а лишь затем, чтобы обрадовать известием, что эстафетная палочка, оставшаяся в его руках от старой компании, все-таки доставлена к финишу, и Лена все именно так и приняла. Она сказала, что очень волновалась за них с Мариной, потому что живо припомнила прошлые Кантегирские перипетии, да тут еще Вера постоянно твердила ей: – «Нет, это какое-то безумие – идти туда вдвоем!». Но теперь Лена была так рада благополучному завершению их похода, что немедленно пригласила их назавтра к себе, настолько хотелось скорее узнать обо всем.

Передавая Марине приглашение своей бывшей жены, Михаил знал, что Лене не так уж легко его посылать, а Марине тем более непросто его принять. Первопричиной была Ленина выходка при их первом очном знакомстве. Михаил еще не развелся с Леной, а она еще не вышла за Эдика, но это было уже решено. Тем не менее, провожая Аню с Михаилом в поход на Ладогу и зайдя в купе, где уже находились Марина и Коля, Лена демонстративно пропустила мимо ушей Маринино: – «Здравствуйте!». Михаил не ожидал, что ему может быть так стыдно за женщину, с которой он прожил шестнадцать лет. Этот мелкий и некрасивый выпад, как и пара других, подобных ему, несколько поколебали его хорошее отношение к Лене, но потом, после естественного отдаления друг от друга, Михаил совершенно спокойно относился к Лениному настоящему и вспоминал о ней только хорошее – ворошить остальное было ни к чему. Очевидно и Лена пришла к аналогичному восприятию их прошлой жизни. В свою очередь, Марина не отказалась от визита к Лене и лишь спросила, кто там будет еще. Об этом Лена не говорила, а Михаил не стал узнавать. Он лишь уверенно предрек, что Эдика они не застанут, зато туда непременно явится Вера Соколик. Михаил вполне доброжелательно относился к новому мужу Лены, уважая его талант в сатирической поэзии, хотя в основном он, как и Лена, был по-настоящему образованный философ, сильно выделяющийся на профессиональном поприще среди своих коллег. Но то ли Эдик слегка смущался Михаила, не находя в себе сходного доброжелательства, то ли избегал из-за того, что Лена (об этом он знал от Ани) не так уж редко по тем или иным поводам заявляла Эдику, что прежний муж что-то делал лучше его, но виделись они с Эдиком гораздо реже, чем могли бы при вполне нейтральном восприятии с его стороны, хотя и были на ты. Поэтому и на приеме в честь проходителей Кантегира Михаил не рассчитывал встретиться в доме бывшей жены со своим преемником.

Так и произошло. Открыв им дверь, Лена поцеловала обоих по очереди, извинившись за то, что Эдик уединился в деревне, поскольку должен вскоре сдавать свою книгу. – «Да ладно, – махнул рукой Михаил. – Не стоит извиняться. Ему было бы не интересно!» – «Ну, как неинтересно? – не согласилась Лена. – От меня он, слава Богу, наслушался о Кантегире!» – «Вот по этой самой причине!» – засмеялся Михаил, поймав ее на слове – и тут увидел идущую из кухни улыбающуюся всем своим красивым лицом Веру. Вера тоже расцеловалась с Михаилом, потом представилась Марине и поспешила оправдаться перед ней за вторжение в сегодняшний разговор о Саянском походе. – «Когда я узнала от Лены, что вы вернулись и сегодня придете к ней, ничего не могла с собой поделать, до того хотелось узнать, как вам такое удалось. Вот и пришла». – «Будет тебе оправдываться, – прервал ее Михаил. – Я ведь так и сказал Марине, что ты здесь обязательно будешь!» Все засмеялись, а Лена сразу пригласила к столу. – «Ну, выпьем за победителей Кантегира!» – сказала она, когда Михаил наполнил бокалы. – «Ну уж победители», – возразил он, – «А кто?» – «Проходители или на старый лад – проходимцы!» – «Ну, пусть так», – сказала Вера. Они дружно чокнулись – три женщины, причастные каждая к одному из двух Кантегирских походов, и лишь один мужчина, прошедший и тот, и другой. Марина была приятно удивлена пиетету, с которым теперь относилась к ней бывшая соперница. Вера тоже ловила каждое ее слово. Они вместе стали рассказывать обо всем пути, начиная с подходов со стороны Малого Левого Она, а не по долине Карасибо, как было в первом походе. – «Так лучше? – спросила Вера. – Примерно в полтора раза короче, – пояснил Михаил. – Но в то время, когда мы там ходили, дорогу Абаза-Ак-Довурак еще не достроили». – «А-а, понятно! Ну, а дальше?» – «Дальше было много чего».

Когда речь дошла до визита Сережи из Красноярска в устье Красной речки, откуда они ушли с Кантегира в прошлый раз, Вера не выдержала и спросила: «Помнишь, нам говорили, что те пороги, которые мы прошли, еще ничто в сравнении с теми, которые ниже Красной Речки? Так ли это на твой взгляд?» Михаил задумался, потом ответил:

– Характер препятствий действительно разный. Верхние пороги круче и сложней, но в них меньше воды и в среднем меньшие скорости течения; нижние же очень мощны, но, за редкими исключениями, технически проще. Где-то на полпути мощь и сложность одновременно приближаются к максимуму, но не делаются чем-то чрезвычайным. Вот, например, Семишиверка характерна для среднего течения. «Ты помнишь Большой Порог на Щугоре?» – спросил он Лену. Лена кивнула – «Ну так Семишиверка вдвое его длинней, а по сложности того же порядка. Сказать, что мы тогда прошли лишь простейшую часть маршрута, я никак не могу. Особенно, если принять во внимание, с чем мы столкнулись на Самбыле. Вот там мы действительно прошли непроходимое, хотя и напрасно – воды мало, а перепады – запредельные. Очень трудно, хотя и не слишком опасно. Внизу же на Кантегире все наоборот». – «Проще и опасней?» – уточнила Вера.

– Да, – подтвердил Михаил.

– Много опасней?

– Не знаю. Так определенно трудно утверждать. Наверху хлестких мест вполне достаточно. Разбить байдарку просто и там, и там. Выбраться живым сложней, конечно, в нижних порогах, но не на порядок, нет. Кстати, самое неожиданное – это то, что десять лет спустя многие препятствия стали неузнаваемыми.

– То есть как? – удивилась Вера.

– Вода действительно камень точит. Или обходит препятствие, которое слишком ее тормозит. Тот завал, на котором в прошлый раз распяло мою байдарку, сохранился, но теперь он в стороне от русла. Порог, в котором Вадим во второй раз разбил свою байдарку, я даже не узнал, и только оглянувшись назад, догадался, что это все-таки он, хотя теперь он сделался круче, а в его лотке стало меньше камней.

Если в прошлый раз мы в среднем течении кое-где вброд переходили Кантегир, то теперь, при более высокой воде, это было бы невозможно. И вообще внизу Кантегир собирает столько воды, что при любом ее уровне вброд не перейдешь. Везде, конечно, он красив, несмотря на то, что по некоторым притокам когда-то горела тайга, и там на месте кедровников выросли лиственные леса. Внизу долина делается пошире, но горы по бортам не ниже, это определенно.

И до самого конца меня не отпускало напряжение, все время сидело в мозгу напоминание, что все пройденное ранее еще не гарантирует благополучного завершения пути. Тем более, что нам далеко не сразу стало ясно, отчего происходят опрокидывания. Всего их было четыре. Вот только в четвертый раз я успел увидеть, как оно начинается, и в чем причина.

– И что ты сделал? – спросила Вера.

– Накладной каркас, жестко соединяющий обе лодки. С ним переворотов не было.

– Миша, а что мы все-таки неправильно делали в прошлом походе? И что вы с Мариной сделали, чтобы все получилось? – Вере не терпелось узнать главное.

– Ну, прежде всего, ошибка была в тактике. Байдарки для такой реки слишком легко уязвимые суда. Раз уж шли на них, надо было обязательно просматривать путь, не жалея на это время. Надувные лодки безусловно больше подходят для такого маршрута. Благодаря их меньшей уязвимости и значительно лучшей поворотливости мы почти весь Кантегир прошли без просмотров. Второе – на подходы к самому Кантегиру мы потратили пять дней, а в прошлый раз вдвое больше, и это подталкивало к глупости переть напролом из-за нехватки времени.

Еще одно – все сыпучие продукты – крупы, муку, сахар – мы везли в канистрах. Поэтому из-за намокания у нас ничего не пропало, хотя лодки в порогах постоянно захлестывало водой, и они все время напоминали ванны, налитые водой то до половины, то даже до верху. Вот для того, чтобы все время не мокнуть в воде, мы взяли гидрокостюмы. Без них пришлось бы двигаться медленнее, а рисковать – много больше. Переохлаждение там может наступить очень легко.

– Все, что ты говоришь, так просто, – удивилась Вера.

– Просто, – подтвердил Михаил. – Зато очень важно.

– Ну, несколько часов в день проводить в гидрокостюме не очень просто, – улыбнулась Марина. – Я бы с удовольствием не натягивала его, но Миша не разрешил.

– Ты же сама согласилась, что в них лучше!

– Согласилась, но без всякого удовольствия.

– Тут уж не об удовольствии была речь, а о способе выживания, – возразил Михаил. – Лишь бы не замерзнуть в лодке, а тем более в воде, если окажешься за бортом. Не всегда можно выбраться из нее в два счета.

– А какие пороги оказались опасней всего? – спросила лена.