В водовороте

Барон некоторое время заметно колебался.

– Я все обдумывал одно мое предположение… – заговорил он, наконец, серьезным и каким-то даже мрачным голосом. – Признаюсь, играть при вас ту роль, которую я играл до сих пор, мне становится невыносимо: тому, что я привязан к вам по чувству, конечно, никто не поверит.

– Да и верить тому нельзя, – перебила его Анна Юрьевна: – меня по чувству в молодости только и любил один мужчина, да и то потому, что дурак был!

– Вот видите!.. Вы сами даже не верите тому!.. – продолжал барон. – Чем же я после этого должен являться в глазах других людей?.. Какой-то камелией во фраке!

– Ну, что за пустяки, – произнесла Анна Юрьевна, хотя в душе почти сознавала справедливость слов барона. – Но как же помочь тому? – прибавила она.

– Очень просто, – отвечал барон, – я несколько раз намекал вам, что положение мое будет совершенно другое, когда вы… (барон приостановился на некоторое время), когда вы выйдете за меня замуж и мы обвенчаемся.

Анна Юрьевна при этом захохотала.

– Quelle absurdite!..[140 - Какая нелепость! (франц.).] Что еще выдумал!.. – сказала она.

– Если вы находите, что это абсурд с моей стороны, то я завтра же буду иметь честь пожелать вам всего хорошего и уеду в Петербург.

– Oh, folie!..[141 - О, сумасбродство! (франц.).] – воскликнула Анна Юрьевна с испугом. – Но я без смеха вообразить себе не могу, как я, такая толстая, надену венчальное платье!

– Венчальное платье можете не надевать: мы сделаем это очень скромно.

– Наконец, я прямо тебе скажу: j'ai peur du mariage!..[142 - Я боюсь замужества! (франц.).] Меня муж, пожалуй, бить станет: зачем я, старая хрычовка, замуж шла!..

– Нет, я вас бить не стану! – произнес барон с некоторым чувством.

– Когда же ты хочешь, чтоб я вышла за тебя?

– Чем скорее, тем лучше, – хоть на этой же неделе.

– Ха-ха-ха! – опять начала смеяться Анна Юрьевна. – Я все не могу представить себе невестою себя! Бочка сороковая этакая – невеста!..

Барон на это молчал: он видел уже, что Анна Юрьевна согласится выйти за него замуж.

– Потом-с, – продолжал он, помолчав немного, – женясь на вас, я окончательно обрубаю для себя всякую иную житейскую карьеру и, покуда вы будете сохранять ко мне ваше милостивое внимание, я, без сомнения, буду всем обеспечен; но, может быть, в одно прекрасное утро… наперед испрашиваю извинения в моем предположении… в одно утро, несмотря на то, что я буду муж ваш, вы вздумаете сказать мне: «Убирайтесь вон!» – и я очучусь на голом снегу, ни с чем…

– За что же я скажу тебе это?

– Да хоть за то, что вам понравится какой-нибудь другой мужчина.

– Вот что выдумал!.. Понравится другой мужчина! Знаю я вас: vous etes tous les memes mauvais et dete-stables![143 - вы все одинаково дурны и отвратительны! (франц.).]

– Не ручайтесь, Анна Юрьевна, не ручайтесь! – сказал барон опять с некоторым чувством. – Ни один человек не может сказать, что он будет завтра!

– А я могу, потому что я стара…

Барон пожал плечами.

– Не настолько, мне кажется, еще… а потому я просил бы вас обеспечить меня при жизни и хоть небольшую часть вашего состояния передать мне.

– Да изволь, если уж это так тебя беспокоит! – сказала, слегка усмехнувшись, Анна Юрьевна. – Я, пожалуй, когда ты сделаешься моим мужем, и на остальное мое именье дам тебе завещание!.. Что мне каким-то родственникам моим, шелопаям, оставлять его.

– Благодарю вас за это! – произнес барон и, встав со своего места, поцеловал у Анны Юрьевны руку.

– Ах, однако, какой ты плут! – сказала она ему, погрозя пальцем.

– Что делать!.. – отвечал барон, улыбаясь. – Еще Грибоедов сказал, что «умный человек не может быть не плут».[144 - «умный человек не может быть не плут» – слова Репетилова в четвертом явлении IV действия «Горя от ума»: «Да умный человек не может быть не плутом».]

– Ну да, оправдывайся Грибоедовым! – произнесла Анна Юрьевна и больше не в состоянии была шутить: предложение барона заметно ее встревожило; лицо Анны Юрьевны, как бы против воли ее, приняло недовольное выражение, так что барон, заметив это, немножко даже струхнул, чтоб она не передумала своего решения.

– Но, может быть, вам жаль переменить ваше графство на баронство? – спросил он ее как бы несколько шутя.

– Э, стану я об этом жалеть! – проговорила Анна Юрьевна почти презрительным тоном. – Жаль мне моей свободы и независимости! – присовокупила она с легкой досадой.

– Вы нисколько и не утратите ее! – возразил барон.

– Увидим! – отвечала, вздохнув, Анна Юрьевна и вскоре ушла наверх в свой будуар, где продолжала быть задумчивою и как бы соображающей что-то такое.

Барон, напротив, оставшись один, предался самым приятным соображениям: Анна Юрьевна, конечно, передаст ему при жизни довольно порядочную долю своего состояния; таким образом жизнь его устроится никак не хуже того, если бы он служил все это время и, положим, дослужился бы даже, что почти невероятно, до министров; но что же из этого? Чтобы долго удержаться на этом щекотливом и ответственном посту, надобно было иметь или особенно сильные связи, или какие-нибудь необыкновенные, гениальные способности; но у барона, как и сам он сознавал, не было ни того, ни другого; а потому он очень хорошо понимал, что в конце концов очутится членом государственного совета, то есть станет получать весьма ограниченное содержание. Без сомнения, в этом случае больше бы удовлетворилось его самолюбие и он бы больше стяжал в жизни почестей. «Но если здраво рассмотреть, что такое в сущности все эти мундиры шитые, кресты, ленты и даже чины?.. Одна только мишура и громкие слова!» – философствовал барон. Кроме того, идя по служебному пути, он не скопил бы тридцати тысчонок, которые теперь покоились у него в кармане и которые он, продолжая управлять именьем Анны Юрьевны, надеялся еще увеличить; не было бы впереди этого огромного наследства, которое она обещалась завещать ему. Конечно, как женщина, Анна Юрьевна была не совсем привлекательна. «Но нельзя же, чтобы в жене соединились все достоинства!» – утешал себя и в этом случае барон.

* * *

Часам к восьми вечера богатый дом Анны Юрьевны был почти весь освещен. Барон, франтовато одетый, пришел из своего низу и с гордым, самодовольным видом начал расхаживать по всем парадным комнатам. Он на этот раз как-то более обыкновенного строго относился к проходившим взад и вперед лакеям, приказывая им то лампу поправить, то стереть тут и там пыль, – словом, заметно начинал чувствовать себя некоторым образом хозяином всей этой роскоши.

Вскоре приехали князь и Елена. Анна Юрьевна только перед самым их появлением успела кончить свой туалет и вышла из своей уборной. Вслед за князем приехал и Жуквич.

– Здравствуйте, здравствуйте! – говорила Анна, Юрьевна, пожимая всем им руки. – Пойдем, однако, князь, со мной на минуту, – мне нужно переговорить с тобой два – три слова! – присовокупила она и, взяв князя под руку, увела его в свой будуар.

Барон догадался, что разговор между ними будет происходить о предстоящей свадьбе, а потому тихими шагами тоже пошел за ними. Комнаты в доме Анны Юрьевны были расположены таким образом: прямо из залы большая гостиная, где остались вдвоем Жуквич и Елена; затем малая гостиная, куда войдя, барон остановился и стал прислушиваться к начавшемуся в будуаре разговору между князем и Анной Юрьевной.

– Ты знаешь, – начала она, как только они уселись, – я замуж выхожу.

– Вы?.. Но за кого же?.. – спросил князь удивленным голосом.

– Конечно, за барона! – отвечала Анна Юрьевна.

– Зачем вам это понадобилось? – продолжал князь.

– Он пристал; он этого требует!

– А, вот что! – произнес князь, почесав у себя за ухом.

– Говорит, что его положение в обществе неприлично. И точно что, – сам согласись, – оно не совсем ловкое.

– Он это положение, я думаю, прежде бы должен был предвидеть, – заметил князь.

– Да, но оно сделалось теперь ему невыносимым.

Князь сомнительно усмехнулся.