В водовороте

– Да потому, что я знаю почему; во-первых, я вижу по книгам, ты что-то такое по русской истории затеваешь – так?.. Да?

– Может быть, и по русской истории.

– Но что из нее можно написать?.. Все уж, кажется, написано!

– Нет, много еще не написано.

– А именно?

– А именно, например, – начал князь, закидывая назад свою голову, – сколько мне помнится, ни одним историком нашим не прослежены те вольности удельные, которые потом постоянно просыпались и высказывались в московский период и даже в петербургский.

Елена рассмеялась громким смехом.

– Вольности еще какие-то нашел! – произнесла она.

Князь при этом покраснел несколько в лице.

– Никаких я вольностей, признаюсь, у русского народа не вижу, – продолжала Елена.

– Ты не видишь, а я их вижу! – сказал князь.

– Но где, скажи, докажи? – воскликнула Елена.

– Вольности я вижу во всех попытках Новгорода и Пскова против Грозного!.. – заговорил князь с ударением. – Вольности проснувшиеся вижу в период всего междуцарствия!.. Вольности в расколе против московского православия!.. Вольности в бунтах стрельцов!.. Вольности в образовании всех наших украйн!..

– Какой же результат всех этих вольностей?.. Петербург?.. – возразила ему Елена.

– Я говорю не о результатах, а о том, что есть же в русском народе настоящая, живая сила.

– Тебя за эту статью, если ты только напечатаешь ее, так раскатают, так раскатают, как ты и не воображаешь! – произнесла Елена.

– Но за что же?.. Я могу дурно выполнить, дурно написать – это другое дело; но не за самую мысль.

– Нет, за самую мысль, потому что в ней ложь и натяжка есть.

– По-твоему – натяжка, а по-моему, как говорит мое внутреннее чувство, она есть величайшая истина.

– Чувство ему говорит!.. История – не роман сентиментальный, который под влиянием чувства можно писать.

– Нет, именно нашу историю под влиянием чувства надобно было бы написать, – чувства чисто-народного, демократического, и которого совершенно не было ни у одного из наших историков, а потому они и не сумели в маленьких явлениях подметить самой живучей силы народа нашего.

– Никакой такой силы не существует! – произнесла Елена. – Ведь это странное дело – навязывать народу свободолюбие, когда в нем и намека нет на то. Я вон на днях еще как-то ехала на извозчике и разговаривала с ним. Он горьким образом оплакивает крепостное право, потому что теперь некому посечь его и поучить после того, как он пьян бывает!

– Мало ли что тебе наболтает один какой-нибудь дуралей; нельзя по нем судить о целом народе! – возразил князь.

– Нет, это не он один, а и более высшие сословия. Ты посмотри когда-нибудь по большим праздникам, какая толпа рвется к подъездам разных начальствующих лиц… Рабство и холопство – это скрывать нечего – составляют главную черту, или, как другие говорят, главную мудрость русского народа.

– Господин Жуквич, что ли, успел натолковать тебе это?.. И поляков, вероятно, перевознес до небес? – проговорил князь.

– Нет, я еще до господина Жуквича знала это очень хорошо, и уж, конечно, поляки всегда были и будут свободолюбивее русских! – воскликнула Елена. – Когда еще в целой Европе все трепетало перед королевской властью, а у нас уж король был выборный. На сейме[128 - …польский сейм – законодательное учреждение, имевшее преимущественно сословный характер. В качестве общепольского учреждения существовал с XV века. Прекратил свое существование в связи с польским восстанием 1830 года.] воскликнет кто: «не позволям!» и кончено: тормоз всякому произволу.

– До многого и докричались вы!..

– Да, но все-таки кричали, а не низкопоклонничали.

– Что ж такое кричали?.. И собаки на улице лают беспрестанно, однако от того большой пользы ни им, ни человечеству нет! – возразил князь и сам снова принялся за свою работу.

Елена даже покраснела вся при этом в лице.

– Какое глупое сравнение! – произнесла она и, как видно, не на шутку рассердилась на князя, потому что не медля встала и пошла из кабинета.

– Господин Жуквич послезавтра будет у нас обедать? – крикнул ей вслед князь.

– Послезавтра! – отвечала Елена, не поворачиваясь к нему.

– Послезавтра!.. – повторил сам с собою князь.

II

Анна Юрьевна последнее время как будто бы утратила даже привычку хорошо одеваться и хотя сколько-нибудь себя подтягивать, так что в тот день, когда у князя Григорова должен был обедать Жуквич, она сидела в своем будуаре в совершенно распущенной блузе; слегка подпудренные волосы ее были не причесаны, лицо не подбелено. Барон был тут же и, помещаясь на одном из кресел, держал голову свою наклоненною вниз и внимательным образом рассматривал свои красивые ногти.

– Я вам давно говор, – начал он в одно и то же время грустным и насмешливым голосом, – что в этой проклятой Москве задохнуться можно от скуки!

– Что же, в Петербурге вашем разве лучше? – возразила ему Анна Юрьевна.

– Без всякого сомнения!.. Там люди живут человеческой жизнью, а здесь, я не знаю, – жизнью каких-то… – «свиней», вероятно, хотел добавить барон, но удержался.

– Ужасно какой человеческой жизнью! – воскликнула Анна Юрьевна. – Целое утро толкутся в передних у министров; потом побегают, высуня язык, по Невскому, съедят где-нибудь в отеле протухлый обед; наконец, вечер проведут в объятиях чахоточной камелии, – вот жизнь всех вас, петербуржцев.

– То для мужчин, а для женщин мало ли есть там развлечений: отличная опера, концерты, театры.

– Все это и здесь есть; но я не девчонка какая-нибудь, чтобы мне всюду ездить и восхищаться этим…

– В таком случае, поедемте за границу, – сказал ей на это барон: последнего он даже еще больше желал.

– Вам за границей в диво побывать!.. Вы никогда там не бывали; mais moi, j'ai voyage par monts et par vaux!..[129 - но я, я путешествовала по горам и долам!.. (франц.).] Не мадонну же рафаэлевскую мне в тысячный раз смотреть или дворцы разные.

– Но где же лучше? – воскликнул барон.

– В молодости, вот где лучше. В молодости везде хорошо, – отвечала ему Анна Юрьевна.

– Но в эту страну нельзя воротиться, – произнес барон с небольшой улыбкой.

На этих словах его Анна Юрьевна увидела, что в гостиную входил приехавший князь Григоров.

– Ah!.. Voila qui nous arrive![130 - А!.. Вот кто к нам прибыл! (франц.).] – воскликнула она ему навстречу радостным голосом. – Наконец-то удостоил великой чести посетить.

Князь пожал руку кузины, пожал руку и барону.