Как я пишу свои песни. Лекция, написанная на торцовке для Порфи

Как я пишу свои песни. Лекция, написанная на торцовке для Порфи
Алексей Ратушный

Это просто честно рассказанная история о моих Учителях: Вертинском, Высоцком и Окуджаве. История становления и развития простого русского барда. Одного из десятков тысяч. Без претензий на полноту и законченность.

Как я пишу свои песни

Лекция, написанная на торцовке для Порфи

Алексей Ратушный

© Алексей Ратушный, 2021

ISBN 978-5-0053-3347-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВСТУПЛЕНИЕ

Я не хочу создавать еще один миф. Мифов создано великое множество. Просто расскажу одну историю. Жил-был на свете писатель. Он влюбился в одну умную и красивую девушку. И они поженились. И у них родились три ребенка. Две девочки и один мальчик. Потом пришли злые люди и забрали писателя в тюрьму. Где его вскоре убили. А жена писателя и трое детей остались жить. И была страшная война. И они все пережили эту войну. И все трое детей выросли. Сначала умерла старшая девочка. Потом умерла ее мать. И остались на свете вторая дочка писателя и его сын. Затем сына жестоко убили. А у этой девочки сразу после войны родилось два сына, два мальчика. Младшенькому очень не везло в жизни. И он часто и надолго исчезал из дома. А старший скитался по белому свету и нигде ему не было покоя. Вот он и писал свои грустные песни. А дочка писателя жила-была и тоже писала. В основном она писала стихи. Стихи эти были очень хорошие, поэтому их никто и не печатал. Потому что если стихи хорошие, их ни в коем случае быстро не напечатают. И вот однажды сын-скиталец и его мама – дочь писателя снова стали жить вместе. В том самом доме, из которого когда-то забрали писателя в тюрьму. Так и закончился для них страшный двадцатый век. Писатель этот был, как вы уже и сами догадались, моим дедом. Его дочка – моей мамой. А сам я и есть тот старший сын, который все скитался по белому свету. Вот и вся история, если совсем коротко.

Рассказы писателя и стихи моей мамы вы найдете в других наших книгах. А может и еще где. А здесь вы найдете мои песни. Их тоже почти никто не печатал, потому что они очень хорошие, светлые и грустные. Вот я и дарю их вам, потому что вам они теперь нужнее, чем даже мне самому. Я и писал их для того, чтобы однажды вам подарить. Согласитесь, ведь это просто замечательно, что кто-то далеко-далеко от вас думал о вас, и думал, чтобы вам такое подарить. И всю жизнь готовил этот подарок. А почему именно вам? Потому что даже обидно было бы подумать, что кому-то другому. Ведь именно вы и есть тот, ради кого все это когда-то затевалось!

Читать я научился по афишам в возрасте между четырьмя и пятью годами. Пока я не умел читать сам, множество сказок мне прочитала тётя Рона, ставшая мне своеобразной Ариной Родионовной. Она же практически воспитывала меня первые девять лет моей жизни. Первое стихотворение-песню я написал в пять лет. Помню его смутно. Однажды, где лет в тридцать обнаружил его запись на старом-престаром детском листке. Вот каким оно мне запомнилось:

Весна!

Птички сидят на деревьях.

Распускаются листочки.

При всём очевидном несовершенстве мне оно кажется прекрасным. В 10 лет я написал свою совершенно первую песню:

Самолёты в небе зашумели,

И не скошены остались луга!

И солдаты в окопах сидели,

Где до смерти четыре шага…

Во втором классе я написал рассказ «Грустный закат», рассказ «Три цвета золота», совершенно потрясающий роман «Цефея», фрагмент которого хранится у меня до сих пор. Первый вариант «Цефеи» был выполнен на рулоне милимитровой зеленоватой бумаги, используемой геофизическими приборами для показаний сейсмических колебаний, красной тушью исключительно мелким чертёжным почерком.

В шестом классе я перевел «Здесь вам не равнина» Высоцкого на английский язык:

It is not a wally, and climate is bad,

And stones are fall down on your had

And here the avalanches rush alone

We can turn aside, turn round the abbisse

But we like very much to risk

And our way to risky ways belong

И т. д.

Впервые я попытался создать список всех текстов своих песен в 1978 году. Первый список (Архангельский – около 20 текстов) чуть позже я постарался дополнить описанием внутренней жизни песенника. В 1982—83 году родился текст «Как я пишу свои песни». Тем временем первый список постепенно пополнялся и создалась ситуация, когда я почувствовал, что начинаю «терять» песни из памяти, а фрагментарные пополнения списка меня уже не удовлетворяли. Летом 1989 года мы всей семьей (Я, Любаша, Володя и Света, а так же Александра Александровна и, наездами, Люда с детьми) отдыхали в Бабонегово. Взяв с собой пишущую машинку (ее выделила напрокат молодежная организация при райкоме комсомола в мединституте Архангельска) за несколько дней я, заняв всю кухню в этом роскошном особняке на берегу Северной Двины, восстанавливал тексты по памяти. Так родился Второй список (Бабонеговский), который я посвятил своему 37-летию. Позднее основной текст, включавший 185 песен, был существенно дополнен двумя порциями, и в расширенном виде уже включал около 240 песен и стихов. Так постепенно вошло в «добрую традицию» следуя циклам солнечной активности каждые 11 лет создавать новый вариант списка. В январе 2000 года (то есть когда я пишу эти строки) предоставилась исключительно благоприятная возможность для этого типа работы. Вместо кухни я имею персоналку (а это больше любой кухни!), при этом моя мама любезно позволила мне наконец-то порыться в своих архивах (не в последнюю очередь потому, что я готовлю семейный сборник прозы и поэзии), и выдалась «свободная минутка». И хотя я ощущаю себя почти как герой Белого солнца, к которому как раз при этих словах направляется целая банда убийц, и состояние мое мало чем отличается от этого образа, все же я по своему счастлив. Впервые я пытаюсь систематизировать свое творчество при столь масштабном техническом обеспечении. Удалось уже выявить 360 фрагментов «тела» списка. В основном это песни, в том числе и микротексты. И только теперь удалось вернуться к давно влекущему меня предмету, а именно – к тщательному представлению механики и гармоники песенного творчества. Полагаю, у меня есть и новые мысли, и новое право, тем более, что первое издание этой работы выполнялось в ужасной технике. Я написал текст на диктофон в режиме импровизации. Мама распечатала фонограмму и однажды прислала мне. Я ее решительно отредактировал. Так и родились три экземпляра, которые мало кто в руках держал. И вот теперь: виртуальный вариант.

Кстати: Первый список песен печатался на допотопной кривобукой «Москве», Второй – на электрической «Ятрани». Третий распечатан на LaserJetVP. Согласимся: прогресс налицо. Причем, если в 1985 я написал первый вариант «Мастера», а в 1988 – второй его вариант. То в 1999-ом мне посчастливилось (чудом!) издать его и выпустить таким образом свою четвертую книжечку! Желаю Вам, дорогой читатель, пусть маленьких, но приятных и неожиданных открытий и игр в моей, такой ненавязчивой компании.

С уважением

ректор СУРМИКО Алексей Ратушный

I. ТАК СКОЛЬКО ЖЕ ВСЕ-ТАКИ ПЕСЕН?

Начну с того, что их все-таки побольше, чем в прилагаемом списке. К сожалению, я едва ли помню половину. Это связано со многими обстоятельствами. В частности с тем, что многие тексты я по молодости не хранил. Когда-то я помнил все, что написал. Однако дальше дела пошли хуже.

Если к 12 годам я перечитал все книги, что были дома, включая и 88—90 —е тома Л. Н. Толстого (а читать я люблю, и обычный темп – средних объемов книга в день), то в период учебы на философском факультете Ленгосуниверситета мне уже не удавалось удерживать в памяти все прочитанное. Объемы выросли многократно. Я обожал библиотеки. В юности, в те времена, когда кличка моя была «марафонец», мой распорядок дня, (например в Краснодаре, весной 1970-го) был таков: три часа тренировок (в основном бег), четыре часа работы в библиотеке над интересующей меня темой (например «Спартак»). В двадцатишестилетнем возрасте я нередко работал круглые сутки, и при этом все равно «прихватывал», то пару часов на Канта, то пару часов на Лема. В общем от Гегеля и Платона до Ле-Корбюзье и Посохова. Поэтому память на песни несколько снизилась. А ведь в песне надо помнить не только текст, но и мелодию. Приведу для примера два своих «перевода», которые являются полноценными песнями, но не включены в Список, потому что их идеи не от меня. И таких песен у меня было много. Заодно сразу попробуем разобраться и в том, чем стихотворение отличается от песни (разумеется, в моем, далеко несовершенном понимании на этот, дай Бог, далеко не заключительный момент моего «развития»). Я и дальше буду кое-где делать всякого рода оговорки. Привыкайте сразу!

Итак: постарайтесь припомнить такую интересную – и, я не побоюсь употребить это слово, – неплохую – группу: Биттлз. Понятно, что если вам за сорок, то вам доводилось ее слышать. Если нет, то попытайтесь попросить кого-нибудь, кто эту группу любит, что бы вам дали послушать такую песню (или наиграли): Yellow submarine. В переводе – Желтая субмарина, или Желтая подлодка. Предположим, что вы эту (всемирно известную, уверяю вас) мелодию послушали и усвоили. А теперь попробуйте на нее попеть вот такой текст:

В городке, где я рожден,

Жил моряк. Он переплыл

Океан, и рассказал,

Как на подлодке желтой жил.

Если вы не помните английский текст, то я его, извиняясь за свой английский (я не англичанин!), попробую привести. Примерно так:

In the town, were I was born

Live the man, who sell the sea

And he told us of his life

In the yellow submarine.

Понятно, что это НЕ МОЯ ПЕСНЯ. Что это просто технический перевод. Хотя немножечко он все-таки и мой. Но совсем чуть-чуть.

А теперь первое замечание о различении песен и стихов. Предположим, что перед нами «поэтический» текст. Что же в нем «поэтического»? Во первых он несовершенен с точки зрения голой техники. «Рожден» вообще не рифмуется с «рассказал» ни в каком месте. Четвертая строка на один слог длиннее второй, с которой она рифмуется, но рифмуется препаскуднейшим образом: «ыл» и «ил».

То есть с точки зрения техники стихосложения полный, извиняюсь, абзац! Ну а про образ мы здесь вообще не говорим. Перед нами самый натуральный прозаический текст. Просмотрим:

В городке, где я рожден, жил моряк. Он переплыл океан, и рассказал, как на подлодке желтой жил.