В водовороте

– Я, шутки в сторону, начинала на тебя сердиться, что ты совсем не ездишь, – говорила Анна Юрьевна.

– Некогда все было, – отвечал князь.

– Да что ты такое делаешь? Неужели все целуешься со своей Еленой?.. Не надоело разве тебе еще это?

– Нет, не надоело.

– А другой нет у тебя пока никакой?

– Нет другой пока.

– Mensonge, je n'en crois rien.[131 - Выдумка, я ничему этому не верю (франц.).]

– Но у барона же нет другой, – сказал князь, показывая глазами на барона.

– Барон что?.. Барон – рыба.

– Рыба он?

– Совершенная… мерзлая даже.

– О, это ужасно! – воскликнул князь. Барон краснел только, слушая этот милый разговор двух родственников.

– А я, кузина, приехал вас звать сегодня обедать к себе, – продолжал князь.

– Это что тебе вздумалось? – спросила Анна Юрьевна.

– Да так, тут один мой знакомый поляк будет у меня обедать, красавец из себя мужчина; приезжайте, пожалуйста!.. Поболтаем о нашей заграничной жизни.

– А обед будет порядочный?

– Самолучший заказан повару.

– Посмотрим! При княгине у тебя в этом случае нехорошо было: она, как немка, только и знала вкус в картофеле да в кофее.

– Теперь у меня другая хозяйка; а кстати, вы не скомпрометируетесь быть у меня тем, что встретите mademoiselle Жиглинскую?

– Quelle idee[132 - Что за мысль… (франц.).]… Скомпрометируюсь я!.. Меня теперь, я думаю, ничто уж в мире не скомпрометирует!.. А что ж ты барона не зовешь? – прибавила Анна Юрьевна.

– Барон, разумеется, приедет. Приедете? – спросил князь барона.

– Приеду! – отвечал тот, держа по-прежнему голову потупленною и каким-то мрачным голосом: слова князя о том, что у него будет обедать красивый поляк, очень неприятно отозвались в ухе барона. Надобно сказать, что барон, несмотря на то, что был моложе и красивее Анны Юрьевны, каждую минуту опасался, что она изменит ему и предпочтет другого мужчину. Чтобы предохранить себя с этой стороны, барон, как ни скучно это было ему, всюду ездил с Анной Юрьевной и старался не допускать ее сближаться с кем бы то ни было из мужчин. Князь же, в свою очередь, кажется, главною целию и имел, приглашая Анну Юрьевну, сблизить ее с Жуквичем, который, как он подозревал, не прочь будет занять место барона: этим самым князь рассчитывал показать Елене, какого сорта был человек Жуквич; а вместе с тем он надеялся образумить и спасти этим барона, который был когда-то друг его и потому настоящим своим положением возмущал князя до глубины души.

Выйдя от Анны Юрьевны, князь отправился домой не в экипаже, а пошел пешком и, проходя по Кузнецкому, он вдруг столкнулся лицом к лицу с шедшим к нему навстречу Николя Оглоблиным.

– Здравствуйте, князь! – проговорил тот трепещущим от радости голосом.

В прежнее время князь, встречаясь с Николя, обыкновенно на все его приветствия отвечал только молчаливым кивком головы; но тут почему-то приостановился с ним и пожал даже ему руку.

Ободренный этим, Николя не преминул повернуться и пойти с князем в одну сторону.

– Это черт знает, что за город Москва! – заговорил он. – Болтают!.. Врут!.. Так что я хотел ехать к вам и сказать, чтобы вы зажали некоторым господам рот!

Князь очень хорошо догадался, что такое, собственно, хочет отрапортовать ему Николя.

– Каким господам? – спросил он его.

– А таким, которые говорят, что там эта mademoiselle Жиглинская… вы, конечно, знаете ее… будто бы она переехала к вам в дом.

– Это совершенно верно, что она переехала, – отвечал князь.

– Да-с… Но что кому до того за дело? Что за дело?.. – горячился Николя. – А ведь знаете, она чудо как хороша собой! – присовокупил он, явно желая тем подольститься к князю.

– Да, хороша! – отвечал князь. – И вообразите, она мне то же самое про вас говорила; она видела вас там где-то на гуляньи и говорила: «Какой, говорит, красавец из себя Оглоблин».

– Я?.. Ха-ха-ха! – захохотал Николя. Он заподозрил, что князь над ним подшучивает, и потому сам хотел тоже отойти от него шуточкою.

– Уверяю вас, – продолжал между тем тот совершенно серьезным голосом, – и, чтоб убедиться в том, приезжайте ко мне сегодня обедать, – у меня, кстати, будет Анна Юрьевна.

– Но, может быть, у вас именинный обед, а я в визитке, – сказал Николя уже серьезно.

– Никакого нет именинного обеда, а просто знакомые обедают. Приезжайте!.. Можете при этом полюбезничать с mademoiselle Жиглинской.

– А вы не рассердитесь за это? – спросил Николя, лукаво прищуривая глаза и полагая, что он ужасно ядовито сказал.

– Нисколько!.. Это совершенно не в наших нравах… Кроме того, у меня еще будет обедать один поляк… этакий, знаете, заклятый патриот польский; ну, а вы, я надеюсь, патриот русский.

– Надеюсь!.. Надеюсь!.. – шепелявил Николя со смехом, но в то же время самодовольно.

– А потому, если что коснется до патриотизма, то не ударьте себя в грязь лицом и выскажите все, что у вас на душе, – продолжал князь.

– Извольте!.. Извольте!.. – говорил Николя еще самодовольнее.

На Тверской они расстались. Николя забежал к парикмахеру, чтобы привести в порядок свою прическу, а князь до самого дома продолжал идти пешком. Здесь он узнал, что Жуквич уже пришел и сидел с Еленой в гостиной, куда князь, проходя через залу, увидел в зеркало, что Жуквич читает какое-то письмо, а Елена очень внимательно слушает его; но едва только она услыхала шаги князя, как стремительно сделала Жуквичу знак рукою, и тот сейчас же после того спрятал письмо. Князю это очень не понравилось, однако, он решился повыждать, что дальше будет, и в гостиную вошел с довольным и веселым видом.

При входе его Жуквич встал на ноги.

– Извините ж, ваше сиятельство, – проговорил он, склоняя перед ним голову, – что я без вашего позволения являюсь к вам обедать; но панне Жиглинской угодно ж было пригласить меня.

– Ничего, это все равно, – отвечал князь, протягивая к нему руку.

После того князь сел и Жуквич сел.

– А у нас сегодня будут обедать Анна Юрьевна и барон, – сказал князь Елене.

– Вот как! – сказала та, немного удивленная этим.

– Потом приедет обедать и Николя Оглоблин.