Psychica

– Увы! К сожалению, и она скончалась. Причина смерти пока не установлена. Свидетели исчезают один за одним. Тоже совпадение?! А отпуск у меня через две недели. Обязательно махну подальше из этого чертово городища. Вот, собственно, и все. Между прочим, вы тоже ангажированы?! Чувствую интерес! Я удовлетворил ваше любопытство, Максим Сергеевич? Не смею вас задерживать.

Капучино остыл и покрылся пенкой. Выждав паузу, Максим сделал два глубоких глотка. Он колебался, как поступить? Возникли вопросы, но грузить неадекватного доктора опасно для его же пошатнувшегося здоровья. Ажитированное волнение кололо грудь. Максим предложил держать друг друга в курсе, если появятся новые детали расследования.

– Я постараюсь получить посмертный эпикриз той женщины, – сказал Глеб, – и непременно вам сообщу, если хотите?

– Да, будьте так любезны, – манерно улыбнулся Максим. – Выпьем еще кофе? Вас не мучает жажда?

– Мучает. И головная боль.

– Беда не обошла нас обоих.

После второй чашки разыгрался аппетит. Заказали сендвичи с ветчиной и корейскую морковь. Расходиться уже не спешили, словно выжидали подходящий момент, объединившись общей тайной. Максим сопротивлялся вступать в ряды одержимых, но Коромыслов сознательно опрокинул на него противень с пышными пирожками, которые придется съесть и переварить.

– Уверен, что психотронное оружие существует, – заявил Глеб, прожевывая сендвич. – В этом сейчас мало кто сомневается! Если вы заглянете в сеть, то убедитесь лично. Вопрос лишь в том, насколько оно эффективно, и как оно действует. Уже после Первой мировой войны, особенно в нацистской Германии, велись секретные разработки. Далее исследования перекочевали за океан, и, конечно, Советский Союз не отставал от идеологических противников. И в Германии, и в Стране советов безнаказанно проводили антигуманные эксперименты. Например, испытания атомного оружия на закрытых полигонах. Сколько там набралось не подсчитанных жертв, знают только архивы НКВД. В Кремле есть засекреченные данные о жутких опытах в Белых столбах и тюремном отделении «Крестов». Карательная психиатрия Снежневского выполняла приказы вождей пролетариата. Сейчас модно говорить о психических вирусах – миниатюрные, но весьма вредные структуры, поражающие мозг. При их применении возможна целая эпидемия, позволяющая вывести человека из строя или превратить его в послушного зомби или, наоборот, сделать из Homo sapiens бесконтрольного животного с невыносимой тяжестью душевных терзаний. Великая паника завладеет сознанием. В таком состоянии человек способен на бессмысленные и агрессивные поступки. И ради чего? Ради самосохранения. А когда это самосохранение извращается, человек решается свести счеты с жизнью. В определенной степени – тоже самосохранение своей духовной основы, и освобождение от бренного тела. Не судите строго, если я загрузил вас теорией? А практика, Максим Сергеевич, творится перед носом. Мы видим результаты экспериментов, удачные и не очень, но факты говорят нам прямо, что Марк и Филипп реально существовали, и от этого нельзя откреститься.

Терпеливо выслушав запутанный монолог, Максим не стал опровергать или развивать высказанные идеи, утомившись за проведенные полчаса в компании собеседника и без того вызывающего напряжение. Он попробовал перевести разговор на более приземленные вещи, спросив Коромыслова о его увлечениях, но ответы доктора как по маслу скатывались к прежней тематике, будто он не мог отвлечься от выбранного маршрута. Тогда Максим перехватил инициативу и поведал Глебу забавные истории из своей практики, объяснил, чем славится служба спасения, как он там оказался, и чем планирует заняться в будущем, хотя особых планов у него не водилось. В ближайший год он собирался уволиться и сменить место жительства, а сейчас его сильнее занимают проблемы взаимоотношения полов, сын, бывшая жена и боевая подруга, эдакий любовный треугольник, о котором он также осторожно упомянул.

– Отныне и вы знаете о моих тайнах, – облегченно сказал Максим. – Как бы вы поступили в моем случае? Когда вас разрывает на части, и вы не знаете, с кем остаться?

– Я не мастер давать советы, – сконфузился Коромыслов. – Себя–то никак не устрою, маюсь по свету, как одинокий парусник. Куда прибьет, там и дрейфую. Вам я бы посоветовал отстраниться и пустить проблему на самотек. Руководствуйтесь принципом великого Дао. Я так иногда делаю и замечаю, что некоторые трудности растворяются в небытии. Напрягаться, выкладываться до седьмого пота – лишняя трата энергии. Откровенно говоря, я пока не склонен к обременительным отношениям и веду себя как совершенно не серьезный тип. Но не разочаровывайтесь, мой друг. Позвольте, я вас так буду называть, как бы это официозно не звучало? Я не сумасшедший и, поверьте, не заморочен в теории вселенского заговора. Я умею расслабляться, и чувством юмора тоже не обделен. Только эта байда выбила меня из колеи, поэтому я слегка нервный, но нервы постепенно улягутся. Ладно, я переживаю, потому что неврастеник и штатский, а Вы же в прошлом несли службу в горячих точках?

– Что есть, то есть, – подтвердил Маликов, отчетливо прокрутив в воображении пережитые эпизоды. – Как из прошлой жизни. Вроде было, а вроде и нет. Прошлое иногда замещается вымыслом, и уже точно не скажешь, что происходило на самом деле, а что придумано. Вам это лучше известно.

– Вы не промах, – оценил Коромыслов. – Когда представится случай, поведайте о своих приключениях, а сейчас мне пора идти, – он вновь принял шпионский облик. – Если что случится, я вам тут же сообщу, уж слишком дурная происходит котовасия. Я буду счастлив, если ситуация сведется к нелепым фантазиям двух чудаков. Готов с удовольствием сдаться в любимое отделение и пролежать два месяца под капельницами, даже соглашусь торкнуться электродами, только бы чувствовать себя как прежде.

– Вы хитрец! Впутали меня в свои домыслы, заключив дружественный пакт, и теперь я полноценный соучастник. А я, между прочим, не давал согласия. Мне не нужны никакие масонские тайны. Я приземленный и конченый материалист. Предпочитаю отрезать, пощупать, зашить, перевязать. И не хочу разбираться в кудесниках дистанционного воздействия. Теперь я будто чувствую ответственность перед вами и пропавшими пациентами.

– Не сердитесь, – Глеб поправил помятые брюки и затянул ремень. – Сейчас мне действительно полегчало. Я излил перед вами душу и очистился, а наступит момент, когда мы поменяемся местами.

Он завистливо оскалился, но защитные линзы не выдали истинной эмоции, а улыбка превратилась в кривую гримасу с прежней тревогой. Обменявшись слабым рукопожатием, Коромыслов попросил не провожать его и остаться в кафе. Значит, так надо для конспирации.

Максим терпеливо подождал пять минут, пока его силуэт не скрылся за бетонными заграждениями. Поднимаясь со стула, он увидел ловко оплаченный счет, убедившись в гипнотических способностях психиатра, будто он незаметно сумел ввести его в сомнамбулу. Оставив чаевые, Максим неприлично зевнул и проверил мобильник. Никто не писал и не звонил, пока они философствовали по поводу неведомого оружия и запретных экспериментов.

Очутившись за колоннами парка, он замер, уставившись на парковку. От обочины отъезжал черный тонированный внедорожник с блестящими зеркалами. Максим вздрогнул и тут же пристыдил себя за трусость и нелепое поведение.

«Черная машина колесит рядом, – иронично заметил он. – Если они прослушивали нас, то теперь владеют всей информацией. Неужели белокурая официантка – тайный агент дьявольских сил?».

Он обернулся, наткнувшись на нескончаемый поток посетителей, абсолютно не подозрительных и наивных. Хорошо, что он оставил щедрые чаевые, чтобы откупиться от преследования девчонки. Возникла идея позвонить Глебу и припугнуть черным воронком, но из-за того, что тот реально расстроен, Максим отказался подливать масла в огонь, и замял тему, как бы ему не хотелось подколоть сумасбродного душеведа, так боявшегося возмездия.

В отличие от своего визави Максим привык к ожиданию смерти. Для него она составляла необходимую часть существования, он встречался с ней лицом к лицу, чувствовал ее дыхание, бегал с ней наперегонки, догоняя и даже опережая. Они связаны неразрывной цепью. Максим всерьез полагал, что научился договариваться с ней, чтобы отдалить собственный срок, играя в кошки-мышки.

Он вальяжно ковылял до ближайшего метро по Крымскому мосту, пока не позвонила Ульяна. Прислонив к щеке телефон, от неожиданности Маликов чуть не нырнул в реку. Бывшая жена собиралась улететь в Киев к матери навсегда. Пусть катится, куда хочет, но она угрожает забрать Женьку! Отец не позволит потерять сына!

Заикаясь и теряя самообладание, Максим уговорил ее встретиться, чтобы избежать неминуемой катастрофы. Через час он стоял у ее порога опустошенный и обреченный. Ульяна выглядела подчеркнуто благодушно.

– Ты же знаешь, что у меня новые отношения, – будто хвасталась она, не пуская его за порог. Скорее всего, вновь выйду замуж. Женька останется со мной. Ты не уделяешь ему должного внимания и себя не бережешь. Джозеф любит меня, я чувствую, он давно уговаривал перебраться на Украину. Чуть позже он планирует обосноваться в Брюсселе. Я долго сомневалась в нем. Из-за тебя я перестала доверять мужчинам. После стольких обманов и разочарований сложно снова поверить и пустить кого-то в свое сердце.

Ульяна выглядела счастливой. Загар из солярия и утонченный макияж омолаживали. Параллельно в ней проглядывалось сомнение в правильности выбора. Конечно, Максим в курсе, что за ней ухаживает иностранец из фармацевтической компании, куда она устроилась по его протекции. Ульяна сверх прагматична и думает прежде всего о выгоде и корысти, выставляя напоказ интересы сына, но что ей нужно на самом деле, Максим тоже знал.

– Ты уверена? – вспылил он. – Пожалуйста, не принимай поспешных решений! Для ребенка – стресс.

– По-твоему, я полная дура? Мы поживем в Киеве несколько месяцев у мамы. Женя привыкнет. Он умный и отважный мальчик, успеет подготовиться к переезду. В школе Женька посещает факультатив по английскому. Где лучше практиковаться языку как не в Европе?! Максим! Заботливый папаша! Какой пример ты подаешь сыну? Рваный халат и шрамы на шее? Между прочим, он уже тебя забывает.

– Я бы виделся с ним чаще, если бы ты не мешала.

– Правильно! Зачем чаще, когда ты привязываешь его к себе? Женя очень чувствительный.

– Я же отец!

– Отец! Какой пафос! Если бы ты был настоящим отцом, то не бросил бы нас, когда тебе приспичило податься на край света. Ты наплевал на нас в сложный момент, а сейчас хочешь показать, какой замечательный? Поздно! Отстань от нас и развлекайся со своей сучкой на скорой, но видно ты не готов на поступок, а она тоже что-то соображает. Мою беременность ты называл случайностью! Ты чуть не заставил меня избавиться от ребенка. Как вспомню, становится дурно.

– Бред?! Я никогда такого не говорил! – наливался желчью Максим. – Хочешь ехать – езжай, но тебе не отнять Женьку. Сын меня любит, и я ни за что не отдам его залетному отчиму. Служебный роман по обыкновению кончается плохо. Ты будешь в полной зависимости от него.

– Я забочусь о будущем своего ребенка и готова отдать себя в жертву ради его благополучия.

– Кому нужны твои жертвы?

– Молчи! Ты живешь как во сне, наплевав на себя и других. И ты ругаешь Джозефа, называешь его обманщиком и мошенником? А он обычный человек, только чуть способнее и удачливее многих. Он одинок, и я одинока, мы вполне подходим друг другу, а твои возражения гроша ломанного не стоят.

Что ей возразить? Железных аргументов нет. Ульяна упряма как ослица. Именно она и потащила его под венец, когда Максим был не готов. Он всегда уступал, и сейчас не сломил сопротивление. Упражняясь на операционном поле, он сохранял выдержку и точность, мгновенно принимая правильное решение, а в семейных коллизиях превращался в пассивного недоумка, почти подкаблучника, слабо отстаивая свои интересы.

К Джозефу он относился с завистью, граничащей с откровенной злобой. Видел его один раз, когда тот заехал за Ульяной в парк «Сокольники» и демонстративно посадил ее в дорогой автомобиль. Он выглядел приветливо, но его маленькие глазки и противные веснушки вперемежку с рыжей шевелюрой вызывали отвращение. Максим желал вдарить ему в переносицу и пустить кровь, а если он потеряет равновесие и упадет, добить армейскими сапогами, чтоб он понял степень его добродушия и гостеприимства. В реальности он бы никогда этого не сделал. Он не садист и не убийца, только хульные мысли не спрятать, но что толку, когда он капитулирует в пух и прах. Только Женьку терять он не собирался.

Сына он любил по-своему и гордился им, хвастался его успехами и доводил Ларису до срыва нудными разговорами, как ему нестерпимо хочется ежедневно гулять с ним на площадке, если бы не вечная занятость и препоны жены. Женька тоже скучал по папе, чувствуя, как на него похож. От матери ему достался лишь сложный характер и такой же выдающийся нос, совсем не как у отца – широкий, курносый, с еле заметной горбинкой.

По семейным преданиям далекий дядя Максима по отцовской линии служил в лермонтовских краях и вступил в незаконную связь с прекрасной черкеской. Спустя год у красавицы родились две дочери, через двадцать лет переехавшие с мужьями-казаками в среднюю полосу страны, подарив свою порцию крови роду Маликовых–Раскотных. Бабушка часто пересказывала похождения бравого предка, атамана Раскотного, и гордилась этой горбинкой и смуглостью кожи его потомков, хотя в третьем поколении смуглость исчезла, но последняя горбинка запечатлелась на лице Максима и его двоюрдного брата, торговца кондиционерами из Ростова, любителя финской бани и чаги.

Ульяна настаивала, что сын в основном похож на нее и отчасти на ее прадеда, самодурного мещанина из Замоскворечья, от которого она унаследовала склочность и хабальство, на что Максим постоянно ей намекал, давая понять, как она достойна своих родственников, с чем жена соглашалась, совершенно не стыдившись дурной наследственности. Максим догадывался, что она специально пытается оградить Женьку от него и настроить против. Ульяна коварнее, чем кажется. Нельзя сдаваться и отпускать сына за кардон – равносильно главному поражению в жизни.

…Вечером он дозвонился до Женьки с анонимного номера. Услышав звонкий голос сына, Максим прослезился и не сдержал стон отчаяния. Проглотив слезы, он бегло спросил, как у него дела, и какие планы. Женька весело отвечал, что занятий хватает: футбол, игровая приставка, посиделки с деревенскими пацанами, грибы, ягоды и сад. Он скучает по городу, так как не приспособился к сельской местности.

– Мама сказала, что ты поедешь с ней за границу. Сам-то как к этому относишься? – осторожно спросил Максим, полагая, что сын не будет сдерживать недовольство.

– Это здорово! – резво ответил Женька. – Нас встретит дядя Джозеф, он обещал покатать нас по Европе. Если выбирать между бабушкиной дачей и новыми странами – я за путешествия. Пап, ты зря огорчаешься по этому поводу. Я буду писать тебе сообщения и, может быть, позвоню разок, когда мама уснет.

– Ну, понятно, – сдался Максим. – Раз ты определился, то отговаривать тебя бессмысленно. Я бы хотел тебя навестить, но, боюсь, твоя мама будет возражать. Обострять ситуацию не намерен. Только ты обязательно возвращайся.

– Постараюсь, пап.

Женька поспешно повесил трубку. Мука разлуки закралась в солнечное сплетение. Сын покидает его, и он в этом виноват, когда бесконечно пропадал на подстанции. Что останется в его памяти? Проведенные вместе редкие выходные, походы по педиатрам и лор-врачам, когда Женьке удаляли гланды и лечили нейродермит. Его считали часто болеющим ребенком, а Максим списывал причины простуд на мать, так как она плохо о нем заботится. Ульяна совершенно не умела следить за его питанием. Женька переболел диатезом и до семи лет сидел на строгой молочной диете.

Ульяна упрекала мужа в бесчувственности. Начитавшись психологической мишуры, она искренне верила, что именно от отца идет разлад в семье, а ребенок, как самое слабое звено, принимает удар на себя и реагирует единственно возможным образом – болезнью, бессознательно пытаясь помирить родителей. На ближайший период у него получалось, но когда раны заживали, и сын отправлялся в школу, родители снова отдалялись, и круг повторялся. Максим не верил в ее выдумки и согласился на лучший способ изменить ситуацию – развестись, потому как они с каждым годом все чаще скандалили и били посуду, и почти всегда их мирила теща, доказывая накопленной мудростью, что семейная брань – пустяк.

В тот же вечер Ульяна узнала про его секретный звонок, выразив бурю негодования. Нелепо оправдываясь, Максим словно погружался на дно. Она всегда права и одолеет любого в самом ожесточенном споре. Он прятался в пещере, закрываясь в холодный панцирь без окон и дверей, отсиживаясь внутри, пока не кончался воздух, а когда он высовывался за глотком кислорода, метать гром и молнии уже поздно.

Устроив яркий, но бездарный спектакль, Ульяна пообещала сменить номер сына и в последний раз попросила не трогать их, иначе они никогда не вернутся обратно. Максим даже не угрожал судебными разбирательствами, понимая, что бывшая вспыльчива, но отходчива, поэтому согласился принять условия, ведь ему не удастся повлиять на ситуацию. Женька навсегда останется его сыном. Отцовские права никто не отменит.

…Промучившись в безнадеге, он приехал на подстанцию в подавленном состоянии как жалкий котяра, затравленный шайкой жиродеров.