В водовороте

– Это еще зачем? – не утерпела и почти воскликнула Елена.

– Затем, что он теперь один… родитель его в Петербург, кажется, уехал. Куда ж ему, бедному, деваться? – проговорил князь насмешливым тоном.

Елена поняла, над чем, собственно, он тут подтрунивал, и вспыхнула в лице.

Потом князь снова обратился к Жуквичу:

– Это вот Анна Юрьевна-с, о которой я сейчас говорил, кузина моя, и, представьте себе, у нее ни много ни мало, как около ста тысяч годового дохода.

– Доход немалый! – сказал на это Жуквич, слегка ухмыляясь.

– Еще бы!.. И можете себе вообразить, при таком состоянии она держит у себя в обожателях одного моего приятеля, мужчину весьма некрасивого и невзрачного.

– Но она, кажется, вас прежде того желала сделать своим обожателем? – перебила князя Елена.

– Меня – да, но что ж делать, я упустил тогда этот удобный случай.

– Теперь можете поправить это! – продолжала Елена.

– Что теперь!.. Теперь она меня разлюбила, а другой бы очень мог успеть, потому что она прямо говорит про моего друга барона, что он – судак мерзлый.

Жуквич выслушивал весь этот разговор по-прежнему, с небольшой улыбкой, но вместе с тем с таким равнодушным выражением лица, которое ясно показывало, что все это его нисколько не интересует.

– Где же вы живете здесь в Москве, monsieur Жуквич? – обратился к нему еще раз князь.

Жуквич назвал ему улицу и гостиницу, где жил.

– Это почти рядом с нами! – воскликнул князь.

Жуквич на это ничего не сказал.

– Я очень рада тому, это дает вам возможность чаще бывать у нас! – подхватила Елена, обращаясь к нему.

Жуквич и ее поблагодарил только молчаливым наклонением головы.

Князь же, с своей стороны, не повторил ее приглашения Жуквичу.

Вскоре затем прибыла Анна Юрьевна с бароном.

Елена встала и вышла встретить ее.

– Bonjour, моя милая, bonjour! – говорила Анна Юрьевна, входя и крепко пожимая Елене руку.

Князь между тем как-то шаловливо привстал со своего места и шаловливо начал знакомить всех друг с другом.

– Честь имею представить вам – господин Жуквич! – говорил он Анне Юрьевне. – А это – графиня Анна Юрьевна! – говорил он потом тому. – А это – барон Мингер, мой друг и приятель!.. А это – госпожа Жиглинская, а я, честь имею представиться – коллежский секретарь князь Григоров.

На это Анна Юрьевна махала только рукой.

– Козел какой!.. Очень что-то разыгрался сегодня!.. – говорила она, садясь на одном конце дивана, а на другом его конце поместилась Елена, которой, кажется, было не совсем ловко перед Анной Юрьевной, да и та не вполне свободно обращалась к ней.

– Что это он так весел сегодня? – спросила Анна Юрьевна Елену, показывая на князя и не находя ничего другого, с чего бы начать разговор.

– Перед слезами, вероятно! – отвечала Елена, саркастически сжимая губы.

– Зачем так злопророчествовать?.. Я весел потому, что у меня собралось такое милое и приятное общество! – отвечал князь не то в насмешку, не то серьезно.

Барон Мингер с самого прихода своего молчал и только по временам взглядывал на Жуквича, который, в довольно красивой позе, стоял несколько вдали и расправлял свою с проседью бороду. Приехавший наконец Николя окончательно запутал существовавшую и без того неловкость между всеми лицами. Помня слова князя, что Елена будто бы называла его красавцем, Николя прямо и очень стремительно разлетелся к ней, так что та с удивлением и почти с испугом взглянула на него. Она никогда даже не видала Николя и только слыхала о нем, что он дурак великий.

Николя, видя, что его даже не узнают, или, по крайней мере, делают вид, что не узнают, обратился к князю:

– Князь, представьте меня mademoiselle Жиглинской, – проговорил он.

– Это monsieur Оглоблин! – сказал князь, не поднимаясь с своего места.

Тогда Елена протянула руку Николя, которую он с восторгом пожал.

– А я вас видал, клянусь богом, видал! – говорил он, продолжая стоять перед Еленой. – И именно в театре, в бенуаре.

– Меня? – спросила Елена.

– Вас, непременно вас! – продолжал Николя каким-то даже патетическим голосом.

– Может быть, я иногда бываю в театре.

– Непременно вас! Я еще тогда… не помню, кто-то сидел около меня… «посмотрите, говорю, какая красавица!»

Елена при этом немного даже смутилась.

– Подобные вещи, я думаю, не говорят в глаза, – сказала она.

– Ах, ma chere, чего от него другого ждать! – объяснила ей почти вслух Анна Юрьевна.

– Почему не говорят? Почему?.. – стал было допрашивать Николя, делая вид, что слов Анны Юрьевны он как бы не слыхал совсем.

Елена хотела было ему отвечать, но в это время доложили, что обед готов; все пошли. Елена крайне была удивлена, когда князь повел гостей своих не в обычную маленькую столовую, а в большую, парадную, которая, по убранству своему, была одна из лучших комнат в доме князя. Она была очень длинная; потолок ее был украшен резным деревом; по одной из длинных стен ее стоял огромный буфет из буйволовой кожи, с тончайшею и изящнейшею резною живописью; весь верхний ярус этого буфета был уставлен фамильными кубками, вазами и бокалами князей Григоровых; прямо против входа виднелся, с огромным зеркалом, каррарского мрамора[133 - …каррарский мрамор – белый мрамор, добываемый на западном склоне Апеннинских гор.] камин, а на противоположной ему стене были расставлены на малиновой бархатной доске, идущей от пола до потолка, японские и севрские блюда; мебель была средневековая, тяжелая, глубокая, с мягкими подушками; посредине небольшого, накрытого на несколько приборов, стола красовалось серебряное плато, изображающее, должно быть, одного из мифических князей Григоровых, убивающего татарина; по бокам этого плато возвышались два чуть ли не золотые канделябра с целым десятком свечей; кроме этого столовую освещали огромная люстра и несколько бра по стенам. Человек шесть княжеских лакеев, одетых в черные фраки и белые галстуки, стояли в разных местах комнаты, и над всеми ими надзирал почтенной наружности метрдотель. Устраивая такого рода роскошный обед, князь просто, кажется, дурачился, чтобы заглушить волновавшую внутри его досаду. Когда все, наконец, уселись за столом и Елена стала разливать горячее, то с удивлением посмотрела в миску.

– Что это такое за суп? – проговорила она.

– Разливайте уж! – сказал ей на это князь.

Елена налила первую тарелку и подала ее, разумеется, Анне Юрьевне. Та попробовала и с удовольствием взглянула на князя.

– Это черепаший суп? – спросила она его.

– Черепаший! – подтвердил ее предположение князь.

– И тем хорош, что он по-французски сварен, а не по-английски: не так густ и слизист. Очень хорошо!.. Божественно!.. – говорила Анна Юрьевна, почти с жадностью глотая ложку за ложкой.