Тот немедленно засеменил на зов, приблизился и замер, чуть прогнувшись в хребте.
– Вот что, Хомский, – Ватников чувствовал себя обязанным хотя бы пригрозить этой скотине. – Вы это кончайте. Я вас знаю не первый год. Думаете, так все и будет дальше благополучно? Ошибаетесь. Всему есть предел. Здесь вам не санаторий. Исхлопочите себе путевочку – и поезжайте, упейтесь до смерти. А у нас не надо.
– Доктор, – почтительно отозвался Хомский, – тревожно мне что-то на душе.
– Наслышан, наслышан, – закивал Ватников. – Новое преступление? Выслеживаете грабителей? Упиваетесь овсянкой, расстроенные человеческим несовершенством? Скорбите по поводу человеческой комедии?
Тот угодливо засмеялся, кротко гримасничая и подчеркивая осознанное и досадное несовершенство не только общечеловеческое, абстрактное, но и частное, собственное.
– Короче, я вас предупредил, – Ватников пошел к выходу и столкнулся с измученным Прятовым, который возвращался из приемного, еле волоча ноги.
– Устали? – заботливо спросил психиатр. – Что там?
Александр Павлович только махнул рукой. Что там могло быть? Обычный кошмар.
– Ну, счастливо отдежурить, – заторопился Ватников. – Я вашего орла припугнул – сделал все, что в моих силах.
– Кумаронова? – вскинулся Прятов, ни на секунду не забывавший о жалобе.
– Нет, – Ватников на ходу улыбнулся. – Хомского. Кумаронов же пока новичок, ему еще много лет сюда поступать, пока я им заинтересуюсь. Впрочем, не факт, – успокоил он Александра Павловича, подумав о ватке с долларами. – Возможно, все разрешится скорее. Будем надеяться. Будем ждать и надеяться, как завещал нам граф Монте-Кристо.
Надеяться! Александр Павлович угрюмо проводил его взглядом и дальше стал наблюдать, как санитары и Миша под командованием Васильева выводили охотника за долларами. Он сразу обратил внимание на Кумаронова, который высунулся из своей палаты, увидел Александра Павловича и весело пошел к нему, на ходу вынимая из кармана сложенный листок бумаги и шариковую ручку.
– Доктор! – Кумаронов говорил обходительно и учтиво, не без ледяного официоза. – Скажите, пожалуйста – как вы правильно пишетесь? Александр – а дальше?… Память подводит, я уже вам жаловался, но вы заняты, лечить ее не спешите, я понимаю…
Прятов не ответил и направился в ординаторскую, понимая, что и она его не спасет; что Кумаронов, если ему понадобится, зайдет куда угодно.
– Я сегодня писать обожду, доктор! – крикнул ему в спину Кумаронов, куражась. – Я с утра возьмусь!..
Прятов скрылся за дверью и услышал, как мимо ординаторской своей знаменитой походкой прошаркал внезапно пробудившийся начмед. Шлепанье, которое издавали его разношенные ботинки, было знакомо всей больнице. Начмед бывал строг, и в ординаторских замирали с поднесенными ко рту ложками, заслышав этот звук. Но сегодня рабочий день уже кончился, и начмеду пора было идти домой.
Ватников в это время быстро спускался по лестнице, думая о Хомском. Странное дело – человеческое сознание. По всем канонам выходило, что и сознания-то давно никакого не должно остаться, но Хомский превосходно ориентировался в границах своих интересов, не менявшихся, как подозревал Ватников, с малых лет. Психиатр неохотно утверждался в мысли: возможно, по долгу профессии он сталкивается не просто с людьми; возможно, не все они люди в расхожем понимании слова, и существуют какие-то подвиды, если не подтипы, не слишком различающиеся внешне, но с другой биохимией, с иной организацией психики.
В приемном он постоял возле неизвестного человека, только что доставленного скорой с подозрением в алкогольном отравлении. Тот стоял раком и лизал пол.
– Эй, – позвал доктор служителей приемника. – Вот этого, который тут… его не пора?…
– Не торопитесь, – ответили из окошечка. – Может быть, он чистоту любит.
– В динамике понаблюдаем, – пообещал дежурный терапевт.
Ватников перевел взгляд на казака. Воин – необычно трезвый, ибо ему прилично влетело – расхаживал, постукивая сапогами с таким видом, как будто сам и поручил новенькому вычистить пол.
Срочную службу казак отслужил на флоте. Ему было не привыкать командовать новичками, которые, повинуясь его воле, затачивали якорь и чистили туалеты зубными щетками.
14
Миша по-хозяйски похлопал дежурную Лену по бедру.
– Угомонились! Можно баиньки…
«Баиньки», произнесенное нараспев, на вдохе, получилось у него довольно непристойным.
Циферблат дешевых часов в форме собачки показывал два часа ночи. Вечер прошел относительно спокойно. Конечно, выдающаяся палата перепилась, но все вели себя более или менее сдержанно и почти не показывались – ни Хомский, ни Кумаронов. Пили на вчерашние дрожжи, а потому притомились. Буянов сморил нехороший сон.
Лена прислушалась: сестринская граничила с ординаторской.
– Александр Павлович тоже уснул, – сказала она лишь с тем, чтобы что-то сказать и не дать Мише сразу, без диалога-прелюдии, запустить пятерню к ней в рейтузы.
– Вот и хорошо, – Миша допил стакан и вновь потянулся к Лене, на сей раз уже с бесповоротной решимостью, и та, уловив его непреклонность, негромко вздохнула, слегка пресыщенная Мишей. Их внутрикорпоративное сближение произошло два года назад, на первом же дежурстве Лены. Миша не менялся в приемах и повадках, и это становилось однообразным. Мишина сексуальная изобретательность оставалась на уровне одноразового шприца.
Тренькнул телефон.
Миша недовольно снял трубку, послушал.
– Доктора в приемное вызывают, – буркнул он. – Кто у них там сегодня? Я голос не узнал. Подожди, я сейчас.
В ординаторской тоже стоял местный телефон, но Прятов звонка, наверное, не расслышал – крепко спал. Миша вышел, в коридоре горел безжизненный свет. Было пусто.
– Доктор, – позвал Миша хриплым голосом и постучал в дверь. – Доктор, в приемник зовут!
В ординаторской заворочались и зашуршали. Через полминуты дверь приотворилась, показался Александр Павлович: помятый, заспанный, галстук сбит на сторону.
– Сейчас спущусь, спасибо, – буркнул он.
…Прятов торопливо сбежал по лестнице, услужливо сунулся к диспетчерше за конторку: дескать, я прибыл в ваше распоряжение.
На него в полупрезрительном удивлении вскинулись очи черные:
– На что вы нам? Мы вас не вызывали! Должно быть, вам приснился нехороший сон!..
Прятов пожал плечами в комической растерянности. Он пару секунд потоптался, после чего направился к пустынному вестибюлю.
А Миша тем временем вернулся в сестринскую.
– Ну-с, барышня, – сказал он деловито.
По коридору кто-то бродил, но Миша с Леной были слишком заняты, чтобы следить за шагами. Они едва отыграли первый тур, когда в дверь сестринской заколотили кулаком. Вторично взглянув на часы, Миша машинально запомнил время: половина третьего.
Ворча и поругиваясь, он отомкнул замок и впустил казака.
– Что тут у вас? – свирепо спросил тот, поигрывая кнутом. – Зачем позвали?
– Мы не звали, – раздраженно ответил Миша. – На кой ляд тебя звать?
– От вас позвонили и сказали прийти, буйных унять, – не успокаивался казак. – Я заглянул к ним – все тихо. Все лежат по койкам, дрыхнут.
Он даже не уточнил номера палаты – и без того было ясно, о ком шла речь.