– Я жил в Эн-ске, – отвечал Калинович.
– В Эн-ске? Славные это места! Я проезжал раза два. Эти огромные леса… река… Эн-ск, кажется, ведь на реке?
– На реке-с.
– На сплавной?
– На сплавной, – отвечал Калинович и начал раскланиваться.
Белавин между тем все внимательней и внимательней смотрел на него.
– Мне еще надобно с вами два слова, – проговорил редактор и проворно отошел в сторону.
Калинович последовал за ним.
– Ваша повесть, кажется, называется «Кавалерист»? – прибавил он вполголоса.
– Нет-с, «Странные отношения», – отвечал Калинович.
– Сколько листов?
– Девять.
– Девять. Значит, девятью сорок – триста шестьдесят, так?
– Я слышал, что платят по пятидесяти… – заметил Калинович.
– Нет-с, нет, – отвечал редактор утвердительным тоном и тотчас же, отсчитав триста шестьдесят рублей, отдал их Калиновичу.
– Я еще привез рассказ, – проговорил было тот.
– Да, да, пожалуйста, доставьте; мы там увидим… посмотрим… – перебил торопливо хозяин, заметно спеша к Белавину.
Калинович раскланялся и ушел.
«Каков скотина! Даже не знает, что я написал!» – думал он, сходя с лестницы и кусая губы. Двери между тем опять за ним отворились, и его догонял Дубовский.
– Я тоже ухожу, – проговорил он.
Калинович сначала не хотел было отвечать ему, но потом подумал: «Этот господин шатается по литераторам: расспрошу его, как и что там у них происходит».
– Не хотите ли со мной отобедать где-нибудь тут? – проговорил он.
– С большим удовольствием, – отвечал Дубовский.
– Где ж тут? Отведите меня; я не знаю.
– К Доминику, – произнес тот.
– Ну, хоть к Доминику, – согласился Калинович.
Придя туда, они сели к окну, в сторонке, чтоб не быть очень на виду. Калинович велел подать два обеда и бутылку вина. Он несколько затруднялся, каким бы образом и с чего начать разговор; но Дубовский сам предупредил его.
– Вы, кажется, получили с Павла Николаича деньги? – сказал он, таинственно наклонясь к Калиновичу.
– Да, получил, – отвечал тот.
– Много?
– Восемьсот рублей, – нарочно солгал Калинович.
Дубовского подало назад. Сладкого и заискивающего выражения в лице его как будто и не бывало.
– Это приятно! – проговорил он, покачивая головой и как-то скверно улыбаясь.
– Да, ничего, – отвечал Калинович.
– Это с ним не всегда случается, – продолжал Дубовский, доедая суп и по-прежнему покачивая головой.
– Будто? – спросил Калинович самым простодушнейшим тоном.
Дубовский опять скверно улыбнулся.
– Не знаю, по крайней мере я на самом себе имею этот опыт, – отвечал он.
Калинович выразил на лице своем как бы участие и внимание.
– Я написал вроде исторического исследования или монографии: «Ермак», – начал Дубовский.
– Да, – подтвердил Калинович.
– Труд, на который я, – продолжал молодой автор, пожимая плечами, – посвятил три года. Все документы, акты, договоры, – все были мною собраны и все прочтены. Я ничего себе не позволил пропустить, и, конечно, всего этого вышло, быть может, листов на восемь печатных.
– Да, – повторил Калинович. – Но выпейте, однако, вина, – прибавил он, наливая стаканы.
– Merci! – отвечал Дубовский, торопливо выпивая вино, и, видимо, тронутый за чувствительную струну, снова продолжал: – Я был, однако, так еще осторожен, что не позволил себе прямо отнестись в редакцию, а вот именно самого Павла Николаича, встретив в одном доме, спрашиваю, что могу ли надеяться быть напечатан у них. Он говорил: «Очень хорошо, очень рад». Имел ли я после того право быть почти уверен?
– Конечно, – подтвердил Калинович.
Дубовский начинал уж его не на шутку забавлять.
– Я доставляю, – продолжал тот, – проходит месяц… другой, третий… Я, конечно, беспокоюсь о судьбе моего произведения… езжу, спрашиваю… Мне сначала ничего не отвечали, потом стали сухо принимать, так что я вынужден был написать письмо, в котором просил решительного ответа. Мне на это отвечают, что «Ермак» мой может быть напечатан, но только с значительными сокращениями и пропусками.
– С пропусками! Скажите! – воскликнул Калинович серьезнейшим тоном.
– Да, – отвечал его собеседник многозначительно. – Я еду по крайней мере узнать, какого рода эти пропуски… Показывают, – наполовину перечеркано! Каким умом, каким ученым – неизвестно!
Проговоря это, Дубовский остановился на несколько минут.