Разве думал, играя в Чапая,
что с рекой пулемёт – два в одном.
Облака в белом небе читаю —
провожу по странице орлом,
понимаю, шурша, как и прежде,
на задворках богемной тусы,
что загробная жизнь неизбежна,
как последняя капля в усы,
пусть валькирий неистовый Вагнер
опылять заставляет хурму,
не идёт к Магомету «виагра» —
постараться пора самому,
дальше негде зачахнуть от скуки,
только горы, и лама далай
раздаёт ништяки на фейсбуке,
погрузившись в нирвану онлайн —
это время скосили на силос,
только чиркает спичкой примат —
и не вспомнит никак, что приснилось
три-четыре песчинки назад.
Волошин-фест, 15
Над пьяным пляжем, лысый и босой —
динамик из под обуви картона,
по небу звёзды тянутся трусцой,
и сумерки пропахли ацетоном,
прозрачный джаз ракушками набит
вокруг трещат цикады, как расчёски,
разъедемся, надеюсь, без обид —
конечно, лучше мир, худой и плоский,
и, сводный брат евреев и татар,
не выбирая имени до срока,
я подключусь, сперва окрепнет пар,
и станет в этой проруби глыбоко,
забрезжит утро кисточкой хлыста,
когда взойдут Кабанов или Месяц,
чтоб возложить распятие Христа
на грудь мою, и холтера подвесить,
но как себя портвейном ни облей,
укатится туда луна-проныра,
где осень отмечает юбилей,
и на клеёнке циферки от сыра.
Элегия
Пароход белый-беленький,
Чёрный дым над трубой.
Г. Шпаликов
На пригорке осины пылают,
истончился закат на весу —
по привычке, по шпалам гулаю,
как по шишкам в сосновом лесу,
бабье лето заводит интрижки,
зреет в поле сорочий гамбит,
и легко голове после стрижки
и в носу после шипра свербит,
я прилёг бы – травы маловато:
васильки и засохшая сныть,
я сходил бы на понтий пилатес
только руки не хочется мыть.
Хорошо бы в пруду искупаться,
где змеятся кувшинки в воде,
чтоб уснуть на подушечках пальцев,
прислонясь к окружённой среде.
И, стихи на ходу сочиняя,
понимаю, враньё – не во вред,
просто примус такой починяю —
извините за слово поэт.
Свободу попугаям!
У какаду – нажраться все дела
и вверх ногой на жердочке мотаться —
совсем, как циркулярная пила,
надумавшая к дубу перебраться —
быть душкой норовит по мере сил
и в этом даже кошку переплюнул,
у Лермонтова хлеба он просил,
но поцарапал Вяземского клювом.
За свинское внимание к вещам,
разбросанные по полу опилки
нахлопал продавец его по щам,