– А что я? Я-то что знаю? – спросила она испуганно. – Вон у них спрашивайте! – Марта Марковна свела глазки в кучку и указала пухлой рукой на дверь. – Такая пьянь, такая сволочь, все до единого, не люди, а скоты!..
Следователь согласно кивал, сдержанно улыбаясь.
– Ну а все-таки? – повторил он настойчиво. – Не ссорились, не дрались между собой?
Марта Марковна испуганно замахала руками.
– Я что им, сторож? Избави бог! Каждое утро выгребаем эти проклятые пузырьки, и когда же они все упьются…
Следователь остановил ее жестом.
– Хорошо, – он вновь улыбнулся, и видно было, что эта гримаса ему непривычна. – А что вы скажете о вашем молодом докторе?
– Молодой, – с готовностью кивнула старшая сестра. – Образованный. Вежливый и культурный, со всеми на «вы». Ни разу пьяным не видела, ни разу запаха не учуяла…
– А вот его отношения с больными…
– А какие отношения? Хорошие отношения! Благодарность ему была, и не одна, письменная! Не то что иные, – Марта Марковна понизила голос. – Я вам скажу, что многие у нас… недалеко ушли от этих, скотов, которые упились бы все поскорее, насмерть…
Поговорив с Мартой Марковной о жизни, следователь отпустил ее и пригласил Мишу. Тот вошел вразвалочку, имея в лице неуловимое сходство с осведомителем царской охранки. Небритость делала его физиономию похожей на пухлый блин – недопеченный и чем-то посыпанный.
– Вы находились в отделении всю ночь, – следователь взял быка за рога. – Это так?
– Наверное, да, – буркнул тот нерешительно.
– Так наверное или да?
– Всю ночь, – кивнул Миша. – Находился.
– Тогда я жду от вас подробного рассказа о ночных событиях.
– Никаких событий не было, – забубнил Миша. – Сделали вечерние инъекции, выпустили мочу, перестелили. Катетеры поменяли, трубки то есть… Температуру смерили. Перевернули, кого положено. Сели смотреть телевизор…
– Телевизор, – язвительно повторил следователь.
– Ну да.
– Хорошо. Посторонних в отделении не было?
– Я не заметил, – осторожно ответил медбрат.
– А проверяли?
– Проверяли, – энергично закивал тот. – Я же говорю – инъекции, моча…
– Это перед сном, – не отставал следователь. – А после?
Миша уставился в пол.
– Не стану же я заходить каждую минуту… В инструкции не сказано.
– А к тяжелым больным? – Из рассказа Прятова следователь, конечно, помнил, что никого особо тяжелого в отделении не было.
– Нету таких, – сказал Миша, подтверждая тем самым слова доктора.
Следователь разочарованно дописал страницу и перевернул очередной лист.
– Ну, допустим. Давайте о звонке, которым вызвали дежурного врача. Вы помните, во сколько это было?
– Около двух часов ночи. Очень хорошо помню.
– А почему вы вдруг запомнили?
– Ночью, когда звонят, всегда почему-то на часы смотришь.
– Допустим и это. Вы принимали звонок? Или кто-то другой?
– Точно так. Я принимал.
– Вы узнали голос?
– Нет, – честно признался Миша и даже слегка поежился. – Он мне знакомым показался, но каким-то необычным. Как будто душил его кто, что ли… Жутковатый голос, нечеловеческий даже.
– Мужской или женский?
– Черт его знает, – Миша развел руками.
– И вы не стали выяснять?
– Да чего выяснять, у них в приемнике каждый день люди меняются. Всех не упомнишь. И гнусавые попадаются, и хрипатые, и с кашей во рту…
– Ну, хорошо. А если это чье-то хулиганство? Вы об этом не думали?
Миша непонимающе заморгал.
– Глупая шутка, – смягчил формулировку следователь.
Тот неопределенно пожал плечами, вспомнив о малолетках с педиатрии. Они, больше некому.
– Пробежится доктор – и ладно, здоровее будет? – в голосе допрашивающего обозначилось прокурорское ехидство.
Миша сделал некий жест, допускавший произвольное толкование.
– Дальше что было? – осведомился следователь, выдержав неодобрительную паузу.
Миша вдруг зевнул: широко, сладко.
– Дальше охранник пришел.