Последнее лето

– Ну что? – обратился к собаке Матвей. – Дождался тепла? Косточки свои греешь?

Амур завилял хвостом ещё сильней, но, как лежал, так и остался лежать, даже лапой не пошевелил. Собаку держали не у крыльца на входе в дом, а здесь, за стайкой, чтобы охранять пчелиные ульи, стоявшие вдоль стены позади дома.

Не спеша подойдя к крайнему улью, старик стал глядеть, как суетятся у летка пчёлы. Удовлетворённо покачав головой, Матвей пошёл дальше. Осмотрел грядки, на которых рядками всходили лук, укроп, брюква, редька и прочие посадки, заглянул – не слишком ли жарко? – под полиэтиленовую плёнку, укрывавшую высокую огуречную гряду, сложенную из навоза, приоткрыл один край побольше. Недовольно поцокал языком, глядя на чёрную пахоту, в которую уже две с лишним недели назад посадили картошку. Хотя и ростки у клубней были хорошие, и земля к той поре вполне уже прогрелась, но всходов по сей день не было. Видимо, холода, ударившие в конце мая – «на черёмуху» – сильно притормозили рост.

Постояв у картошки, старик пошёл в небольшую сараюшку, служившую ему столяркой. Снял со стены двуручную пилу, прищурив глаз, глянул на зубья, подумал: «Развести да наточить бы не мешало. Валерка приедет, так дров надо будет напилить, а то горбыли с позапрошлого года ещё лежат». Потом заглянул в стоявшие на верстаке жестяные консервные баночки, где хранились рассортированные по размеру гвозди. Взяв один, кривой и ржавый, приложил его к наковальне, тюкнул, выпрямляя, пару раз молоточком и бросил обратно в банку.

Выйдя из столярки на свежий воздух, старик сел на стоявший тут же массивный берёзовый чурбак. Снял шляпу, погладил редкие седые волосы, но обратно головной убор надевать пока не стал, давая голове «подышать».

Было совсем тепло и почти безветренно, по небу медленно плыли редкие облачка. Посидев ещё немного, Матвей поднялся и, прихватив корзинку с яйцами да ковш, пошёл обратно в дом.

Почтальонки уже не было.

– Чего вы тут с Ленкой-то шушукались сидели? – спросил Клавдию Матвей.

– Да Женьку-то, жениха её, на службу ноне забрали, а она уж испереживалась вся. Боится…

– Чего боится? Что два года без мужика не выдюжит?

– Тьфу на тебя! Собираешь чего ни попадя… За него боится, как бы чего не случилось. Время-то нынче какое…

– Какое ещё время… Когда оно хорошее-то было у нас? Войны нет, и слава богу.

Клавдия ушла на кухоньку, стала брякать там посудой. Матвей сел к столу, туда, где до этого сидела почтальонка, взял письмо, по-прежнему лежавшее тут же, прищурился на цветастую картинку, нарисованную на конверте.

– Чего пишут-то?

– Возьми да прочитай.

– Да очки брать неохота. Ждать, не ждать их нынче?

– Ждать. Все приехать хотят, на машине.

– Ох ты… – удивился старик. – Как это они надумали? В отпуске все, что ли?

– Ну да… Наталья с июня в отпуск пошла, а Юрий, пишет, и так сам себе хозяин. Когда захочет, тогда и отпуск. Ну и Валерку привезут. Сами уедут потом, а его оставят.

Матвей, вздохнув, положил письмо обратно на стол, посмотрел в окно.

– Когда обещаются-то?

– Пишут, на этих выходных уже, восьмого или девятого.

– А чего им выходные? Сама ж говоришь, что в отпуске.

– Чего меня-то спрашиваешь? Дела, наверное, какие-то ещё есть.

С минуту старик молча смотрел на пустую улицу. По дороге, поднимая пыль и громыхая железным кузовом, проехал самосвал, следом прокатил мальчишка на велосипеде, пыль улеглась, и опять никого, пусто. Где?то взлаяла собака, но тут же умолкла. Низкая, корявая берёза, росшая на углу усадьбы, слегка покачивала ветками под слабым ветерком. Зелень на деревьях была ещё яркая, сочная, не огрубевшая – смотришь, и глаз радуется, и на душе светлее делается.

Матвей повернулся к жене:

– А я вот чего не пойму никак: как это у них сейчас – сам себе хозяин? Как они сейчас так работают-то? Это под вид, как артели раньше были, так, что ли?

– Да я почём знаю? Не артели они называются, а эти, как их… операторы или кто там…

– Не операторы, а кооператоры.

– Ну а я чего говорю? Операторы…

Матвей недовольно поморщился, но спорить с женой не стал.

– Ты курям-то дал? – спросила старуха.

– Дал. Ковшик комбикорма высыпал, хватит им пока. Пусть, вон, траву уже щиплют. А то на них не напасёшься.

Клавдия вышла с кухни:

– Пойду полежу маленько, а то голова чего-то гудит у меня сегодня с утра. – Уйдя в комнату, она, кряхтя и охая, улеглась на диван.

Старик посидел ещё немного у окна, повертел в руках газету, рассматривая картинки и читая заголовки, потом встал и пошёл в сени, в кладовку.

В кладовой у Матвея стоял шкафчик с рыболовным скарбом. Старик любил рыбалку. Рыбачил он всегда, сколько себя помнил, с самого сызмальства. Бывало, и сети кидал на большой воде, и с бреднем ходил, и верши ставил по речкам, но больше всего любил потаскать рыбку на удочку. Конечно же, он всегда был рад хорошему улову, но в последние годы стал больше радоваться возможности просто посидеть на берегу у воды. Словно душой он отдыхал в эти моменты. Мысли разные в голову приходили, вспоминалась ему вся жизнь его, особенно молодые годы и даже детство; бывало, всплывали в памяти какие-то давно забытые события, люди, с кем сводила его судьба, и делалось ему от этих воспоминаний то грустно, то весело. И не столько за рыбой он уже ходил на рыбалку, сколько за этими вот мыслями, за тишиной, за покоем.

Открыв шкафчик, Матвей стал рассматривать его содержимое. Взгляд старика упал на пару складных бамбуковых удилищ – подарок от Бориса, старшего сына, единственного из детей, кто перенял страсть отца к рыбалке. Борис жил сейчас далеко, в небольшом городке в соседней области, и в родную деревню к родителям приезжал редко, последний раз был уже лет десять тому назад. А вот Матвей сына время от времени навещал, ездил к нему на поезде, старался раз в три?четыре года проведывать. Тем более места, где жил Борис, были богаты рыбой, и сын возил отца по многочисленным речкам, озёрам, где оба отводили душу.

Второй сын Матвея и Клавдии Андрей, живший с родителями в одной деревне, на рыбную ловлю смотрел без энтузиазма. Это занятие могло вызвать в нём интерес только лишь как повод выпить с мужиками на природе. А так, чтоб за рыбой, – нет, это было не его.

Ну и вот внук Валерка – младший сын дочери Натальи. Жили они не очень далеко, в городе, который был примерно в полтораста километрах от их деревни. Валерку вот уже шесть лет, начиная с третьего класса, каждое лето привозили на каникулы к деду с бабой. За эти годы внук и сделался Матвею главным компаньоном по рыбной ловле.

Старик вынул из шкафа удочки, осмотрел их со всех сторон, погладил рукой, сметая пыль, скопившуюся за зиму, и отставил в сторону. Следом был извлечён небольшой деревянный ящичек, в котором лежала разная рыбацкая мелочёвка: тонкая свинцовая пластинка для грузил, моток лески на пластмассовой бобине, крючки в бумажном кулёчке, карабинчики, несколько разнокалиберных поплавков: фабричных пластмассовых, самодельных из гусиных перьев, покрашенных наполовину красным лаком для ногтей, и винных пробок с воткнутой по центру спичкой.

Матвей внимательно всё рассматривал, аккуратно перекладывая с места на место. Намотав на кулак, потянул леску, пробуя на прочность, – вроде держит. Потянул сильнее – нет, порвалась. Подумал: «Ничего, карася выдюжит, да и Валерка обещался в этом году новую привезти». Просмотрев всё своё рыболовное снаряжение, старик сложил его обратно в шкаф.

Но главной рыбацкой ценностью у Матвея была двухместная надувная резиновая лодка. Он выписал её по почте лет десять тому назад и берёг с тех пор как зеницу ока. После каждой рыбалки тщательно сушил, протирал тряпочкой швы, чтоб не дай бог не загнили, не запрели. Зимой хранил лодку в расправленном виде под своей кроватью, время от времени подкачивал, проверял, всё ли в порядке, нет ли заломов. Лодка и сейчас ещё лежала там. Однако в последние годы старик стал опасаться рыбачить с лодки один, да и тащить три с лишним километра до озера шестнадцатикилограммовый мешок было уже тяжеловато. «Вот Валерка приедет, тогда и с лодки порыбачим, а пока так, на бережку посидеть можно, – подумал Матвей, закрывая шкафчик и твёрдо решив, что если погода не испортится, то сходит послезавтра, в четверг, на рыбалку на Звонихинский пруд. – Может, и поклюёт, а нет, так хоть у воды побуду».

Часов в семь поужинали и вышли за ограду ждать из стада корову с овечками. Клавдия села на вкопанную у калитки лавку, а Матвей остался стоять, облокотившись на штакетник. Солнце садилось как раз туда, откуда вечерами возвращалось в деревню стадо. Прикрыв ладонью глаза, старик посмотрел в конец дороги, но никого ещё не было видно.

Из дома напротив вышла встречать свою трёхгодовалую корову Зина Суслова – одинокая семидесятилетняя сухонькая старушка. Увидев соседей, махнула Заречневым рукой:

– Здоро?во живём!

– Милости просим, Семёновна! – махнула в ответ Клавдия. – Иди к нам, посидим.

Соседка, держась одной рукой за поясницу, перешла через дорогу и села рядом с Клавдией:

– Ну давай посидим, пока нет коровушек наших. А то за день натопталась я чего-то, поясница с ногами, прям, отваливаются.

– Кого делала-то? – поинтересовалась Клавдия.