Мещане

Доктор при этом встал.

– До свиданья! – сказал он, протягивая ей руку.

– До свиданья! – проговорила Домна Осиповна, всовывая ему в руку пятирублевку.

Она очень рада была, что доктор уезжает, рассчитывая, что совещание ее с Гроховым и мужем недолго продолжится, что те тоже уедут скоро, и она останется с Бегушевым вдвоем.

– Извините, Александр Иванович, я через минуту вернусь к вам, – отнеслась Домна Осиповна к тому.

Бегушев ни слова ей не ответил и, когда Домна Осиповна, Олухов и Грохов ушли, он стал с понуренной головой и мрачным выражением в лице прислушиваться к довольно оживленному разговору, начавшемуся между ними в соседней комнате.

Грохов говорил:

– Прежде всего-с надобно, чтобы духовная была утверждена, а потом ходатайствовать о вводе во владение!

– Но кто же это сделает?.. Кто?.. – настойчиво спрашивала Домна Осиповна.

– Я-с, если это вам угодно!.. – отвечал Грохов.

– А что же это будет стоить со всеми казенными расходами и с платой вам? – любопытствовала Домна Осиповна.

– Стоить будет порядочно, но, слава богу, найдется потом из чего заплатить!.. – объяснял Грохов.

– Да, но эта неопределенность хуже всего!.. – произнесла Домна Осиповна. – И потом как же и от кого я получу следующие мне собственно пятьсот тысяч?

– В таком случае, – возразил ей Грохов, – возьмите вы доверенность от Михаила Сергеевича и хлопочите сами, тогда не будет для вас никакой неопределенности.

Домна Осиповна видела, что он обиделся, и сочла за лучшее несколько уступить ему.

– Сама хлопотать я не могу, вы это знаете… Хлопотать вы будете, и только возьмите за это к тем двум тысячам, которые я вам должна, еще три, и выйдет пять! – проговорила она.

– А дорога в Сибирь ваша? – спросил Грохов.

– Нет уж, все ваше! – отвечала Домна Осиповна.

– Как это можно: дорога должна быть наша! – произнес еще первое слово Олухов, припомнивший, сколько он сам просадил денег по дороге в Сибирь и оттуда и напиваясь на каждой станции шампанским.

– Вот поди ты и разговаривай с барынями! – сказал, усмехнувшись и мотнув ему головой, Грохов.

– Что ж с барынями?.. Адвокатов нынче много, не первое время… – заметила Домна Осиповна.

– Но много ли добросовестных?.. – спросил Грохов.

– Есть и добросовестные! Извольте: дорога наша… – раскошелилась, наконец, Домна Осиповна.

– Слушаю-с! – произнес не без удовольствия в голосе Грохов.

– Итак, по рукам, значит? – сказала Домна Осиповна.

– Да-с, по рукам!.. – подхватил Грохов, и они в самом деле ударили рука в руку.

После этого Грохов и Олухов стали собираться уезжать… Последнему смертельно хотелось в «Эрмитаж», чтобы там так же рассеяться, как и вчера; но только у него в кармане денег не было ни копейки.

– Дай мне, пожалуйста, рублей двести! – шепнул он жене.

Та с удовольствием подала ему из своего портмоне просимую им сумму и при этом тоже очень тихо сказала ему:

– Вы, пожалуйста, когда возвратитесь, то проходите к себе вниз, я знаю, какие вы явитесь!

– Понимаю я это! – отвечал тот и не замедлил уехать вместе с Гроховым.

Бегушев из всего предыдущего разговора, конечно, слышал только половину, но и того было очень достаточно!

Домна Осиповна возвратилась к нему с лицом добрым, любящим и, по-видимому, совершенно покойным. По ее мнению, что ей было скрывать перед ним?.. То, что она хлопотала по своим делам? Но это очень натурально; а что в отношении его она была совершенно чиста, в этом он не должен был бы сомневаться!

Бегушев, когда она уселась около него, все еще не поднимал головы. Домна Осиповна сама уже взяла и поцеловала его руку, тогда только он взмахнул на нее глазами.

– Ну вот, наконец начинает все понемногу устраиваться, – сказала она. – Через какие-нибудь полгода я уеду с вами надолго… надолго…

– Никогда ты не уедешь со мной надолго!.. – проговорил Бегушев. – Полгода еще ждать! – воскликнул он. – Но как же я эти полгода буду существовать посреди того общества, в которое вы меня поставили?

– В какое я тебя общество поставила? – спросила с удивлением Домна Осиповна.

– А в такое, какое сегодня у вас было!

– Ах, боже мой, ты можешь совсем не видать этого общества; я к тебе буду ездить, а ты ко мне и не заглядывай.

У Бегушева на языке вертелось сказать ей: «А сама ты разве не такая, как окружающее тебя общество?»

– Но как же ты хочешь, чтобы мы устроили жизнь нашу? – спросила его Домна Осиповна.

– Не знаю как!.. – отвечал Бегушев. – Я захочу устроить так, а твои дела потребуют другого!

Домне Осиповне показалось, что Бегушев отбояривается от нее и что она ему надоела; но, взглянув на мученическое выражение лица его, она убедилась, что он любит ее, и глубоко любит!

– Ты сегодня не в духе, и я не в духе; не будем больше об этом говорить; дай, я тебя поцелую!..

И она начала его целовать, но Бегушев сидел, как истукан, и потом, вдруг поднявшись, сказал:

– Прощай!

Домна Осиповна начала было умолять его, чтобы он посидел, но Бегушев, отрицательно мотнув головой, поцеловал ее, и она заметила при этом, что глаза его были полны слез.

Домна Осиповна хотела было проводить его, по обыкновению, до передней, но Бегушев не позволил ей того.

– Не провожайте меня!.. Для чего это? – проговорил он досадливым голосом и быстро ушел.

Домна Осиповна опустилась тогда на свое кресло и, услыхав, что за Бегушевым горничная заперла дверь, она взяла себя за голову и произнесла с рыданием в голосе: «Несчастная, несчастная я женщина, никто меня не понимает!» Ночь Домна Осиповна всю не спала, а на другой день ее ожидала еще новая радость: она получила от Бегушева письмо, в котором он писал ей: «Прощайте, я уезжаю!.. Я ли вас мучил, вы ли меня, – не знаю!.. Но нам вместе жить нельзя! Всякие человеческие отношения между нами должны быть покончены навсегда!» Домна Осиповна затрепетала от ужаса и сейчас же поехала к Бегушеву; но там ее Прокофий не принял и сказал, что барин уехал или в Петербург, или за границу – неизвестно! У Домны Осиповны едва достало силы возвратиться домой, где с ней опять сделалась истерика. Олухов, бывший в это время дома, поспешил послать за Перехватовым, который незамедля приехал и оставался у Домны Осиповны до глубокой ночи; постигший ее на этот раз припадок был еще сильнее прежнего.