Дачное общество «Ностальжи». Рассказы

Она, конечно, сразу усмотрела неправильность, на которую Папкин по мужскому недомыслию не обратил внимания. Но к конструктору это не имело никакого отношения.

– А что это у тебя за тапки? – спросила она подозрительно. – Где ты их откопал?

– В кладовке, – объяснил Толик с досадой. – Нельзя, что ли?

– Да можно. Но они же тебе давно малы!

– А вот и нет! – Толик с торжеством покрутил ногой. – В самый раз.

Старые, драные тапки пришлись ему впору.

– Сынуля, пойдем-ка со мной, – Мамкин взяла Толика за руку. – На минуточку.

– Пап, ты не напорти! – предупредил Толик и вышел с ней в коридор.

Мамкин поставила его к косяку.

– Измеряться будем? – спросил Толик.

– Да. Мы давно не измерялись.

Но никакие измерения не понадобились. И так было видно, что Толик уменьшился на добрых три-четыре сантиметра.

А ночью надул в постель. В последний раз он описался полтора года назад.

6

– Анализы у него в порядке, – сказали в поликлинике. И в умном институте. – Зачем вы так нервничаете? В прошлый раз, когда вы его измеряли, он схитрил, встал на цыпочки.

– Он, конечно, немного отстает в развитии, – добавили там же. – Но он нагонит. Такое случается.

7

Мамкин перебирала фотографии.

– Вот, – она сунула Папкину снимок. – Вот второй. Вот третий.

– Да, – сказал Папкин, всмотревшись. Снимки были сделаны, когда Толику исполнилось три года. Но сегодняшний Толик ничем не отличался от тогдашнего.

– Свин, – позвал сына убитый Папкин. – Посмотри сюда. Узнаешь?

– Узнаю, – Свин радостно заулыбался. – Это мы на горке. А это я где?

– За городом.

– За каким загородом?

– Покажи мне рот, – потребовала Мамкин.

Толик повиновался и даже высунул язык:

– Э-э-э-э!

– Язык убери. Ты видишь?

– Что там? – с горьким спокойствием спросил Папкин.

– Зуб на месте. Тот, который выпал. Он снова тут.

– Не бойся, сынуля, – встрепенулась Мамкин. – Мы не пойдем к зубному доктору.

– А почему? – в вопросе Толика не было ни страха, ни облегчения.

К зубному врачу он впервые попал в возрасте четырех лет. Непонятности с зубами уже не связывались в его сознании с креслами, сверлами и клещами.

Мамкин смахнула фотографии в коробку, встала и потянула Папкина за рукав.

– На пару слов. Папкин тоже встал и чуть качнулся. От него разило, как от канистры со спиртом.

– Хоть двадцать две пары.

– Возьми себя в руки, – Мамкин вывела его в коридор. – Как по-твоему, чем это все закончится?

– Он исчезнет, – Папкин трагически осклабился. – Его утащит красная рука.

– Я это понимаю. Как он исчезнет?

Папкин задумался.

– Как? Пшик – и нету.

Мамкин закрыла лицо руками. Из-под ладоней послышалось отрывистое взрыкивание, мало чем напоминавшее плач.

– Потом и я пшикнусь, – сказал Папкин. – Достану веревку, подставлю табуретку.

– Заткнись, сволочь! – простонала Мамкин. – Мы положим его в больницу.

– Положим, – не стал спорить Папкин.

Мамкин размахнулась и отвесила ему оплеуху. Папкин схватился за ухо и вытаращил глаза. Он стоял и раскачивался. Мамкин замахнулась снова.

…Толик разглядывал азбуку. Он перелистывал страницы и сосредоточенно мычал под нос знакомые буквы.

Детали конструктора были свалены в коробку, коробка – задвинута в угол. Толик больше не интересовался конструктором.

Рядом с азбукой сидел тряпочный медведь и тоже учился.

– Пойми простую вещь, – голос Мамкин был ровен и бесцветен. – Все произойдет здесь, дома. Никто не даст мне направления в больницу с такими жалобами.