– Этот принц – я, – ни с того, ни с сего изрёк Ллойд.
– Фу ты, какая самоуверенность! – Беатрис сердито взглянула на Ллойда, но не сдержала ласковой улыбки.
Гленда отлично всё видела. Гленду не проведёшь – она уже не пятилетняя девочка, а умудрённая жизнью будущая мама. Она хихикнула над глуповато-довольным видом Ллойда, над раскрасневшимися щеками Беатрис.
– Ты не бойся, дочка, – сказала между тем цыганка. – Не закрывай своё сердце. Ведь это – последняя твоя любовь. Так ты впусти её. Поскорей впусти, не трать время.
– По… Последняя, – задумчиво и грустно прошептала Беатрис.
– Больше уже никого не полюбишь, – цыганка ласково коснулась её плеча. – Вот и последняя.
– А-а, – с облегчением вздохнула Беатрис. – Вот оно как…
– Ну да, – кивнула Джайя. – А я как сказала?
Дверь из коридора открылась, едва не ударив Ллойда. В гостиную ступил Шон Деллахи. Он был в своей неизменной шляпе, которую не снимал даже на время общего обеда.
Хмуро оглядев собравшихся, он кивнул Ллойду: извини, приятель. Потом его взгляд вернулся к цыганке и застыл на её лице. Джайя, подняв голову тоже уставилась на вошедшего. В глазах её медленно и всё отчётливей проступал страх.
Гленда недоуменно посмотрела на цыганку, на Деллахи. Встретилась глазами с не менее удивлённым взглядом Беатрис.
А Ллойд ничего не заметил.
– О, вот и Деллахи! – радостно воскликнул он. – Деллахи, будете играть с нами в домино?
– Состэ мэ на умрём араки! – вполголоса произнесла Джайя, обращаясь к самой себе. И Беатрис: – А кто хозяйка здесь, скажи красавица?
– Хозяин, – отозвалась та. – Он к парому пошёл. И хозяйка с ним.
– Вместо мула, – усмехнулся Ллойд.
– А мне кажется, он её любит по-своему, – вставила Гленда.
– Да, очень по-своему, – хохотнул Ллойд. – Уверяю вас, Гленда, рано или поздно он её…
Гленда закрыла ладонями уши.
– Не хочу слушать! – воскликнула она, бросив на Ллойда сердитый взгляд.
В наступившей затем полной тишине Деллахи прошёл через всю гостиную и уселся на один из стульев у стены. Слышно было только постукивание протеза да усталый вздох стула, который, наверное, в очередной раз подумал о том, что уже слишком стар.
Все наблюдали за перемещением Деллахи, не отрывая взглядов. И тоже, наверное, подумали, что стулу давно пора на пенсию.
– Так что насчёт домино, Деллахи? – напомнил Ллойд.
Деллахи отрицательно покачал головой.
– Жаль, – не унимался молодой человек. – Составилась бы партия. Тогда, может быть, в карты?
– Пойду-ка я, пожалуй, – поднялась Джайя. – Подожду хозяев на улице.
– Зачем же это? – удивилась Беатрис.
– Да вон, они уже идут, – произнёс Ллойд, поглядывая в окно. – Пустые. Без продуктов, кажется.
Гленда приподнялась, тоже выглянула в окно, возле которого сидела.
– Да нет, – возразила она. – У них что-то лежит в корзине.
Минута или две прошли в полном и неловком молчании. Потом послышались шаги пришедших, обивающих на крыльце ноги. Дверь открылась, и вошли супруги Маклахен.
11. День четвёртый. Пирс Маклахен
У кого-то жизнь проходит от любви до любви, у кого-то от получки до получки, а у Пирса Маклахена – от парома до парома. Нет, претензий он никому никогда не предъявлял, потому что эту жизнь он выбрал себе сам и был ею вполне доволен. Тем более, что раньше особой зависимости от парома не было. Во-первых, он ходил регулярно и как часы. Во-вторых, если ты чего-то не купил на пароме, можешь всегда самолично отправиться в Сент-Брайдс и приобрести всё необходимое. Сейчас ни о какой поездке на материк речи не шло: во-первых, цены на бензин взлетели до небес, а во-вторых, какого чёрта, скажи на милость, делать в этом хаосе, рассаднике страха, паники и всякой заразы.
Паромное сообщение стремительно разваливалось, как разваливалась тихая и спокойная жизнь. С каждым днём паром ходил всё реже и всё больше уклонялся в какой-то одному ему ведомый график. Цены росли как на дрожжах, а количество предлагаемых товаров медленно, но неуклонно таяло.
Вот и сегодня не привезли почти ничего из того, что Маклахен заказывал. Ни крупы, ни репы, ни мяса. А этот чёрт рыжий, хромец этот проклятый: всё ему каждый день мясо подавай. Как сдурел. Корми всех мясом, да печенью, да овощами. А где их взять-то… И только всё деньги суёт. Денег у него, похоже, куры не клюют. Понятное дело: награбил, убивец, маньяк чёртов. Вот только какое ему дело до всех этих… непонятно. А то, что Пирсу Маклахену не понятно, то вызывает у него опасение и желание от этой непонятности избавиться. Ну да ладно, платит этот хромой чудик за всех, ну и пусть платит – Пирс Маклахен от этого не обеднеет уж никак…
Чёртова курица, эта Меган, вся извелась и его извела – кудахтала и стонала всю дорогу над неладной жизнью до тех пор, пока он не цыкнул на неё как следует. Кудахтай, не кудахтай, а ничего теперь не поправишь. Людишки, эти тупые создания, решили таки окончательно и бесповоротно уничтожить к чертям жизнь и самих себя. Да и пусть им. Пирс Маклахен как-нибудь пересидит на своём острове все эти ваши идиотские… эти, как их… потоклизмы… Слова-то у вас непотребные, дурные слова. Какие сами вы, такие и слова выдумываете. Сдохли бы вы все поскорее к чертям собачьим! Вот бы жизнь наступила без вас чистая да спокойная…
Под тоскливым серым небом они проводили глазами паром, потом – он впереди, Меган с корзиной за ним – медленно поднялись на холм, к отелю, кряхтя и думая каждый о своём.
Едва вошли в гостиную, Маклахен сразу увидел её. Цыганка. Тут даже и сомнений никаких. Цыганка.
Он сплюнул под ноги, проводил взглядом жену, которая тихо и торопливо исчезла в коридоре. Снова перевёл взгляд на цыганку. Та не сводила с его лица чёрных глаз, губы её поджались, сложились в тонкую ниточку.
Ну и что ты, дрянь, делаешь в отеле Пирса Маклахена? Что ты поджимаешь губы свои? Что ты там шепчешь, цыганщина проклятая?
– Ты кто? – мрачно бросил он черномазой в наступившей полной тишине.
– Джайя меня зовут, – отозвалась та. – Пожить у тебя хочу, мой хороший.
– Выбирай слова! – набычившись, процедил он. – Ты кто?
– Джайя меня зовут, мой золотой.
– Плевать мне, как тебя зовут! – вскипел Маклахен. – Цыганка?
– Цыганка.
– Убирайся отсюда.
– Куда же это?
– Куда хочешь, мне дела нет. Проваливай сейчас же!
– Почему? У меня есть деньги.