Врата духа

Делания изящно поставила свою чашку на треногий резной столик, вокруг которого были расставленные кресла, не отрывая при этом взгляда от Таики. Тесси и Олети тут же закивали, соглашаясь со словами Первой Говорящей.

– Если не следовать правилам и, как ты выразилась, позволить людям придаться земным потребностям, а я бы скорее назвала их низменными, боюсь мир этот канет в пропасть. Люди в Лаидсе, как и в Иритаске и Кадрисе, итак ведут себя довольно фривольно, взять хотя бы то, как все одеваются, – Таика бросила многозначительный взгляд на Тесси Охара, на которой сейчас был легкий наряд, желтая просвечивающая блуза, так что сквозь нее были видны довольно пышные груди, и красные штаны шаровары с вырезами по бокам отчасти оголявшие ноги Тесси.

Впрочем, в этот раз мессия Охара нисколько не смутилась, состряпав невозмутимое выражение лица, так словно бы не поняла намека Таики, впрочем, в глаза ей все же старалась не смотреть. Сама Делания не видела в одежде Тесси ничего предосудительного. Для многих жителей городов-государств подобного рода наряд являлся повседневным, а уж в день празднования Пути духа и вовсе мог сойти за слишком уж скромное одеяние. Впрочем, Тесси обычно не позволяла себе появляться в таком виде при мессии Таики Табири, зная о ее ворчливости и излишней приверженности к благочестию и пристойности поведения. Делания не знала, что побудило Охара сегодня появиться в таком виде. Возможно, в этом был сокрыт некий маленький протест против отношения Таики к празднованию Пути духа.

– Каждый волен одеваться так как ему хочется, – заметила Делания. – А что до этого мира и его вольных нравов, то скорее он канет в бездну из-за серости и скучности, чем из-за человеческих страстей. Именно наша любовь к развлечениям и умение радоваться жизни заставляет этот мир двигаться дальше. Если бы все были скромниками и аскетами не было бы сделано столько открытий, все просто бы застряли в прошлом. Погрязли в своих мыслях стремясь отрешиться от жизни. И к чему бы это привело как ты думаешь? Массовому безумию я думаю.

– Ты, как всегда, преувеличиваешь, – отмахнулась от Делании Таика. – Порой ты меня удивляешь Первая Говорящая. Из простой искры раздуваешь пламя. Твои философствования не имеют никакого смысла. Я не говорила, что всем следует полностью отказаться от жизненных радостей, просто считаю, что кому-то явно не помешало бы иметь чуть больше скромности. Всего то и нужно не выставлять свое тело напоказ, быть умеренным в еде и выпивке, и кое в чем еще.

Таика отложила свои вязание и откинулась на спинку кресла прямо глядя в глаза Первой Говорящей.

«И это по-твоему я разжигаю из искры пламя?» – насмешливо подумала Делания.

– Но именно в этом и заключаются прелести жизни не так ли, – Делания и не собиралась сдаваться. – Зачем иметь красивое тело если его никто никогда не увидит, тем более что оно не вечно и со временем теряет свою привлекательность. Зачем ограничивать себя в удовольствие вкушать прекрасные вина или другие напитки, хорошо питаться. Если следовать строгим устоям, то можно потерять вкус жизни. Нет, я согласна что порой нужно следовать правилам. Взять хотя бы слушателей в Цитадели духа. Если им позволить вести себя так как они хотят, то ни один из них никогда так и не станет Говорящим.

– Что-то я не замечала Первая Говорящая, чтобы кто-то из Цитадели, получив звание полноценного Говорящего, позволял себе нечто фривольное, чтобы выходило за пределы вашего устава. Взять хотя бы тебя. Твое платье довольно скромное несмотря на то, что ты упорно пытаешься опровергнуть мои слова. Ты, как и каждый в Цитадели, следуешь установленным кем-то правилам и именно поэтому вы до сих пор существуете. Если бы каждый из вас вел себя так как счел для себя нужным, то вы бы ничем не отличались от тех толп людей, что сейчас придаются постыдным увеселениям на улицах города. Именно правила и четкое следование им делает вас теми, кто вы есть. И я не думаю, что истинная цель празднества Пути духа несет в себе именно свободу внешнего раскрепощения и высвобождение своих внутренних пороков. Нет, цель этого празднества обрести свободу внутри себя, дать волю мыслям, дабы ум твой стал просветленным, и ты смог открыть себя новым знаниям, с помощью которых возможно вы все сможете сделать этот мир чуточку лучше. Вот истинная цель этого празднества, а не то безобразие, что сейчас творится за стенами этого дома. Просто кто-то в Цитадели однажды забыл какой именно посыл должно нести в массы празднование Пути духа и решил позволить людям предаться низменным утехам, раз ему самому не позволено так себя вести.

Таика нравоучительно окинула взглядом своих собеседниц. Губ Делании коснулась легкая улыбка. Этой женщине уже в который раз удавалось утереть ей нос в словесном споре. Нет, конечно, Делания не считала себя побежденной и могла бы продолжить дискуссию. Правда в конце концов каждый остался при своем мнение. Сегодня ей было не до долгих споров. Тем более что доля правды в суждениях Таики все же была. Но не поэтому она не стала возражать женщине, а лишь потому, что сегодня у нее было прекрасное настроение и она не хотела его портить, проводя время в бессмысленных спорах.

– Ты рассуждаешь словно хешшинка, – вместо возражений уколола Таику Первая Говорящая. – От их мрачных лиц молоко может скиснуть. И все это из-за тех строгих правил которых они придерживаются. Уж слишком их в Хешшине много и все они похоже под стать твоим суждениям.

– А чем плохи хешшинцы? – невозмутимо поинтересовалась Таика. – У них, между прочим, есть чему поучиться. В плане дисциплинированности, строгого соблюдения традиций и отношению к праздности жизни. Хотя должна признать иногда они перегибают палку.

Делания звонко рассмеялась. Перегибают значит. Да хешшинцы настолько педантичны, что порой, кажется, попробуй один из них отступить от установленных для самого себя правил, его ждет неминуемая гибель. По крайней мере, когда что-то у хешшинца идет в разрез с устоявшимися правилами, вид он имеет вполне плачевный. Делания вдруг вспомнила ту девчонку, которую встретила в зале Принятия в Цитадели. Она тоже была уроженкой Хешшина. Такая же мрачная и запуганная. Ну ничего, она поработает над ней и сделает своей послушной куклой, так что Экхарт никогда не узнает о том, кто именно передает все его тайны Делании. Первая Говорящая поймала себя на мысли о том, что все еще самодовольно улыбается. Олети и Тесси внимательно наблюдали за ней, конечно, краем глаза, не решаясь на то, чтобы прямо смотреть на Деланию. Таика тоже взирала на нее, и в отличии от первых двух прямо и без капли подобострастия.

– Смотрю тебя это забавляет Первая Говорящая, – заявила та. – Рада что смогла рассмешить тебя.

Таика говорила все это с нескрываемым сарказмом, и в ее голосе не было и намека на то, что ей весело.

– Брось Таика, просто у меня сегодня хорошее настроение, – отмахнулась от нее Делания. – Надеюсь, что ты не собираешься испортить мне его своим кислым видом? Нет? Вот и прекрасно. Оставим споры о благопристойности жителей городов-государств на потом, как и обсуждения истинного значения празднества Пути духа. Есть более важная тема чем эта.

Таика холодно кивнула, оправила сбившиеся на коленях юбки и воззрилась на Деланию ожидая ее следующих слов. На самом деле никаких уж особо важных дел, которые Первая Говорящая сегодня хотела бы обсудить с этими женщинами, у нее не было. Просто Делании не хотелось провести остаток времени до начала церемонии в бесполезных спорах о нравственности. Тем более что в этом вопросе они с Таикой никогда не придут к полному согласию.

– Олети моя речь готова? – спросила она Вторую Говорящую, которая сейчас делала вид, что внимательно разглядывает содержимое своей только что пополненной чаем чашки.

Поняв, что Делания обращается к ней, Олети встрепенулась и, выдавив из себя улыбку, утвердительно кивнула Первой Говорящей.

– Все готово. Я провела за ней всю ночь. В этот раз ваша речь будет более проникновенной чем у Первого Говорящего. Я в этом уверена.

Несмотря на заверения Второй Говорящей, Делания ее уверенности не разделяла. Вообще-то именно Олети отвечала за составление речи Первой Говорящей в прошлом году и тогда тоже заверяла ее в том, что речь произведет большее впечатление у толпы, чем речь Экхарта Бишаг, которую для него написала Хельга Оффин, еще одна уроженка Хешшина, добившаяся невероятного для своих соотечественников положения в Цитадели. Но вышло все ровно наоборот. Речь Экхарта вызвала более бурные овации и отклики среди простых обывателей, заполонявших во время церемонии Принятия площадь Единения и что самое страшное, среди слушателей и Говорящих Цитадели. Даже некоторые из сторонников Первой Говорящей хлопали Экхарту громче чем ей самой, за что, впрочем, позже и поплатились. Она едва сдержала улыбку вспомнив о том, как эти глупцы пресмыкались перед ней принося свои искренние извинения.

– Очень на это надеюсь, – постаралась как можно более сухо ответить Делания. – Очень.

Вторая Говорящая смутилась и тут же сделала вид что отпивает из чашки, в попытке скрыть свое смущение. Она понимала, что если оплошает и в этот раз, то будет серьезно наказана.

– В этом году все будет иначе, – вновь заверила Деланию Олети, но уверенности в ее голосе чуточку поубавилось.

Делания лишь кивнула в ответ. Уж в чем она точно не сомневалась так это в том, что в этот раз Вторая Говорящая будет стараться лучше. Вопрос оставался лишь в том насколько хорошо подготовилась Хельга Оффин. Эта хешшинка раздражала Первую Говорящую больше, чем кто-либо из служителей Цитадели и не только потому, что она была яростной сторонницей Экхарта. Язвительная и высокомерная она при любом удобном случае пыталась указать на некомпетентность Делании как Первой Говорящей, при том что в Высшем совете Хельга заседала чуть ли не дольше всех остальных. Возможно чуть меньше, чем Данвер Орнон, который, кстати, тоже был сторонником Экхарта. И оба они имели в связи со своим стажем советников непоколебимый авторитет. Даже сторонники Делании порой пасовали под напором этих двоих и, если бы не влияние на них Первой Говорящей, наверняка не устояли перед этими двумя. Делания знала настоящую причину такого отношения к ней со стороны Хельги Оффин. Просто та сама хотела занять место Первой Говорящей, и теперь, глядя на Деланию, злилась, видя в сопернице свою упущенную возможность.

– Ассамблея собиралась во второй день месяца Духа, – как бы невзначай сообщила Тесси Охара, так и не дождавшись, когда Первая Говорящая соизволит заговорить об упомянутой ею важной теме.

Конечно же Делания была в курсе того, что ассамблея собиралась. Правление Цитадели всегда знало о сборе ассамблеи городов-государств и о принятых во время ее заседания решениях. По крайней мере об большинстве из них. Остальное Первые Говорящие как, впрочем, и члены Высшего совета узнавали от своих источников среди членов ассамблеи или секретарей и прочих приближенных к ней служащих.

– Обсуждали что-то важное? – делая вид, что заинтригована, поинтересовалась Делания взмахом руки указывая Олети, чтобы та наполнила ее уже наполовину опустевшую чашку. Вторая Говорящая с излишней поспешностью выполнила ее указание.

– Ничего такого что могло бы представлять интерес для Цитадели, – не дав открыть рта Тесси ответила Таика. Охара обижено поджала губы, она мало кому позволяла перебивать или говорить за себя, но Таике Табири никогда не возражала, по крайней мере в присутствии других женщин.

– Из-за гражданской войны в Тессинском салисариате осложнилась торговля с Эоврином, – вступила в разговор Тесси поняв, что Таика продолжать не собирается. – Торговые обозы подвергаются нападению банд и отрядов наемников якобы нанятых советом Равных. Основной поток драгоценностей и пряностей поставляется морем, но у западных берегов Эдшары очень коварные течения и это также значительно осложняет доставку. Если бы эдшарцы общались с внешним миром и позволили пользоваться своими портами или разрешали нашим торговцам проход через свои земли, нам было бы намного проще, а так остается работать с тем, что есть.

Тэсси замолчала, раздраженно скривив губы. Ее можно было понять, ведь мессия Охара теряла немало денег из-за нарушения поставок лаидских и тибронских тканей, пользовавшихся огромным спросом среди богатых сословий Тессинского салисариата и жителей сурового Эоврина. Вообщем-то из-за гражданской войны в салисартате страдала вся торговля городов-государств, но для Делании это не имело особого значения. Ее никогда не интересовала торговля, если только от нее не зависело благо Цитадели. О нет, ей конечно же не хотелось, чтобы величие городов-государств, чьей основной жизненной артерией была торговля, угасло. Совсем нет. Но войны были ей на руку. Так совету будет легче принять ее предложение и впервые внести столь значительные изменения в устав Цитадели. Конечно, после того как она заручиться поддержкой большинства голосов Вторых Говорящих и слегка осадит Экхарта. Пока же о том, что она собиралась предложить, не знала даже Олети Марика, а она по праву могла претендовать на звание самого доверенного лица Делании в Высшем совете. До тех пор, пока она не будет уверена в том, что Экхарт не сможет ей помешать, не стоило вводить в курс дела приверженных ей членов Высшего совета.

– Что же, войны никогда не шли на пользу торговле, – с хмурым видом заявила Таика, внимательно наблюдая за тем, как Делания принимает из рук Олети чашку с чаем. – И войны никогда не шли на пользу нашим городам. Впрочем, гражданские войны как правило быстро заканчиваются, либо уничтожением мятежников, либо свержением законной власти. Будем надеяться, что и в Тессинском салисариате скоро все разрешится. Правда салисе, новой или старой, потребуется время на то, чтобы восстановить порядок в своей стране. Войны обычно приводят к появлению всякого рода непотребного сброда, сбившегося вместе ради получение легкой добычи.

– Ассамблеи стоило бы задуматься о том, чтобы поддержать одну из сторон, конечно же ту у которой больше всего шансов на успех, – осторожно заметила Олети. – Помимо того, что это может помочь тессинцам быстрее обрести единство, а городам-государствам перестать нести убытки от разорения наших обозов, ассамблея может потребовать смягчение торговых квот на поставляемые в Тессинский салисариат товары, а также уменьшения налога для прохода торговых обозов в Эоврин, и…

– Я уже вынесла этот вопрос на обсуждение ассамблеи, – прервала Вторую Говорящую Тесси Охара.

Перечислять выгоды не имело смысла, так как все присутствующие женщины прекрасно понимали, что могут получить города-государства поддержав будущую власть салисариата. И конечно же все понимали, что будет если ассамблея выберет неверную сторону.

– Вряд ли ассамблея поддержит это предложение, прежде чем станет понятно кто победит, а к тому времени тессинцы наверняка откажутся от чьей-либо помощи, потому как не будет в ней особо нуждаться. Большинство из заседающих в ассамблее не любят рисковать, тем более, когда существует большая вероятность понести огромные потери и лишиться возможности торговать с одним из государств, особенно таким крупным как Тессинский салисариат. И их нельзя осуждать за осторожность. По мне лучшим решением будет переждать бурю, а затем уже предложить помощь в восстановление салисариата выигравшей стороне и уже тогда взамен требовать каких бы то не было торговых льгот.

– Да этот вариант менее рискован, но я не думаю, что салисариат примет нашу помощь после окончания гражданской войны. Сомневаюсь, что страна понесла такие уж серьезные потери и разрушения, что не сможет справиться своими силами. Они скорее повысят таможенные сборы и обложат наши торговые представительства в крупных городах новыми налогами, чем согласятся принять нашу помощь взамен на какие-либо уступки.

– В любом случае это будет лучше, чем поддержать неверную сторону и оказаться в худшем положение, чем если бы мы просто остались в стороне, – заявила Таика тоном, не терпящим возражений.

Судя по тому, как поджала свои тонкие губы Тесси Охара, ей было что ответить на этот счет, но женщина благоразумно смолчала, понимая тщетность спора с мессией Табири. Делания, дабы разрядить обстановку и заодно сменить тему разговора, вновь набросилась на Олети заставив ее вслух повторить ту речь, что она для нее подготовила. Бедная Вторая Говорящая несколько раз сбивалась и начинала сначала, прежде чем повторила все полностью. И дело здесь было не в том, что Олети не помнила слов, просто пристальный взгляд Делании, который она между прочем много вечеров еще до того, как стать Первой Говорящей оттачивала перед зеркалом, мог выдержать не каждый. Речь действительно получилась на славу, но тревога о том, что у проклятой Хельги Оффин получится лучше, не давал покоя Первой Говорящей. При мысли о том, что и в этом году Экхарту удастся привлечь больше внимания к своей персоне чем Делании, заставило ее невольно скривиться. Олети тут же отвела взгляд сочтя недовольную гримасу Первой Говорящей за признак недовольства составленной ею речью. Пусть так, подумала Делания, возможно в следующий раз она будет стараться еще лучше. Чай, который доселе приносил прохладу, теперь отдавал горечью. Делания с раздражением отставила чашку в сторону. Откинувшись на спинку кресла она погрузилась в свои мысли, не обращая внимания на пересуды трех женщин. Кажется ее о чем-то спрашивали, но она не отвечала. Ей было сейчас не до них. Все ее мысли были устремлены к церемонии Принятия. Только это было для нее сейчас важно. Нет, в этот раз Экхарту не удастся затмить ее. Только не сегодня. Делания сладостно улыбнулась и прикрыла веки. Стоило немного расслабиться перед тем, как отправиться на церемонию и показать всем, кто в Цитадели хозяйка.

Идаши

С улицы доносилась отборная ругань, которой громогласная женщина осыпала своего оппонента. Идаши тяжело открыл глаза и тут же снова закрыл их ослепленный лучом рассветного солнца, тонкой струйкой пробивающегося в щель меж ставнями. Он не знал на кого кричит эта женщина, но судя по тем словечкам, что она подбирала, этому человеку явно приходилось не просто. Идаши вздохнул и встал со своей узкой постели. Эта маленькая комнатушка, снятая им в мансарде гостиницы «Славный изумруд» напоминала ему о том дне, когда он впервые без единого со[4 - Со – монета Эдшары среднего номинала. Тем не менее только эти деньги принимают за пределами Эдшары, остальные же ценятся лишь внутри страны и не принимаются в качестве платы в других государствах континента Тавлар.] в кармане, оказался в Кадрисе, одном из трех городов-государств. Правда тогда он был еще молод и спать на постели, пусть даже то была всего лишь твердая лежанка на полу в самой захудалой гостинице для него было за счастье. Нет эта комната хоть и являлась самой дешевой в «Славном изумруде» сама гостиница была дорогой и снял он эту комнату не из-за того, что у него было мало денег, и не из-за природной бережливости, а потому что остальные комнаты были уже заняты. Конечно, он выбрал именно эту гостиницу не случайно. Когда-то, казалось, это было в прошлой жизни, он снимал комнату в «Славном изумруде» носившим в ту пору иное название. Эта комната находилась в левом крыле второго этажа и сейчас ее занимал толстый торговец из герцогства. Мерзкий тип, который с трудом говорил на языке городов-государств, не согласился уступить ему комнату, хотя Идаши предлагал ему двойную цену. Под конец этот толстый слизняк и вовсе разорался, и принялся махать перед лицом Идаши своими пухлыми руками с короткими пальчиками, больше похожими на мерзких шевелящихся червей. Что ж, Идаши пришлось уступить и снять вот эту комнатушку. Тем не менее даже будучи здесь он ощущал значимость этого места. Когда-то он останавливался здесь с ней. Именно в той комнате. Вряд ли там сохранилась та же обстановка, ведь это было так давно. За это время гостиница успела сменить название и хозяина. Но Идаши, закрывая глаза, словно наяву видел перед собой их уютную комнату, где время не имело хода, место, где они были только вдвоем. Он видел ее такую хрупкую и женственную застывшую в горделивой позе у окна. Легкий ветер развивает ее золотистые волосы и подол светло-зеленого платья из тончайшего шелка. Это он подарил его ей. То была ручная работа, как уверял его тот темнокожий торговец с Тибронских островов. Это платье так нравилось ей. Именно в нем он и застал ее в тот день, когда…

Идаши резко открыл глаза и яростно встряхнул головой отгоняя накатившие на него воспоминания. Нет, он больше не должен поддаваться чувствам отчаяния и тоски. Он должен идти дальше. Без нее. Должен. Ведь прошло столько времени с того момента как она покинула его.

Идаши заставил себя подойти к окну и отворить ставни пуская в комнату солнечный свет. Он снова зажмурился, пытаясь привыкнуть к освещению. Визгливая женщина, кажется, замолчала и Идаши услышал оправдывающийся мужской голос. Он выглянул в окно, выходившее на широкую площадь Садвике, названную, как и многое в Иритаске и ее окрестностях, в честь почитаемой здесь матери-богини. Это была самая большая площадь в старой западной части Иритаски, называемой Солнечным городом. Сейчас на ней было не так много народа, лишь несколько пар прогуливались по желтой брусчатке площади, а также пару человек устроились на краю чаши большого фонтана в ее центре. Идаши не обнаружил ни кричащей женщины, ни оправдывающегося мужчины, но то, что он их слышал говорило о том, что они где-то рядом. Похоже голоса доносились с заднего двора гостиницы. Он утвердился в своих словах, когда услышал новый всплеск брани, которой разразилась женщина. Да, некоторых словечек доселе не знал даже он. Идаши поморщился и направился к кувшину с водой, стоявшему на прикроватном столике. Налив немного воды в маленький медный тазик Идаши наскоро умыл лицо. Вода была теплой и странно пахла, но тем не менее освежала, окончательно смывая с него остатки сна. Он не стал отирать лицо перекинутым через изголовье кровати махровым полотенцем, предпочтя ощущать капельки воды на своем лице.

Одевшись, Идаши неспеша спустился в общую залу гостиницы, большинство столов в которой уже были заняты проснувшимися раньше него постояльцами. В основном то были торговцы, но попадались среди них и те, что, как и Идаши прибыли в Иритаску по своим особым причинам. Таких можно было с легкостью отличить от тех же торговцев, ведь те всегда выделялись деловитым видом и своей особой, слегка плутовской, манерой общения. Не все конечно, но в большинстве своем им в той или иной степени были присущи подобные черты. Идаши занял пустующий стол в дальнем конце залы, практически у самого выхода. Ждать пока его обслужат пришлось недолго. Худая с кожей цвета темной меди девушка, по виду и акценту уроженка Тибронского союза, принесла ему яичницу с ветчиной, немного овощного рагу и кувшин кевиса – национального напитка, которым гордились жители Иритаски. Делали его из хлеба и вкус кевис имел достаточно оригинальный. Тем не менее кислый отдававший пшеничным или ржаным, в зависимости от вида, вкусом этот напиток тем не менее хорошо освежал, хотя Идаши не раз отмечал, что у него нередко возникали проблемы с желудком, если он выпивал слишком много кевиса. Ел Идаши неспешно, внимательно оглядывая залу и то и дело ловя взгляды других постояльцев, бросаемых в его сторону. Их можно было понять. Нечасто удается встретить эдшарца ибо мало кто из его народа покидал пределы своей страны, а если кто-то и делал это то его на родине считали самое меньшее чудаком. На самом деле чтобы покинуть Эдшару требовалось особое разрешение, ждать которого приходилось достаточно долго, при этом шанс на отказ был велик. Если же кто-то из эдшарцев покидал пределы страны без особого на то позволения, его принято было считать изгоем и путь обратно был для него или нее закрыт. Правда таких сорвиголов находилось немного. Большинство эдшарцев были крепко связаны со своей землей и преданы своим традициям и мало кто желал покинуть свою родину. А те, кто все же решался на это, становился для своих соотечественником человеком о чьем существование принято было не вспоминать. Максимум на что хотя бы единожды покинувший, даже с разрешения высших властей, страну человек мог рассчитывать по своему возвращению, это холодный и вежливый тон. Так с ним начинал общаться каждый, даже самый близкий человек. За пределами Эдшары решивший покинуть ее житель был чем-то вроде диковинного зверя и Идаши частенько видел своих соотечественников среди трупп бродячих цирков, музыкантов и артистов. Наличие в компании эдшарца всегда привлекало больше зрителей чем без оного. Не брезговали иметь в свите эдшарца и правители некоторых из государств. Наверное, они считали, что это придавало им особого веса или же, они просто хотели знать, как можно больше об этом загадочном народе, который не ведет ни с кем торговли, не покидает пределов своей страны и не пускает никого к себе. Эдшару пытались несколько раз завоевать, но тщетно. Вряд ли кто-то из правителей, при чьем дворе был эдшарец, добивались желаемого знания, ибо ни один эдшарец, даже если он был изгоем, никогда не рассказывал ничего о своем народе. А если что-то и говорил, то это были такие крохи, о которых итак уже знали за пределами Эдшары.

Идаши не был изгоем. О нет, когда-то он получил разрешение от самого кериси[5 - Кериси – правитель Эдшары.] на то, чтобы покинуть страну. И в тот первый раз это было далеко не его желание. У него было особое поручение. И не у него одного. Много позже он вернулся в Эдшару и попал в немилость, ибо не получал разрешение на возвращение. В этот, второй в своей жизни раз, когда он вновь решил покинуть Эдшару, ему позволили сделать это, правда в очередной раз связав некими обязательствами перед кериси и кругом Шепчущих. Такова была его судьба и он должен был следовать ей, хотя бы ради того, чтобы почувствовать, что живой. И ради той цели, что он поставил перед собой.

Все эти любопытствующие взгляды окружающих невольно вызывали у Идаши грустную улыбку. Наверняка они думали, что он один из изгоев и наверняка каждый второй желал бы выведать его тайны. Днем ранее один сердобольный малый уже подсаживался за его стол и пытался завести с ним беседу. Сухие и краткие ответы Идаши заставили его уйти, оставив ни с чем. А на что этот парень мог еще надеяться? Неужели он и вправду думал разговорить эдшарца?

Позавтракав, Идаши бросил на стол мелкую монету для девушки-служанки, а затем покинул гостиницу. Народу на площади к этому времени уже немного прибавилось. Идаши знал, что в полдень здесь будет практически не протолкнуться. Во многих домах, узких и высоких, будто бы их растянули вверх, с шиферными треугольными крышами и круглыми окошками на фронтонах уже отворили ставни. Открылось и большинство лавок, и торговцы лениво потягивались, наслаждаясь недолгими минутами утренней тишины, пока еще не начался дневной наплыв покупателей. Идаши скользнул в ближайший проулок, такой узкий, что здесь вряд ли разошлись бы два человека, не прижмись один из них спиною к стене. В Иритаске таких улочек было очень много, наверное, половина города была испещрена такими вот узкими переходами, недоступными для экипажей, а местами, как та по которой сейчас пробирался Идаши, и для портшезов и паланкинов. Правда существовали объездные пути и, если кто-то не желал идти пешком, он всегда мог воспользоваться одним из вышеперечисленных способов передвижения, ведь широких улиц и площадей в Иритаске было также достаточно. Идаши же предпочитал передвигаться пешком. Во-первых, так было намного быстрее, во-вторых, он не любил душные экипажи, а передвигаться на медленных, использовавших человеческий труд портшезах и паланкинах и вовсе не видел смысла. Он наслаждался городом, хотя должен был признать, что Иритаска явно уступала в красоте и помпезности портовому Лаидсу и в величественности и статности белокаменному Кадрису. Тем не менее Иратаска оставалась одним из городов-государств и была по-своему красива и неповторима. Дома были выкрашены в разные цвета начиная от совершенно обыденных тонов и заканчивая такими расцветками, что начинало пестрить в глазах. Дома все как один высокие и узкие, теснились друг к другу, создавая невообразимый каскад красок. И у каждого дома за очень редким исключением на фронтоне имелось круглое окно, частенько стекленное цветастой мозаикой, некоторые из которых могли по праву считаться настоящим произведением искусства. В общем Иритаска была по-своему уникальна и привлекательна, конечно, стиль ее приходился по душе не каждому, но Идаши здесь нравилось. Может быть, потому что в Иритаске любила бывать она?

Правда город был таким не весь, а лишь его половина, считавшейся чем-то вроде старого города, более же новая часть Иритаски находилась во власти западной окраины величественного леса Шепот Садвики. Здесь не было места ярким краскам, лишь строгие темные тона как правило серый или темно-зеленый, попадались здесь и дома синих и небесно-голубых цветов, но таких было много меньше, чем первых. В основном эта часть города, утопавшая в зелени, соответствовала тем сумрачным оттенкам, что царствовали в Шепоте Садвики. Вообщем-то эту часть Иритаски можно было считать городом в лесу, что так оно, впрочем, и было, но многие жители предпочитали считать, что это район на чьих улицах просто росло много деревьев. Некоторые из них даже устраивали меж собой споры, каждый отстаивая свою точку зрения, хотя лично Идаши не видел в том никакого смысла. Для него было важно лишь одно, особая атмосфера этого места. Высокие деревья с тонкими стволами и пышными кронами, чьи листья имели светло-зеленый оттенок, назывались коеле и росли только в Шепоте Садвики. Насколько было известно Идаши нигде на материке они больше не встречались. Именно под их сенью ютились дома старой Иритаски. Сам город находился у подножия Венца Садвики и зеленый массив уходил вверх по склону величественной горы. Иногда Идаши нравилось любоваться на заснеженные пики. Это напоминало ему о его родном городке Эваре и горе Пик Дохане, а также о доме, матери и младшем брате. И об отце. Хотя о нем то как раз Идаши вспоминать не хотелось. Все они уже были мертвы, а дети его брата, которые не знали Идаши в лицо, были стары и немощны. Такова была их судьба, а что до него, то он следовал своему пути, по крайней мере вернулся на него сейчас после столь долгих лет бездействия.

Нужный ему дом, особняк чья территория была окружена невысокой стеной, облицованной плитами из белого песчаника, Идаши нашел без труда. Ограждение, как, впрочем, и стены дома поросли лозой неизвестного ему растения, имевшего ярко сине-красные листья. Высившиеся коеле скрывали дом тенью и вкупе с лозой создавали впечатление того, что дом заброшен. Некогда белый мрамор, из которого был сложен небольшой фонтан во дворе, пожелтел, а вода в нем похоже не струилась уже давно. Идаши отворил железную створку ворот, некогда покрашенную в белый цвет, но теперь она облупилась и имела довольно плачевный вид. Створка издала печальный жалобный скрип. Ее не мешало бы смазать, подумал Идаши, впрочем, вряд ли это волновало хозяина поместья. Его никогда не интересовали такие мелочи. Идаши прошел сквозь заброшенный сад, который похоже рос по воли своей прихоти, и вошел в дом. Его никто не встретил. Если здесь и были слуги, то они похоже были заняты более важными делами, чем встреча гостей. В большой гостиной, находившейся за длинным коридором, по которому проследовал Идаши, в плетеном кресле-качалке стоявшим напротив потухшего камина сидел седовласый мужчина. Когда Идаши вошел тот даже не повернулся к нему, хотя прекрасно слышал приближающиеся шаги. Тем не менее Идаши отметил, что руки мужчины покоившие на подлокотниках кресла дрогнули. Он узнал его.

– А вот и ты, – сказал пожилой мужчина, не поворачивая головы. – Спустя столько лет ты решил объявиться. Цитадель уже знает о твоем возвращение? О, конечно же нет, что за глупые вопросы я задаю. Что же, стоит сделать скидку в счет моего возраста. Старики часто говорят то, что не следовало говорить или то, что вообще не имеет места быть.