Мещане

– Извести, – проговорил Бегушев.

– Непременно сегодня!.. – подхватил Тюменев.

Домна Осиповна лукаво посмотрела на него.

– Для вас собственно я приглашу одну только madame Мерову, – сказала она ему.

– Почему же одну madame Мерову?

– Потому, что я знаю, почему!..

– Но, однако, мне начинают становиться очень любопытны ваши слова.

– Любопытство – смертный грех!

– Я готов даже идти на смертный грех ради того, чтобы вы разъяснили ваши намеки!

Тюменеву пришло в голову, что не открылась ли m-me Мерова Домне Осиповне в том, что он очень ей понравился.

– Никогда я вам не разъясню этих намеков! – объяснила Домна Осиповна. Затем она сказала Бегушеву, протягивая ему руку: – Прощай!

– А сама приедешь ужо? – спросил тот, целуя ее руку.

– Непременно! Ранешенько! – отвечала Домна Осиповна и, кивнув приветливо головой Тюменеву, ушла.

Всю эту сцену она вела весело и не без кокетства, желая несколько поконкурировать с m-me Меровой в глазах Тюменева, чего отчасти и достигнула, потому что, как только Домна Осиповна уехала, он не удержался и сказал Бегушеву:

– Домна Осиповна сегодня прелестна! Гораздо лучше, чем была на обеде у Янсутского, где она, в чем тебе я признаюсь теперь, была не того…

– Очень даже не того! – согласился Бегушев.

– Но вот еще маленький вопрос относительно madame Меровой, – продолжал Тюменев. – Она до сих пор еще en liaison[35 - в связи (франц.).] с Янсутским?

– Кажется!

– Что ей за охота любить такую дрянь?.. И я не думаю, чтобы она хранила ему верность!

– Не ведаю того: духовником ее не был!

Тюменев в это время зевнул во весь свой рот.

– Ты, может быть, уснуть хочешь, устал с дороги? – спросил его Бегушев.

– Желал бы: я не спал всю ночь, и, кроме того, после твоих затейливых обедов всегда едва дышишь!..

– Ступай, тебе все там готово!

– Знаю! – проговорил Тюменев и, зевнув еще раз, ушел к себе в комнату.

Бегушев, оставшись один, прикорнул тоже на диване к подушке головой и заснул крепчайшим сном. Его очень успокоили и обрадовали слова Домны Осиповны, что Олухов уезжает надолго в Сибирь. Странное дело: Бегушев, не сознаваясь даже самому себе, ревновал Домну Осиповну к мужу, хотя не имел к тому никаких данных!

Глава III

Часов в восемь вечера Бегушев и Тюменев снова сидели в диванной.

– Я хочу посоветоваться с тобой о наследстве после меня, – говорил Бегушев. – Состояние мое не огромное, но совершенно ясное и не запутанное. Оно двух свойств: родовое и благоприобретенное… Родовое я желаю, чтобы шло в род и первоначально, разумеется, бездетной сестре моей Аделаиде Ивановне; а из благоприобретенного надо обеспечить Прокофья с семьей, дать по небольшой сумме молодым лакеям и тысячи три повару; он хоть и воровал, но довольно еще умеренно… Остальные все деньги Домне Осиповне…

– Велика сумма? – спросил Тюменев.

– Тысяч около ста.

Домна Осиповна, значит, напрасно думала, что Бегушев может забыть ее в своей духовной, и как бы радостно забилось ее сердце, если бы она слышала эти слова его, и как бы оценила их.

– Дом этот, – продолжал Бегушев, – который ты всегда любил, я, со всею мебелью, картинами, библиотекою, желаю оставить тебе.

– Зачем он мне, милый мой! – возразил Тюменев, даже весь вспыхнувший при последних словах приятеля.

– Может быть, когда-нибудь и поживешь в нем: как ни высоко твое служебное положение, но и Суворов жил в деревне.

– Наконец, этого сделать нельзя! Дом твой, я знаю, родовой; а потому вместе с родовым и должен идти… – продолжал возражать Тюменев.

– Испроси высочайшее повеление… Я просьбу готов написать об этом государю! – стоял на своем Бегушев.

Тюменев пожал плечами.

– Странный ты человек, Александр Иванович, от маленькой и ничтожной болезни вообразил, что можешь умереть и что должен спешить делать духовную, – проговорил он.

О тайном намерении Бегушева закрепить за Домной Осиповной этой духовною часть своего состояния Тюменев не догадывался.

– Ничего я не вообразил, – сказал тот с досадой, – а хочу, если я в жизни не сделал ничего путного, так, по крайней мере, после смерти еще чего-нибудь не наглупить, и тебя, как великого юриста, прошу написать мне духовную на строгих законных основаниях.

– Это изволь, – я напишу, но насчет дома, пожалуйста, отмени твое желание завещать его мне, – произнес Тюменев с кислой гримасой.

Желание это в самом деле было очень ему неприятно; по своему замечательному бескорыстию Тюменев был известен всему Петербургу: он даже наград денежных никогда от правительства не брал.

– Ни за что не отменю, ни за что! – отрезал Бегушев.

Вскоре приехала Домна Осиповна, очень веселая и весьма к лицу одетая.

– Проводила мужа? – спросил ее Бегушев.

– Проводила!

– Плакала?

– Очень много!.. Изошла вся слезами!.. Madame Мерова будет непременно!.. Сама вышла к моей посланной и сказала ей это!.. – отнеслась Домна Осиповна к Тюменеву.

– Заранее восхищаюсь, что увижу ее!.. – произнес он с улыбкой.