В водовороте

– Ах, какой ты здесь храбрый, ужасно какой храбрый! – воскликнула Елена.

Князю заметно уж стало и не нравиться такое подсмеиванье над ним.

– Ревность никак не высокое чувство и извинительна только самым необразованным людям! – проговорил он, нахмуривая лоб.

– Я это знаю очень хорошо! – возразила Елена. – Но она в таком только случае не извинительна, когда кто прямо говорит: «Я вас не люблю, а люблю другую!», а если говорят напротив…

– А если говорят напротив, так так, значит, и есть! – перебил ее резко князь. – И чем нам, – прибавил он с усмешкою, – предаваться бесполезным словопрениям, не лучше ли теперь же ехать в Останкино и нанять там дачи?

– Ах, я очень рада! – воскликнула Елена в самом деле радостным голосом.

– Ну, так поедемте; время откладывать нечего.

– Сию минуту, только приоденусь немного, – отвечала Елена и ушла.

Князь, оставшись один, погрузился в размышления. Его смутили слова Елены о постигающих ее припадках: что, если эти припадки подтвердятся? Страх и радость наполнили при этой мысли сердце князя: ему в первый раз еще предстояло это счастие; но как встретить это событие, как провести его потом в жизни? Когда Елена вошла в шляпке и бурнусе, он все еще продолжал сидеть, понурив голову, так что она принуждена была дотронуться веером до его плеча.

– Я готова! – проговорила она.

– Едемте-с! – сказал князь, и через несколько времени они уже катили в его карете по дороге к Останкину.

Елена сидела, прижавшись в угол экипажа.

– Как бы я желала, чтобы карета эта далеко-далеко и навсегда увезла нас из Москвы! – сказала она.

– Да, недурно бы это было! – согласился и князь, сохраняя свой задумчивый и рассеянный вид; его все еще не оставляла мысль о припадках Елены. В Останкине они прежде всего проехали в слободку и наняли там очень хорошенькую дачку для Елены. Князь хотел было сразу же отдать хозяину все деньги.

– Не смейте этого делать! – крикнула на него по-французски Елена и подала хозяину дачи из своего кошелька двадцать пять рублей серебром.

– Но почему же?.. – спросил ее князь тоже по-французски, опять нахмуривая лоб.

– А потому, – отвечала Елена, – что жена ваша и без того, вероятно, думает, что я разоряю вас…

Лицо князя приняло еще более сердитое выражение.

– Ядовито сказано, хоть несправедливо совершенно, – произнес он.

Из слободки князь и Елена прошли через сад к главному дворцу; здесь князь вызвал к себе смотрителя дома; оказалось, что это был какой-то старый лакей. Прежде всего князь назвал ему фамилию свою; лакей при этом сейчас же снял шапку.

– Что, ваши флигеля свободны? – спросил князь.

– Свободны-с! – отвечал лакей.

– Ну, так скажите вашему управляющему, что оба эти флигеля я оставляю за собой на лето и чтобы он прислал мне записку, что они за мной.

– Слушаю-с! – отвечал ему лакей почтительно.

Покуда происходили все эти наниманья, солнце почти село, и на дворе становилось довольно свежо.

– Я начинаю, однако, зябнуть, – проговорила Елена.

– Поедемте скорее домой, – сказал с заботливостью князь, подсаживая ее в карету, где она не преминула спросить его: зачем он, собственно, нанял два флигеля?

– Затем, что в одном будет жить княгиня, а в другом я, – отвечал флегматически князь.

Елена на это ничего не сказала, но только удовольствие, видимо, отразилось в ее подвижном лице.

При обратном пути кучер поехал несколько другой дорогой, и, таким образом, пришлось проезжать мимо дома Анны Юрьевны. Было всего еще девять часов.

– Заедемте к вашей начальнице! – сказал князь Елене.

– Э, нет! Я всегда терпеть не могла бывать у всех моих начальниц, – отвечала Елена.

– Это не такая начальница; я вас сближу несколько с нею. Пожалуйста, заедемте! – уговаривал князь.

Ему, по преимуществу, хотелось посмотреть, как Анна Юрьевна примет Елену после того, как узнала она тайну ее отношения к нему.

– Хорошо, заедем, если тебе так уж этого хочется, – согласилась Елена.

– Я только предуведомлю ее о вас, – сказал князь, войдя с Еленою в залу Анны Юрьевны и уходя вперед ее в кабинет к той.

– Я к вам, кузина, заехал с mademoiselle Жиглинской! – сказал он.

– Ах, очень рада! – отвечала Анна Юрьевна каким-то странным голосом.

Анна Юрьевна вовсе не считала любовь чем-нибудь нехорошим или преступным, но все-таки этот заезд к ней кузена со своей любовницей, которая была подчиненною Анны Юрьевны, показался ей несколько странным и не совсем приличным с его стороны, и потому, как она ни старалась скрыть это чувство, но оно выразилось в ее голосе и во всех манерах ее.

– Пожалуйте сюда, mademoiselle Helene! – крикнула она, услышав, что та в зале дожидается.

Елена вошла. Она заметно конфузилась несколько.

– Vous etes bien aimable[46 - Вы очень любезны (франц.).], что заехали ко мне, – продолжала Анна Юрьевна, крепко пожимая ей руку. – Прошу вперед посещать меня sans ceremonie.[47 - без церемоний, запросто (франц.).]

– Но я могу помешать вашим занятиям! – возразила ей Елена.

– О, моя милая! – воскликнула Анна Юрьевна. – Зачем вы это говорите? Вы очень хорошо убеждены, что я решительно ничего не делаю, как только сплю и ем.

– Нет, я в этом не убеждена, – отвечала ей серьезно Елена.

– А мы с mademoiselle Еленой ездили дачу нанимать в Останкино, – вмешался в разговор князь. – Она наняла дачку для себя, а я для себя!

– Вот как! – произнесла Анна Юрьевна. – Это, однако, дает и мне мысль нанять дачу, только не в Останкине, а по соседству около него, в Свиблове! Иван Иваныч! – крикнула затем Анна Юрьевна, звоня в то же время в колокольчик.

На этот зов вошел ее главный дворецкий.

– Съездите, мой милый, завтра в Свиблово и наймите мне там дачку. Помещение для меня какое хотите, – мне все равно, но главное, чтобы конюшни были хорошие и сараи.

Иван Иваныч поклонился ей на это и опять ушел к себе.