Шкура дьявола

У меня же эта беседа тоже вызвала много вопросов, оставив ощущения неоконченности и, какой-то недосказанности. Но все же кое что я понял: моя персона его заинтересовала, что зацепило лишь мою гордость, как понравившимся подарком для увеличения моего самомнения, о которой я вскоре забыл ровно до нашего разговора с Толиком, произошедшего при «принятия на грудь» на обмывании первых офицерских званий и начала нашего самостоятельного пути после выпуска из лона высшего военного училища…

… Спросив разрешения войти и доложив о своем прибытии, присел на предложенный стул, на самый краешек, снял головной убор и проводя кистью руки по волосам, приводя их в порядок, попытался хоть как-то присмотреться к офицеру, желая мельком, хотя бы по выражению глаз человека, который мною заинтересовался, понять его настроение, что не осталось незамеченным, мало того пошло в зачет со знаком «плюс».

Далее начался вроде бы ненавязчивый разговор, поражавший неконкретностью вопросов, который и позволил проявить мою индивидуальность и образ мышления:

– Чем заняты, Алексей Львович?… – Секунду поразмыслив, я произнес, на мой взгляд самое подходящее:

– Да вот Федором Михайловичем увлекся… – Федоров Михайловичей на Руси, да еще которыми можно увлечься не так много, и по всей видимости, слегка приподнявшиеся на секунду брови майора, говорили о имевшем место подобном же событии и в его жизни:

– Полезно или поучительно?

– Еще под впечатлением – не разобрался.

– И на каком томе остановились?

– Думаю до конца дочитаю все собрание сочинений. А так – «Неточка Незванова».

– Кажется из неоконченного?

– Так точно, товарищ майор… – На что офицер сделал движение рукой, дававшее понять, что общение без чинов – было б предложено! В виде согласия я положил шапку на стол, правда не теряя осанку человека «проглотившего лом» и находящегося в тонусе, что и было сразу подмечено:

– Это вы так напряжены или привычка?

– Скорее наоборот: пытаюсь избавиться от одной из них – очень сутулюсь.

Холодный взгляд в краешках глаз отметился запятыми и резко поймал мой, стрельнувший исподлобья. Удивительно – я ничего в нем не разглядел, но не эта особенность меня поразила: взгляд майора притягивал своим, как будто бы, отсутствием…, до того отсутствием, что даже не ощущалось соревновательности в наших взглядах. Не было неудобно, хотя в общении со старшими, и не только по званию, но и по возрасту, я себе никогда не позволял смотреть долго в глаза.

Может водянистые глаза?… Да нет, вполне даже нормальные, чуть влажные – я смотрел и не мог понять причины их необычности, по всей видимости не первый попав под это влияние, и сидящий напротив хорошо умел им пользоваться. Он то хорошо что-то видел, и чем дольше наблюдал, тем больше понимал, вычленяя важное для себя и саму суть.

Поймав себя на мысли, что перешагнул границы взаимоуважения перевел взгляд и извинился, продолжая думать над природой непонятности, и когда услышал ответ:

– Не вы первый, я привык… – Понял в чем дело.

Необычность была в том, что моему взгляду не за что было зацепиться на его лице и я смотрел фокусируясь, чуть глубже расстояния до его зрачков. Скорее всего это особенности форм глазниц, надбровных дуг, цветов глаз и ресниц, последние странного окраса, да-да именно окраса: из века они выходили темными, а к самому своему длинному концу, становились почти прозрачными. Наверное имели значения и остальные параметры головы, но это было уже не так интересно, а посему главный фактор – загадочность, перестал действовать и сменился проницательностью, непредсказуемостью и все же необъяснимость этого персонажа, так осторожно вклинивающегося в мою жизнь, о чем я пока не то что не думал, но даже и не догадывался.

Собеседник что-то высматривал в моем поведении и, казалось, пытался просчитывать последующие мои движения и фразы, но как бы ради поддержания разговора продолжал интересоваться:

– А парад на Дворцовой площади вам нравиться?

– Пока сам не попробовал участвовать, муштра быстро надоела. Потом другое дело – нужно осознать результат. Правда, к сожалению весь восторг короток – именно в прохождении мимо трибуны, ощущаешь такое громадное единство чуть ли не со всем миром! Ну знаете, когда вся «коробка»[2 - На параде подразделение проходит строем в виде квадрата, обычно размером шестнадцать на шестнадцать военнослужащих по всем сторонам, где ведущий правофланговый самого высокого роста, соответственно самый низкий – в последнем ряду крайне правый. Для простоты и удобства такое построение на сленге мирного времени и носит названия «коробка». Со стороны слаженное подразделение в движении может произвести впечатление плавно ползущей, колышущейся в такт музыкальному маршу, единой живой коробки.] командует сама себе: «Раз! Два! Три!» – Вот тогда незабываемые чувства…

– Да, да, именно таким подъемом воодушевленные уходили в героическую вечность с парада на Красной площади в 1941… – Почувствовав ловушку, мне показалось верным вставить:

– Ну профессия определяет: либо гибнуть, либо убивать, причем не важно героически или нет… – Майор оживился:

– Что предпочтете при прочих равных?… – Подумалось, что влип! Хотя что я теряю, вспомнилась вчерашняя политинформация в клубе училища с последующим каким-то жутким документальным фильмом, после которого добрая половина нашего человечества нервно курила и единодушно готова была до последнего вздоха бить нелюдей – империалистов, хотя конкретно, кто это на экране, так сказано и не было, а значит автоматически распространялось на всех – кто не с нами в «Варшавском договоре», тот против нас! Что предпочту, что предпочту, что же я предпочту? Ну разумеется:

– Конечно побеждать, а как – время покажет, хотя полководцем, кажется, я вряд ли стану.

– Не скромный вопрос: почему до сих пор не в звании сержанта, у вас во взводе их половина… иии способностей более чем?

– Да другим это больше нужно… А потом я пришел сюда, что бы стать офицером и тем самым продолжить семейную традицию… Отец говорил, что уже четвертая сотня лет ей пошла… А лычки…, к власти я не стремлюсь…, ну а назначат – «Будет день и будет пища…».

– Кажется это из Евангелия?

– Последний культпоход[3 - Для повышения культурного уровня обучающихся в военных заведениях командованием принимались решения по договоренности с центрами культуры: театрами, выставками, музеями, обеспечивать посещение военнослужащими спектаклей, художественных постановок, экспозиций и коллекций, выставляемых для массового обозрения. Так же это могли быть танцы или иные мероприятия, устраиваемые по договоренности с высшими учебными заведениями, где основной обучающийся состав девушки.] был в «Музей религии и атеизма», там дали маленькую брошюрку, по моему именно с таким названием.

– Что-нибудь зацепило?… – Я начал понимать, что беседа не шла еще и пяти минут, а темы уже затрагивались не самые популярные и даже не приветствуемые, тяжело вздохнув признался:

– Не то что бы зацепило, просто чувствую что-то внутри… – Говоря эти слова, ощутил какую-то нотку, исходящую будто от совести, нотку радости сказанной правды, звучание ее было тихим, спокойным, но радостным, и радость эта разлилась по всему телу, достигнув кончиков пальцев, приятно зачесавшихся, от чего я с силой сжал кулаки и немного улыбнулся, что тоже не ускользнуло от внимательного взгляда. Улыбнулся и продолжил:

– …не зря же Иосиф Виссарионович патриархию восстановил.[4 - 8 сентября 1943 г. 19 иерархов, некоторые из которых были недавно освобождены из мест заключения, избрали нового Патриарха. Им стал митрополит Сергий (Страгородский). Через шесть дней было принято постановление об организации Совета по делам РПЦ. После многих лет репрессий подобные изменения в религиозной жизни воспринимались как начало новой эры.] Знаете ли, давно такой, казалось бы простой, но какой-то сконцентрированной мысли не встречал… – Параллельно промелькнула мысль: «Представляю, что он напишет в рапорте о проведенной беседе».

Майор, чуть подумав, пристально глядя сквозь меня и, наверное, заметив, что глаза его на меня впечатление производить перестали, рубанул так рубанул…, что называется «с плеча»:

– А вы, Алексей Львович, кому служить предпочитаете: государству или Отечеству – Родине, так сказать?… – Хотя подвох я не сразу понял, а разглядев, посчитал не возможным ответить иначе, чем считаю в действительности – в конце-то концов, надо себя за что-то уважать! Встал, тем самым показывая серьёзность происходящего и, как можно спокойнее, произнес:

– Родина у офицера должна быть одна, а вот суть, жизнедеятельность и состояние государства зависит от тех, кто взял в ней бразды правления. Эти люди смертны и, мягко говоря, могут ошибаться. Насколько разны каждый из Рюриковичей, Шуйский, Романовых, Керенский, Троцкий, Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев и сегодняшние наши руководители страны…, а Родина, как была Родиной, так и осталась – Ей и присягу приносил, Ей и служить буду, как бы эта служба кому не виделась и чем бы не мнилась…

Пока я произносил эту тираду офицер микроскопически менял выражения лица, то есть на столько незаметно, что только после, пытаясь вспомнить подробно весь разговор, у меня прорисовалось в памяти ощущение от этих перемен выражающихся одним словом – заинтересованность и заитригованность.

Он дослушал до конца, тоже встал, но почти сразу присел на краешек стола, настолько близко ко мне, что кажется, вот-вот услышит биение, вторящего моему душевному возмущению, сердца. Сейчас он смотрел жестко и внимательно, словно желая снять посмертную маску ожидаемой им реакции. Азарт просвечивался из глубин его желаний, прикрытый умением терпеть и сдерживаться. Он ожидал этого мгновения, будто бы получение именно этого оттиска и есть смысл не только всего нашего разговора, но всего его существования.

Майор готов был отдать за неё все, даже купить, пусть и ценою непомерною, для него это должен был стать момент истины, кажется так же, как и для меня. Я же слышал сумасшедшую канонаду своего пульса, буквально разрывающего перепонки в ушах, осознавая загоревшийся румянец на щеках и еле перебарывая нехватку воздуха. Почти оглохнув и перестав ощущать свое тело, я продолжал контролировать речевой аппарат, мимику, а главное правильно воспринимал себя и этого странного человека в происходящем, что было победой самого себя над самим собой.

Конечно, майор все заметил, но некоторая его возбужденность не скрылась и от меня, что он тоже понял, это, впрочем, совершенно его не смутило, напротив, мне показалось, что он остался доволен.

Нет, он не был покупателем мерцающих эмоций, он претендовал на большее – если не на душу, то на судьбу точно.

В момент, когда мы одновременно, странным образом, были готовы к финалу, «покупатель» четко, ясно и медленно, расставляя акценты на нужных словах, произнес:

– Но родились то вы в конкретном государстве и разве не оно и есть ваша Родина?

Для меня это два разных понятия, русский солдат всегда сражался за Отчизну и погибал за Родину, даже когда происходило это во время сражений за сохранение территорий других государств…, ааа государство не только с маленькой буквы пишется, но и поменяться может, так что же мне присягу заново принимать – Талейрановщина[5 - Шарль Морис Талейран – бессменный министр иностранных дел Франции, удерживавшийся при власти 44 года, с 1790 по 1834 года. За свою карьеру дал 14 противоречащих друг другу присяг. Присягая 18 правительствам, бывший епископ, отлученный от церкви папой, всех их предал, ссылаясь на службу не правительствам, но Франции.] какая-то!.. – По всей видимости ответ мой оказался неожиданным, но принес удовлетворение, которое дало мне понять, что карьера моя закончилась не успев начаться, и служить мне, если служить, в «Монькиной заднице» или в лучшем случае…, но про это вообще думать не хотелось.

Майор встал, показывая всем видом, что аудиенция окончена, настойчиво попросил ни с кем не делиться не сутью, не пол словом из услышанного или произнесенного, и позволил себе, с наконец-то начинавшим что-то выражать взглядом, предположить вслух об очень даже нашей возможной, когда-нибудь, встрече.

* * *

До сих пор редко я чувствовал себя так неловко, даже скорее неуверенно и прежде всего от непонимания произошедшего. Учеба и все сопутствующее ей, скоро застили память и я перестал вспоминать об этом необычном человеке и странном разговоре, который в свое время все же будет иметь последствия, тоже, кстати, не до конца понятые мной, а в начале своего развития и не полностью осознанные.

Все время отведенное на самоподготовку, а после и на тренировке пытаясь понять логику вопросов майора, и не находя ее, я снова и снова возвращался к истокам произошедшего, и все больше понимал бесполезность предпринимаемого. Возможно на том и оставил бы это занятие, если не обратил бы внимание на упущенные ранее в анализе, произнесенные им фразы:

– У-гу-гу, одиночка… анализирует… И через какое то время:

– Не признание авторитета в человеке… – Что было правдой, так как авторитетность я воспринимал лишь во владении кем-то определенной области деятельности, но не в общем всего человека. Далее:

– Независимость суждений…, нет мелочей…, артиииист… – При этом он ничего не записывал, а произносил скорее для меня, чтобы проверить мою на это реакцию – может какая-то и была, но я не придал этому значение, а весьма возможно и просто пытался меня сбить с мысли…