Мещане

– В таком случае не сочтете ли вы более удобным, чтобы я сходил и переговорил с ней предварительно? – произнес он своим деловым тоном.

– Пожалуй! – согласилась Домна Осиповна.

– Это лучше будет!.. Я схожу к ней и переговорю, – сказал Грохов и поднялся было.

– О, нет, нет, это еще не все!.. Я, как писала вам, пригласила вас по двум делам, за которые и заплачу вам с удовольствием две тысячи рублей, если только вы устроите их в мою пользу, – а если нет, так ничего!.. Дед умирает и оставляет мужу все наследство, то как же мне от мужа получить пятьсот тысяч?

– О, вы получите с Михаила Сергеевича даже больше! Вы видите, как все идет в вашу пользу… – сказал Грохов: он понимал хорошо людей!

– Но вы все-таки будете требовать с меня только две тысячи?

– Только-с!.. Какие вы нынче мнительные стали!

– Будешь мнительна – по пословице: кто обжегся на молоке, станет дуть и на воду, – кольнула его Домна Осиповна; но Грохов, как будто бы совершенно не поняв ее, раскланялся и ушел.

Через весьма короткое время Домна Осиповна получила от него визитную карточку с надписью: «Все устроено благополучно!» А к вечеру она увидела подъехавшую фуру Шиперки для перевозки мебели из квартиры Глаши. Когда Домна Осиповна спросила дворника, куда эта госпожа переезжает, тот отвечал ей, что в Грузины, в дом господина Грохова, незадолго перед тем им купленный. Глашу он, по обыкновенной своей методе, пугнул, сказав ей, чтобы она немедленно съезжала с квартиры Олуховой, тогда он обещался помирить ее с Михайлом Сергеичем, от которого Глаша тоже получила письмо понятного содержания; но когда она не послушается его, – объяснял ей Грохов, – так он плюнет на нее, и ее выгонят через мирового!

Глава V

В подтверждение петербургских слухов касательно Меровой и Тюменева, Бегушев получил от сего последнего письмо такого пылкого содержания, что развел от удивления руками.

«Любезный друг, – писал Тюменев своим красивым, но заметно взволнованным почерком, – не могу удержаться, чтобы не передать тебе о моем счастии: я полюбил одну женщину и ею любим. Предчувствую заранее, что ты, по своей беспощадной откровенности, скажешь мне, что это ложь, старческая сентиментальность, но ошибаешься!.. Прежде, действительно, я покупал женскую любовь, но теперь мне ее дали за то, что я сам люблю! Кто эта особа, ты, вероятно, догадываешься: это прелестная madame Мерова, которая для меня бросила Янсутского».

На этом месте Бегушев от досады приостановился читать письмо.

– Мерова для него бросила Янсутского?.. Полно, не Янсутский ли бросил ее?.. – воскликнул он и хотел с этой мысли начать ответ приятелю, но передумал: «Пускай его обманывается, разве я не так же обманывался, да обманываюсь еще и до сих пор», – сказал он сам себе и решился лучше ничего не писать Тюменеву.

Вечером Бегушев поехал к Домне Осиповне, чтобы похвалить ее за проницательность. Он целые три дня не был у ней. Последнее время они заметно реже видались. Домну Осиповну Бегушев застал дома и, так как были сумерки, то сначала и не заметил, что она сидела непричесанная, неодетая и вообще сама на себя не походила. Усевшись, Бегушев не замедлил рассказать ей содержание письма Тюменева. Домна Осиповна слегка улыбнулась.

– Я вам говорила это! – сказала она.

– А что же, мечты моего друга о том, что ему подарили чувство, справедливы? – начал ее выведывать Бегушев.

Домна Осиповна отрицательно покачала головой.

– Не думаю! – проговорила она. – По крайней мере Лиза, рассказывая мне об объяснении в любви Тюменева, смеялась над ним.

– Однако он лгуном никогда не был и если пишет, что ему дали любовь, так его, конечно, уверяли в этом.

– Будешь уверять во всем, как нужда заставит, – сказала невеселым голосом Домна Осиповна. – Мы, женщины, такие несчастные существа, что нам ничего не позволяют делать, и, если мы хлопочем немножко сами о себе, нас называют прозаичными, бессердечными, а если очень понадеемся на мужчин, нами тяготятся!

Бегушев понял, что в этих словах и ему поставлена была шпилька, но прямо на нее он ничего не возразил, видя, что Домна Осиповна и без того была чем-то расстроена, и только, улыбаясь, заметил ей, что она сама очень еще недавно говорила, что ей понятно, почему мужчины не уважают женщин.

– Да, дрянных женщин!.. Но не все же они такие!.. – возразила она и затем, без всякой паузы, объявила, что муж ее вернулся из Сибири.

Лицо Бегушева мгновенно омрачилось.

– Когда? – спросил он глухим голосом.

– Третьего дня! – отвечала Домна Осиповна.

– Что же, дед простил его? – продолжал Бегушев.

– Дед умер!

– И господин Олухов поэтому сделался наследником пяти миллионов?

– Не знаю, собственно пяти ли миллионов, но состояние огромное, хоть и в делах все.

– По которым хлопотать вам придется?

– Конечно, и мне будут хлопоты.

Далее Бегушев не расспрашивал и перенес разговор на другое.

– А с своей привязанностью господин Олухов помирился?

– Нет, кажется!

– И она не живет больше в вашем доме?

– Давно!.. Я тогда же через полицию почти просила ее удалиться!..

И об этом Бегушев не стал более расспрашивать.

Вскоре раздался звонок.

– Это муж ваш, конечно? – проговорил Бегушев и взглянул мельком на свою шляпу, как бы затем, чтобы взять ее и убраться восвояси.

– Не думаю!.. Скорей, это доктор; муж уехал к нашему адвокату и не скоро вернется, – отвечала Домна Осиповна.

Приехал в самом деле доктор Перехватов. От потери восьми тысяч в банке «Бескорыстная деятельность» он несколько утратил свежесть своего превосходного румянца.

Войдя в кабинет, Перехватов первоначально поклонился почтительно Бегушеву, а потом отнесся к самой хозяйке.

– Как сегодня ваше здоровье? – говорил он, беря ее за руку и, по обыкновению, щупая пульс. – Сегодня поспокойнее!.. Гораздо поспокойнее!..

– Разве вы были больны? – спросил Бегушев Домну Осиповну.

– Так, не особенно, – отвечала та.

– Какое не особенно, – обличил ее доктор, – я десять лет практикую, а таких истерик не встречал!

– Они у меня часто бывают, – объяснила Домна Осиповна.

– Не верю… – возразил доктор, – если бы они у вас в такой степени часто повторялись, вы давно бы с ума сошли!

– Фантазия какая! С ума сошла! – произнесла Домна Осиповна.