Мещане

– Ну да, променяю я всех вас на барина! – проговорил Прокофий и отвернулся к стене.

В этой фразе он сказал не все: кроме того, что он действительно привязан был к Александру Ивановичу, но ему хотелось поразмыкать и свое горе, которое он, по самолюбию своему, таил упорно от всех.

* * *

Через несколько месяцев в одном перечне убитых на Кавказе было напечатано имя полковника Бегушева: Тюменев вместе с Траховым, хлопоча об определении Александра Ивановича в военную службу, постарались, чтобы он, по крайней мере, был принят хоть сколько-нибудь в приличном чине.

Один из раненых генералов, возвратившийся с Кавказа и лично знавший Бегушева, рассказывал потом Трахову, что Александр Иванович солдат и офицеров своего отряда осыпал деньгами, а сам в каждом маленьком деле обнаруживал какую-то тигровую злость, но для себя, как все это видели, явно искал смерти!

– Говорят, что он пить много стал в последнее время? – спросил генерала потихоньку Трахов.

– Пил! – не отвергнул тот. – Да и как там не пить, – люди же, а не звери, ничего не понимающие.

– Так! – подтвердил в свою очередь Трахов и спросил еще новую бутылку шампанского.

Что касается до судьбы остальных моих лиц, то Тюменев, назначенный по духовному завещанию душеприказчиком Бегушева, прежде всего отказался от приема дома в наследство от Александра Ивановича, да по правде сказать, ему и не для чего это было: он страдал таким колоссальным геморроем, какому самые опытные врачи примера не видывали и объясняли это тем, что он свою болезнь на службе насидел!

Прокофий, явившийся через месяц после смерти барина в Петербург к Тюменеву, передал ему чемодан Александра Ивановича, в котором оказалось тысяч пять денег, а в одном из уголков, тщательно завернутые, лежали три женских портрета: Натальи Сергеевны, Домны Осиповны и маленькая карточка Меровой. Тюменев, взглянув на эти портреты, проговорил, качая головой: «Романтик, романтик! Каким родился, таким и умер». Карточка Меровой, впрочем, несколько удивила Ефима Федоровича. Он слышал, конечно, что Мерова перед смертью жила у Бегушева, но объяснял это чисто канюченьем графа, не знавшего, как и чем кормить дочь… Добрую старушку Аделаиду Ивановну, как только она получила известие о смерти брата, постигнул паралич, и она лежала без рук, без ног, без языка в своем историческо-семейном отделении. Всеми делами по доставшемуся имению стала заправлять, конечно, Маремьяша и отчасти Прокофий, первым распоряжением которого было прогнать повара, причем Прокофий говорил: «Ему и при барине нечего было делать, а теперь что же? Разве с жиру только лопаться!» На все это ни Аделаида Ивановна, ни Маремьяша, ни Минодора ни слова ему не возражали. Очень уж решительно говорил это Прокофий. Долгов так-таки не ехал в Петербург для принятия управительской должности, а продолжал ездить по Москве в гости и разговаривать. Граф Хвостиков, продолжавший жить у Траховых, вдруг за одним завтраком у них упал со стула и умер мгновенно, как и дочь его, – вероятно, от аневризма. Татьяна Васильевна принялась было усиленно хлопотать в Обществе Красного Креста и при этом прежде всего предложила комитету сего Общества схлопотать постановку на сцену ее патриотической пьесы, а также напечатать ее в количестве десяти тысяч экземпляров, и все, что от этого выручится, она предоставляла в пользу Красного Креста. Комитет, однако, не принял сего великодушного дара. Татьяна Васильевна обиделась, не стала более участвовать в деятельности Общества и услаждала себя только тем, что читала журналы духовного содержания и готовила себя к смерти. Мой милый генерал Трахов тоже готовил себя к смерти. Его как-то сразу подцепила подагра. Ему предписали диету съестную и винную. Он болезнь выносил довольно равнодушно; но по случаю диеты был мрачен, как теленок, отнятый от соска матери… Мысленно он все порывался уехать на войну, но понимал, что двинуться даже не мог. Грохов помер и оставил своему родному брату, дьякону какой-то приходской церкви, восемьсот тысяч рублей серебром в наследство. Глаше он не завещал ни копейки, которая, впрочем, бросила его, как только он сделался очень болен.

«Но кто же, кто счастлив из выведенных вами лиц?» – может быть, спросит читатель. По-моему, пока только одни Янсутские, Офонькины, Перехватовы и вообще tutti quanti[106 - все им подобные (итал.).]. А что там-то, там-то, на далеком юге, происходит?.. Когда я пишу эти последние слова, мороз и огонь овладевают попеременно всем существом моим, и что тут сказать: бейтесь и умирайте, рыцари, проливайте вашу кровь, начиная уже с царственной и кончая последним барабанщиком. История, конечно, поймет и оценит ваши подвиги, и мое одно при этом пламенное желание, чтобы она также поняла и оценила разных газетных пустословов, торгашей и подстрекателей!

Примечания

Впервые роман был напечатан в журнале «Пчела» за 1877 год (No№ 18–49). В отдельное издание «Мещан», вышедшее в 1878 году (СПб, изд. М.Микешина), писатель внес лишь мелкие стилистические изменения. В настоящем собрании сочинений роман печатается по изданию 1878 года с исправлениями опечаток по журнальной публикации.

Работа А.Ф.Писемского над «Мещанами», шедшая с большими перерывами, растянулась на несколько лет. Роман был задуман не позднее 1873 года, и тогда же, видимо, был написан ряд глав его первой части. В письме к Ф.Бергу от 6 января 1877 года писатель указывал, что первая часть «Мещан» написана «года три тому назад»[107 - А.Ф.Писемский. Письма. М. – Л. 1936, стр. 340.]. А.Г.Достоевская в своих «Воспоминаниях» отмечает, что у В.Кашпирева, издателя журнала «Заря», «в 1873 году состоялся в присутствии многих литераторов интересный вечер, на котором известный писатель А.Ф.Писемский читал свой не напечатанный еще роман «Мещане»[108 - «Воспоминания А.Г.Достоевской». ГИЗ. 1925, стр. 182–183.]. Но вскоре «Мещане» были надолго оставлены (В.Авсеенко в статье «Памяти А.Ф.Писемского» – «Московские ведомости» от 26 февраля 1881 года – писал: «Роман «Мещане», задуманный давно, завалялся на первых главах «). Писатель возвращается к своему произведению лишь в начале 1875 года. 11 марта этого года он сообщает сыну Павлу, что им дописана первая часть романа[109 - А.Ф.Писемский. Письма. М. – Л. 1936, стр. 304.]. 4 марта 1875 года Писемский читает отрывки из романа своим московским друзьям, а в апреле – мае 1875 года в Париже – И.С.Тургеневу. Затем следует опять длительный перерыв в работе. В письме к Н.Зуеву от 31 октября 1876 года писатель сообщал: «Начат большой роман, написана 1-я часть его, но на том дело и встало»[110 - А.Ф.Писемский. Письма. М. – Л. 1936, стр. 337.]. Договорившись в феврале 1877 года с редакторами «Пчелы» М.Микешиным и А.Праховым о печатании «Мещан» в этом журнале, писатель приступает ко второй части, которую кончает в начале мая. 1 мая начинается печатание романа в «Пчеле». Параллельно с чтением корректур первой и второй частей писатель работает над третьей частью. Дата окончания романа в целом устанавливается пометкой А.Ф.Писемского в черновой тетради: «Роман «Мещане» мною кончен 24 октября 1877 г.”.[111 - А.Ф.Писемский. Письма. М. – Л. 1936, стр. 755.]

И по времени написания и по своей идейно-тематической направленности «Мещане» тесно примыкают к антикапиталистическим пьесам А.Ф.Писемского 70-х годов: «Ваал» («Русский вестник», 1873, № 4), «Просвещенное время» («Русский вестник», 1875, № 1), «Финансовый гений» («Газета Гатцука», январь 1876 года). Биржевой туз Хмурин и коммерсант в полковничьем мундире Янсутский из «Мещан» – родные братья таких прожженных дельцов пореформенной формации, как директора компании «по выщипке руна из овец» Дарьялов и Гайер («Просвещенное время»), коммерции советник Сосипатов и отставной генерал-майор Прокудин («Финансовый гений») и др. Антикапиталистические тенденции отчетливо выражены уже в произведениях А.Ф.Писемского 50-х и начала 60-х годов, особенно в «Тысяче душ». Но в середине 70-х годов разоблачение капиталистического хищничества, критика «века без идеалов, без чаяний и надежд, века медных рублей и фальшивых бумаг» («Ваал» – заключительная сентенция Мировича) становится центральной темой его творчества. В автобиографическом письме к своему переводчику Дерели (октябрь 1878 года) писатель заявляет: «…в конце концов принялся… за сильнейшего, может быть, врага человеческого, за Ваала и за поклонение Золотому тельцу и только в прошлом году был глубоко утешен тем, что мещане и купцы (что под этими кличками я разумею, вы уясните себе из романа моего Мещане), – мещане и купцы отодвинуты на задний план и в массе случаев опозорены. Открылось воочию всех, что мошенничества разных предпринимателей и поставщиков колоссальны, что торговля идет на постыднейшем обмане; банковские воровства чуть не каждодневно совершались и совершаются… но довольно, всего не перескажешь, что кипит и волнуется в моей бы уж, кажется, старческой душе!»[112 - А.Ф.Писемский. Письма. М. – Л. 1936, стр. 391–392.]. (Под словами «в прошлом году… опозорены» писатель имеет в виду, вероятно, слушавшийся несколько ранее, в октябре 1876 года, громкий процесс о мошенничестве членов правления Московского ссудного банка, выдавших аферисту Струсбергу необеспеченные ссуды на сумму около 7 млн. рублей, что вызвало крах банка. – Ф.Е.).

Внимание, уделенное А.Ф.Писемским в 70-е годы антикапиталистической теме, вполне естественно и закономерно. Эта тема выдвигалась на первый план самой жизнью. Не случайно к ней обращаются в те же годы писатели самых различных направлений: и Некрасов (сатирическая поэма «Современники», 1875 год), и Достоевский (роман «Подросток», 1875 год), и Щедрин («Дневник провинциала в Петербурге», 1872 год), и Боборыкин (роман «Дельцы», 1872–1873 годы). Не последнее место критика буржуазного приобретательства занимает и в «Анне Карениной» (1873–1877 годы).

Во второй половине 60-х годов и в 70-е годы процесс капиталистического накопления в России не только неизмеримо ускорился, но и принял небывало паразитические, хищнические формы. Все усиливается предпринимательская горячка, десятками и сотнями создаются новые акционерные компании, банки, причем многие из них с самого начала оказываются дутыми. Царское правительство не скупится на концессии, подряды, казенные заказы, раздает сотни миллионов рублей в виде авансов, субсидий, премий, гарантированных прибылей. Золотой дождь сыплется в карманы предприимчивых дельцов, особенно тех из них, которые связаны с железнодорожным строительством. Правительственные подряды на постройку железных дорог послужили источником молниеносных обогащений, небывалых еще злоупотреблений и спекуляций. Содрав с казны грабительскую поверстную оплату, подрядчик нередко строил затем дорогу с нарушением технических правил и требований безопасности движения, нещадно эксплуатируя в то же время рабочих. Колоссальные взятки, которые брали даже министры и члены императорской фамилии; подлоги и мошенничества разного рода; акционерные и банковские крахи; злостные банкротства на крупные суммы; скандальные уголовные процессы над ловцами денег – все это становится бытовым явлением. Стремление к наживе, как бы разлитое в воздухе, кружит головы не только профессиональным дельцам, но и людям из дворянской знати, из интеллигенции. Спутниками буржуазного хищничества оказались, как всегда, моральная деградация, рост разврата и преступности среди господствующих классов.

Эту стихию капиталистического хищничества 70-х годов А.Ф.Писемский воплотил в «Мещанах», прежде всего в образах Янсутского, Офонькина, Хмурина. В Хмурине, миллионере, гордящемся тем, что он был когда-то простым землекопом, отражены, может быть, черты реального исторического лица – известного финансового воротилы Губонина, который разыгрывал из себя «человека из народа». В ряде сюжетных перипетий и диалогов романа без труда распознаются характерные «приметы времени»: напомним, например, фантастические проекты новых предприятий, сочиняемые Хвостиковым; разговор о железнодорожном строительстве, дутых акционерных компаниях и быстро наживаемых миллионах между Янсутским, Бегушевым и Тюменевым (часть первая, глава IV); скандальное банкротство Хмурина, вызывающее крах банка «Бескорыстная деятельность» (название «со значением»!), вкладчики которого в мгновение ока лишаются своих вкладов, и судебный процесс над Хмуриным; аферу Янсутского по скупке за бесценок долговых обязательств умершего миллионера Олухова; кутеж с француженками, устраиваемый «героями времени» в московском ресторане, и т. д., и т. д.

Та же жажда обогащения определяет собой поведение ловкого адвоката Грохова, пройдохи-врача Перехватова и даже красавицы Домны Осиповны. Все они в конце концов успешно сколачивают себе состояние, но Домна Осиповна оказывается жертвой своих собственных миллионов, на которые накладывают лапу более энергичные и беззастенчивые приобретатели – Янсутский и Перехватов.

Колоритные фигуры графа Хвостикова и князя Мамелюкова наглядно демонстрируют экономическую и моральную деградацию в пореформенные годы значительной части «высшего сословия» – дворянской знати: одни из ее представителей вынуждены были, на манер Хвостикова, все ниже опускаться по социальной лестнице; другие, подобно Мамелюкову, сумели сохранить свое привилегированное положение лишь благодаря тому, что пополнили собой ряды преуспевающих капиталистических дельцов-рвачей.

Всему этому миру буржуазного хищничества («мещанства») Писемский противопоставляет импозантную фигуру Бегушева, – как «рыцаря без страха и упрека», хранителя лучших традиций предыдущей эпохи. В письме писателя к Микешину от 10 марта 1877 года говорится: «Что барство Бегушева необходимо выразить, это вытекает из внутреннего смысла романа: на Бегушеве-барине пробуются, как на оселке, окружающие его Мещане; не будь его, – они не были бы так ярки; он фон, на котором они рисуются».[113 - А.Ф.Писемский. Письма. М. – Л. 1936, стр. 347.]

В другом письме, от 23 февраля 1877 года, А.Ф.Писемский дает Микешину следующие разъяснения о внешности своего героя: «…в типе его, когда будете набрасывать карандашом, если можете, постарайтесь сохранить[114 - то, что я писавши сам имел в моем воображении] характер лиц Бестужева и Герцена».[115 - А.Ф.Писемский. Письма. М. – Л. 1936, стр. 342–343.]

«Бестужевское» в Бегушеве (обратим внимание на совпадение в этих фамилиях начальной и конечной букв и всех гласных) по замыслу писателя должно было, видимо, заключаться в романтической восторженности и горячности, неистребимом идеализме, благородстве натуры, пронесенных через всю жизнь вплоть до гробовой доски. Эти черты характерны для каждого из четырех братьев Бестужевых – Николая, Михаила, Александра и Петра, – которые все были причастны к движению декабристов (см. о них сборник «Воспоминания Бестужевых». М. 1931). Но в письме от 23 февраля 1877 года А.Ф.Писемский, вероятно, имел в виду Михаила Александровича Бестужева (1800–1871), жившего с 1867 года до самой смерти в Москве и снискавшего там известность и всеобщее уважение. Отрывки из его «Записок» печатались в 1870 году в «Русской старине», читателем которой был А.Ф.Писемский.

Но нельзя не заметить, что в паразитическом существовании Бегушева нет ничего, что могло бы служить параллелью к главному – героическому в жизни М.А.Бестужева, активно участвовавшего в восстании декабристов и проведшего затем ряд десятилетий в Сибири.

Более конкретны и легко распознаваемы многочисленные черты сходства с Герценом, приданные Писемским своему персонажу. Они не ограничиваются внешними признаками (Бегушева зовут Александр Иванович, его первую жену – Натальей; в его фигуре есть «что-то гордое и осанистое», волосы у него – «львиная грива» и т. д.). Как установил Б.П.Козьмин («Писемский и Герцен». Сб. «Звенья», VIII. 1950, стр. 103–152), многое во взглядах и высказываниях героя «Мещан» непосредственно восходит к писаниям Герцена.

Как и Герцена, к разочарованию в Западе Бегушева приводит неудача революции 1848 года, причем главную роль в обоих случаях играет резкое осуждение буржуазии, неприятие буржуазных нравов и порядков, окончательно восторжествовавших в Западной Европе после разгрома революционных сил и во многом определивших собой все содержание европейской культуры 1850–1870 годов. Размышления Бегушева о том, что победа «мещанства» оказала губительное влияние на судьбы искусства, весьма сходны с публичными высказываниями Герцена («Письма из Avenue Marigny», 1847; «Концы и начала», 1862). Даже вложенные в уста Бегушева выражение «статисты революции» (стр. 72), слова о «курице во щах», о которой мечтал Генрих IV (стр. 23), и фраза о Кошутах и Мадзини, которым следует «сойти со сцены», так как «из-за задних гор показывается каска Бисмарка» (стр. 73), почти точно воспроизводят аналогичные формулировки Герцена из «Концов и начал» и «Былого и дум».

Однако нельзя не видеть, что, несмотря на все эти черты сходства и даже прямые совпадения, в самом главном и основном очень многое отличает Бегушева от Герцена. Герцен, дворянин, решительно порвавший со своим сословием, критиковавший его не менее резко, чем буржуазию, противопоставлял капитализму не «утонченное» и «благородное» барство, а обездоленные в буржуазном обществе классы. Бегушев же – типичный представитель знати, хоть и увлекавшийся в молодости передовыми идеями, но не связавший свою жизнь с освободительным движением; полный барской спеси, барских предрассудков. Герцен был революционером, стремившимся к уничтожению собственнического строя, к перестройке всего общества на новых, более справедливых началах. Для Бегушева же, хоть и возмущенного вакханалией хищничества 60-70-х годов, заветной целью является не коренное общественное преобразование, а лишь «моральное перевоспитание» людей, возрождение в них «рыцарских добродетелей» и, главное, религиозного чувства («Бога на землю!.. Пусть сойдет снова Христос и обновит души, а иначе в человеке все порядочное исчахнет и издохнет от смрада ваших материальных благ» – стр. 24).

Б.Козьмин справедливо замечает: «Он (Писемский. – Ф.Е.) любуется Бегушевым, сочувствует ему и готов высоко вознести его над толпою «мещан»… Для нас симпатии Писемского не обязательны…У нас нет причин любоваться им (Бегушевым. – Ф.Е.) и ставить его кому бы то ни было в пример. Для нас он сам столь же неприемлем, как и ненавистные ему мещане. Но это не мешает отдать справедливость Писемскому, признав, что в лице Бегушева он дал удачный в художественном отношении образ» («Звенья», VIII, стр. 149). Действительно, если рассматривать героя «Мещан» прежде всего как представителя старой знати, в котором «идеализм» и ненависть к «мещанству» уживаются со многими отрицательными и смешными, типично барскими чертами (А.Ф.Писемский, понятно, стремится представить эти черты в ином, более благоприятном для своего героя свете), то образ Бегушева можно признать и достаточно типичным для некоторых прослоек родовитого дворянства и весьма колоритным.

Из органов передовой печати 70-х годов на роман Писемского откликнулись лишь «Отечественные записки» (1878, № 5) в «Литературных заметках» Н.К.Михайловского. Воздав должное актуальности темы, избранной писателем, и поставив «Мещан» гораздо выше антикапиталистических пьес Писемского 70-х годов, Михайловский все же дает роману весьма сдержанную оценку. Резкие возражения критика вызывает стремление Писемского представить Бегушева «идеальным героем». Пересказав с ироническими комментариями ту сцену романа, где Бегушев доказывает Домне Осиповне, что он гораздо больше смыслит в трюфелях, нежели «мещанин» Янсутский (часть первая, глава X), Михайловский недвусмысленно намекает читателю, что подлинным героем антикапиталистического романа мог бы быть лишь деятель, отвергающий все формы эксплуатации человека человеком. Он пишет: «Вообще мысль противопоставить последнего могикана (то есть Бегушева. – Ф.Е.) растущей силе мещанства нельзя признать неудачною. Напротив, это тема очень благодарная. Но при разработке ее надо иметь в виду следующее… Рыцарями Бегушевых можно называть только в шутку, а в сущности они рыцари трюфельного права. Значит, вся борьба идет, собственно, из-за того, кому принадлежит право есть трюфели: разбогатевшим мещанам или родовым дворянам. Борьба, без сомнения, любопытная, достойная внимания мыслящего художника. Но так как обе стороны стоят на одной и той же почве, то ни та, ни другая не могут выставить идеального типа… Положительным типом, героем романа «Мещане», романа, действительно заслуживающего этого заглавия, мог бы быть только такой человек, который не борется за трюфельное право, а отрицает его».

Более высокую оценку роман получил в письме И.С.Тургенева к автору его от 25 апреля 1878 года: «Чтение «Мещан» доставило мне много удовольствия, хотя, конечно, поставить этот роман на одну высоту с «Тысячью душ»… и другими вашими крупными вещами – нельзя; но вы сохранили ту силу, жизненность и правдивость таланта, которые особенно свойственны вам и составляют вашу литературную физиономию. Виден мастер, хоть и несколько усталый, думая о котором все еще хочется повторить: «Вы, нынешние – ну-тка!».[116 - Новь, 1886. № 23, стр. 195.]

notes

Примечания

1

по любви! (франц.).

2

Фотоген – так назывались в 70-е годы минеральные масла, применявшиеся для освещения.

3

Таганка и Якиманка – безапелляционные судьи. – Имеется в виду купечество, жившее в старой Москве, главным образом в Замоскворечье – в «Таганках и Якиманках».

4

Сент-Жермен (точнее Сен-Жермен) – аристократический квартал в Париже.

5

Тверские бульвары, Большие и Малые Никитские. – На этих улицах Москвы когда-то селилась преимущественно дворянская знать.

6

Как итальянка Майкова: «Гордилась ли она любви своей позором». – Имеется в виду строка из стихотворения А.Майкова «Скажи мне, ты любил на родине своей?» (1844) из цикла «Очерки Рима».

7

Она очень красива и очень изысканна (франц.).

8

Курица во щах, о которой мечтал Генрих Четвертый. – Имеется в виду французский король Генрих IV (1553–1610), якобы выражавший желание, чтобы у каждого французского крестьянина была к обеду курица.

9

Рейс Филипп (1834–1874) – немецкий физик.