Туманные аллеи

Из-за этого запаха и вышел скандал. Усердно работая, Даша услышала, как в соседней комнате мужской голос громко возмущается:

– Вы бы еще бензином окна промыли! Запах не выветрится, а у меня ребенок маленький, между прочим! Вы кто вообще, откуда? Фирма обещала нормальную бригаду прислать, а не пенсионерок!

Ангелина негромко оправдывалась. Мужчина вошел в комнату, где работала Даша, продолжая кричать:

– И пол заляпали весь мне, а это, вашу мать, дубовый паркет, чтоб вы знали! Тонированный, а вы всю тонировку испортите!

И еще что-то орал, распаляя себя, все чаще добавляя в гневную речь матерные выражения, при этом чувствовалось, что они для него привычны, вылетают легко, без стеснения.

Даша, как всегда в подобных случаях, почувствовала, что кровь приливает к вискам и начинают подрагивать губы. Хотела промолчать, но не выдержала, повернулась:

– Вы могли бы то же самое сказать, но без ора и без нецензурщины?

– А как с вами еще?! Никто, б…, работать не умеет! Никто в стране вообще!

Он был приземист, обширен и в плечах, и в животе, очень короткая седая стрижка с гладкой проплешиной в центре, хорошо видной Даше сверху, глаза-щелочки, щеки дрожат, голос тонкий, сварливый и капризный, и все же она его узнала.

– Вася? Чернышевский?

– А в чем дело?

– Не узнал?

Он вгляделся.

– Извиняюсь…

– Даша. Помните…. Помнишь – совхоз «Луч Ильича», сорок с лишним лет назад, девушки из худучилища? Помнишь?

Он вспомнил. И тут же изменился, широко заулыбался, развел руками:

– Да, вот так вот оно… Я, конечно, это самое… Увлекся… Но устал, если честно, сколько строят, столько и ругаюсь со всеми… Ну, как вы, как жизнь?

– Лучше всех, ты же видишь.

Даша стояла на широком подоконнике в грязном синем халате, голова в косынке, на ногах резиновые сапоги – самая удобная обувь для подобной работы, в руках губка и щетка.

– Да, в самом деле, – хмыкнул Вася и подал ей руку, чтобы помочь спуститься.

Но, когда подавал, чуть замешкался. Всего на долю секунды – глянул на чистую, полную свою руку с массивным перстнем на пальце, на край рукава белой рубашки, выглядывавший из-под темно-синей, с отливом, дорогой материи пиджака. Даша это заметила и спрыгнула сама – вполне легко для своих лет. Она вообще чувствовала себя телом намного моложе, чем душой (у большинства обычно наоборот); когда пришлось пару лет назад поработать в кондитерской на продаже пирожных и всякой сладкой выпечки, отстаивала двенадцатичасовые смены без чрезвычайных усилий, в то время как ее двадцатилетние подружки ныли, стонали и после двух-трех месяцев увольнялись, говоря, что это каторга. Даша работала бы и дальше, но вернулся хозяин, бывший в долгой отлучке, узнал, сколько ей лет, и поспешил распрощаться.

– Значит, так? – неопределенно спросил Вася.

– Да, вот так. Странно, что ничего о тебе не слышала, а ты большой человек, если такой дом построил.

– Ну, есть и побольше меня. И я в особой сфере обретаюсь, там не очень-то светятся.

– Не бандит, надеюсь?

Вася засмеялся. Бог ты мой, подумала Даша, сколько лет прошло, а смех такой же – тонкий и с привизгами, подростковый.

– Нет, все легально, но… Не для широкой публики.

– Ладно, темни. Мне без разницы на самом деле.

– Действительно, человек не только работой определяется, а… – Вася запнулся, ища, чем еще определяется человек. И не нашел.

Помолчали. Вася явно не хотел ни о чем расспрашивать, опасаясь узнать о жизни этой женщины что-нибудь неприятное. Даша спросила сама:

– У тебя, как я поняла, ребенок маленький? Вторая семья?

– Вторая, да… – Вася словно извинялся, что у него вторая семья, огромный дом, что он очень обеспечен и, судя по виду, вполне здоров.

А еще, наверное, он боялся, что женщина захочет встретиться с ним в другом месте, вспомнить прошлое, давно забытое, поэтому глянул на часы в золотом ободке, с тремя маленькими циферблатами внутри основного, и озабоченно сказал:

– Рад был увидеть, но… Вы же еще будете работать тут? Как-нибудь загляну, поговорим.

И пошел из комнаты.

И надо было отпустить его с миром, но Даше почему-то стало очень обидно, она сказала:

– А у меня от тебя ребенок был.

Вася остановился. Стоя боком, спросил:

– То есть? Что значит – был?

– Аборт я делала.

– Именно от меня?

– Да.

– Ну… Молодость, грехи… Не понял, у тебя какие-то претензии?

– Конечно, нет, о чем ты?

– А зачем тогда говорить? Я был сопляк, дурак, ты, кстати, старше была и могла бы головой думать. Все на равных! А то привыкли на мужиков валить все… – фраза повисла, явно не хватало привычного матерного окончания. И Даша сама его подхватила, произнесла слово громко и четко.

– Что? – не понял Вася.

– Ты хотел это сказать. По губам видела. Но удержался. И на том спасибо.

– Даша, ты… Ты зря…

Он вдруг подошел, взял ее за плечи, не боясь испачкаться.

– Я сейчас все вспомнил. Ты не представляешь, как я тебе благодарен. Ты меня другим человеком сделала. Я был закомплексованный весь, был какой-то… Не верил в себя.